moody или sultry tune.
VII
-- Основой косячка, -- сказал Николас, -- как, без
сомнения, известно Месье, является произведение интерференции
двумя одушевленными строго синхронными источниками
колебательного движения.
-- Я и не подозревал, -- сказал Колен, -- что здесь
потребуются элементы столь неэлементарной физики.
-- В данном случае, -- сказал Николас, -- партнер и
партнерша держатся на весьма малом расстоянии друг от друга и
приводят свои тела в волнообразное движение, следуя ритму
музыки.
-- Да? -- забеспокоился Колен.
-- Таким образом возникает, -- сказал Николас, -- система
стоячих волн, представляющая, так же как в акустике, узлы и
пучности, это немало способствует созданию особой атмосферы в
танцевальном зале.
-- Несомненно... -- пробормотал Колен.
-- Профессионалам косячка, -- продолжал Николас, -- иногда
удается получить фокусы паразитных волн, приводя в синхронное
колебание по отдельности разные части своего тела. Я не буду
разглагольствовать, а просто постараюсь показать Месье, как это
делается.
Колен выбрал "Хлою", как ему и рекомендовал Николас, и
установил ее на плате проигрывателя. Он аккуратно опустил
кончик иглы на дно первой бороздки и уставился на входящего в
вибрацию Николаса.
VIII
-- У Месье вот-вот получится! -- сказал Николас. -- Еще
одно усилие.
-- Но почему, -- спросил, весь в поту, Колен, -- берется
медленный мотив? Так намного труднее.
-- К этому есть основания, -- сказал Николас. -- В
принципе партнер и партнерша держатся на среднем расстоянии
друг от друга. При медленном мотиве можно так отрегулировать
колебания, чтобы неподвижный фокус находился на уровне центра
тяжести партнеров; голова и ноги тогда подвижны. Это результат
теоретических построений. Случается, и это прискорбно, что не
очень аккуратные люди танцуют косячок на негритянский манер, в
быстром темпе.
-- Что это означает? -- спросил Колен.
-- Это означает, что у них имеется подвижный фокус в
ногах, другой -- в районе головы и, к сожалению, подвижный
промежуток на высоте бедер; неподвижными точками, или как бы
шарнирами, являются при этом грудная клетка и колени.
Колен покраснел.
-- Я понял, -- сказал он.
-- В буги, -- заключил Николас, -- результат оказывается,
скажем прямо, тем более непристойным, что мотив неотвязен.
Колен пребывал в задумчивости.
-- Где вы изучали косячок? -- спросил он у Николаса.
-- Меня ему обучила племянница... -- сказал Николас. -- Ну
а общую теорию косячка я усвоил в процессе бесед с моим зятем.
Он -- член Академии, как Месье, без сомнения, знает, и ему было
не очень трудно ухватить метод. Он мне даже признался, что
сделал это девятнадцать лет тому назад...
-- Вашей племяннице восемнадцать? -- спросил Колен.
-- И три месяца... -- подправил Николас. -- Если у Месье
нет более во мне необходимости, я вернусь на кухню.
-- Идите, Николас, и спасибо, -- сказал Колен, снимая
кончившуюся пластинку.
IX
-- Надену бежевый костюм, и голубую рубашку,
красно-бежевый галстук, и ботинки из замши в дырочку, и
бежево-красные носки.
-- А сначала ополоснусь, и побреюсь, и осмотрюсь. И пойду
на кухню к Николасу.
-- Николас, не хотите ли пойти со мной на танцы?
-- Помилуйте, -- сказал Николас, -- если Месье на этом
настаивает, я пойду, но в противном случае я был бы счастлив
уладить кое-какие свои дела, срочность которых делает их
настоятельными.
-- Наверное, нескромно, Николас, спрашивать вас о
подробностях?
-- Я, -- сказал Николас, -- состою президентом
Философского Кружка Прислуги округа и, следовательно, подлежу
постоянному присутствию на его собраниях.
-- Я не осмеливаюсь, Николас, спрашивать вас о теме
сегодняшнего собрания...
-- Сегодня речь будет идти о завербованности. Установлена
параллель между завербованностью иди ангажированностью в смысле
философских теорий Жан-Соля Партра, завербованностью или
добровольным поступлением (быть может, и на сверхсрочную
службу) в колониальные войска и завербованностью или наймом
частными лицами так называемого персонала для дома.
-- Как раз это интересует Шика! -- сказал Колен.
-- Весьма прискорбно, -- сказал Николас, -- но устав
Кружка очень строг. Месье Шик не может быть допущен. Только
обслуживающий дома персонал...
-- Почему, Николас, -- спросил Колен, -- всегда говорят
так безлично: "персонал"?
-- Месье, без сомнения, заметил, -- сказал Николас, -- что
если "мужчина для дома" остается еще весьма бесцветным
выражением, то "женщина для дома" принимает значение по меньшей
мере вызывающее.
-- Вы правы, Николас. Как вы думаете, не удастся ли мне
сегодня встретить родственную душу... сестру, так сказать?..
Мне бы хотелось родственную душу типа вашей племянницы...
-- Месье зря думает о моей племяннице, -- сказал Николас,
-- ведь последние события показывают, что Месье Шик сделал свой
выбор первым.
-- Но, Николас, -- сказал Колен, -- я так хочу быть
влюбленным...
Легкий пар вырвался из носика чайника, и Николас пошел
открывать. Привратник принес два письма.
-- Есть почта? -- спросил Колен.
-- Виноват, Месье, -- сказал Николас, -- но оба письма для
меня. Месье ждет новостей?
-- Я хотел бы, чтобы мне написала юная девушка, -- сказал
Колен. -- Я бы ее очень полюбил.
-- Уже полдень, -- заключил Николас. -- Не хочет ли Месье
позавтракать? Могу предложить толченый бычий хвост и чашу
благовонного пунша с гренками, намазанными анчоусным маслом.
-- Николас, почему Шик отказывается обедать у меня с вашей
племянницей до тех пор, пока я не приглашу другую девушку?
-- Месье простит меня, -- сказал Николас, -- но я бы
поступил точно так же. Месье, вне всякого сомнения, -- весьма
красивый молодой человек.
-- Николас, -- сказал Колен, -- если сегодня вечером я
всерьез не влюблюсь, я... я начну собирать произведения
герцогини де Бонвуар, чтобы подшутить над моим другом Шиком.
X
-- Я хотел бы влюбиться, -- сказал Колен. -- Ты хотел бы
влюбиться. Он хотел бы того же (быть влюбленным). Мы, вы,
хотим, хотите. В равной степени и они хотели бы влюбиться...
Он завязывал галстук перед зеркалом в ванной комнате.
-- Мне осталось надеть куртку, и пальто, и шейный платок,
и правую перчатку, и левую перчатку, И никаких шляп, а то я
растреплю волосы. Что ты там делаешь? -- обратился он к серой
мышке с черными усами, которой, конечно же, было не место в
зубном стакане, о край которого она с равнодушным видом
облокотилась.
-- Предположим, -- сказал он мыши, садясь на край ванны
(прямоугольник из желтой эмали), чтобы быть к ней поближе, -- я
встречу у фон Тызюмов моего старого друга Типа...
Мышь не возражала.
-- Предположим, -- почему бы, собственно, и нет, -- что у
него есть кузина. И одета она будет в белый свитер, в желтую
юбку, а звать ее будут Ал... Онезимой...
Мышь скрестила лапки, казалось, она удивлена.
-- Имя не из красивых, -- сказал Колен. -- Но ведь ты --
мышь, и у тебя отменные усы. Итак?
Он поднялся.
-- Уже три часа. Видишь, ты заставляешь меня терять время.
Шик и... Шик, конечно же, будет там очень рано.
Он послюнил палец и поднял его над головой. И тут же
отдернул. Палец обожгло, как огнем.
-- Воздух пропитан любовью, -- заключил он. -- И какой
пылкой!
-- Я встаю, ты встаешь, он встает, мы, вы, они, встаем,
встаете, встают. Ты хочешь вылезти из стакана?
Мышь доказала, что ни в чьей помощи не нуждается, она
вылезла сама и принялась выгрызать себе из куска мыла леденец
на палочке.
-- Не сори, -- сказал Колен. -- Какая ты все-таки
лакомка!..
Он вышел, отправился к себе в комнату и надел куртку.
-- Николас, должно быть, ушел... Наверное, он знаком с
необыкновенными девушками... Говорят, что девушки из Отея
поступают к философам горничными на все руки...
Он притворил за собой дверь комнаты.
-- Подкладка на левом рукаве чуть-чуть порвалась... А у
меня дольше нет скотча... Ничего не поделаешь, придется
гвоздем.
Дверь квартиры хлопнула за ним, будто голая рука шлепнула
по голому заду... Он невольно содрогнулся...
-- Буду думать о чем-нибудь другом... Предположим, что я
расквашу себе на лестнице рожу...
Светло-сиреневый ковер на лестнице был вытерт лишь на
каждой третьей ступени: дело в том, что Колен всегда спускался
дактилем. Он зацепился ногой за одну из никелированных штанг и
вмазался в перила.
-- Этак приучишься нести белиберду. Здорово получилось. Я,
ты глупы, он глуп!!!
У него болела спина. В самом низу он понял почему и
вытащил из-под воротника пальто целую штану...
Дверь подъезда захлопнулась за ним, будто поцеловала
чье-то голое плечо...
-- Что интересного на этой улице?
На переднем плане два землекопа играли в классики. Живот
того, что потолще, подпрыгивал в противофазе к прыжкам своего
хозяина. Биткой им служило написанное в красных тонах распятие,
от которого отодрали крест.
Колен прошел мимо.
Справа, слева возвышались красивые строения из самана с
окнами, падающими как нож гильотины. Из одного окна высунулась
женщина. Колен послал ей воздушный поцелуй, а она вытряхнула
ему на голову лежавший у кровати коврик из черного моветона с
серебром -- ее муж очень этот коврик не любил.
Жесткий облик больших зданий оживлялся магазинами.
Внимание Колена привлекла витрина с товарами для факиров. Он
заметил, что цены на винегрет из стекла и на гвозди для набивки
мягкой мебели с прошлой недели сильно пошли в гору.
Он встретил собаку и еще двоих. Холод разогнал всех по
домам. Вырваться из его хватки удавалось, лишь разодрав в
клочья примерзшую к стенам одежду, что неминуемо вело к смерти
от ангины.
Полицейский на перекрестке закутал голову в пелерину. Он
походил на большой черный зонтик. Официанты из кафе, чтобы
согреться, бегали вокруг него. Двое влюбленных целовались в
парадной.
-- Я не хочу их видеть... Я не, я не хочу их видеть...
Зачем они ко мне пристают...
Колен пересек улицу. Двое влюбленных целовались в
парадной.
Он закрыл глаза и бросился бежать...
Очень скоро пришлось их открыть, так как под веками
обнаружилась уйма девушек и он сбился из-за этого с дороги.
Одна из них оказалась перед ним. Она шла в ту же сторону. Были
видны ее белые ножки в сапожках из белого барашка, манто из
истертой кожи головореза и подходящая к ансамблю шляпка. И
рыжие волосы под шляпкой. Пальто плясало вокруг ее тела, из-за
него казалось, что у нее широкие плечи.
-- Я хочу ее обогнать. Я хочу видеть ее лицо... -- Колен
обогнал ее и заплакал: ей было самое меньшее пятьдесят девять
лет. Он сел на край тротуара и поплакал еще немного. Это его
утешило, а слезы замерзали с легким потрескиванием и
разбивались о гладкий гранит тротуара.
Минут через пять он обнаружил, что находится напротив дома
Изиды фон Тызюм. Две молоденькие девушки прошли мимо него и
проникли в вестибюль здания.
Сердце его раздалось во все стороны, полегчало, подняло
его с земли, и он вошел вслед за ними.
XI
Уже снизу было слышно, как галдят собравшиеся у родителей
Изиды гости. Лестница, которая трижды оборачивалась вокруг
себя, усиливала в своей клетке все звуки, как лопатки в
