Она изучала философию. В семьях, гордящихся своими традициями,
подобным не хвастают.
-- А... -- сказал Колен, -- наверное, вы правы. Во всяком
случае, я вас понимаю. Ну, покажите же нам скорее этот ваш
пирог с угрем.
-- Было бы крайне опасно открывать печь в данный момент,
-- предупредил Николас. -- Блюдо из-за этого может
подвергнуться нежелательной просушке, вызванной проникновением
в духовку воздуха, менее насыщенного водяным паром, чем
находящийся в данный момент внутри.
-- Я бы предпочел, -- сказал Шик, -- впервые столкнуться с
пирогом на столе.
-- Не могу не поддержать Месье, -- сказал Николас. -- А
теперь, могу ли я позволить себе попросить Месье соблаговолить
разрешить мне вернуться к своим обязанностям?
-- Приступайте, Николас, прошу вас.
И Николас принялся за работу: состояла она в извлечении из
форм заливного морского языка и нарезании ломтиками трюфелей
для украшения рыбной закуски. Колен и Шик покинули кухню.
-- Не хочешь ли аперитив? -- спросил Колен. -- Мой
пианоктейль готов, можешь его опробовать.
-- Он работает? -- спросил Шик.
-- Отменно. Наладил я его с трудом, но результат превзошел
все мои ожидания. Сыграв "Black and Tan Fantasy", я получил
смесь поистине ошеломляющую.
-- Каков твой принцип? -- спросил Шик.
-- Каждой ноте, -- ответил Колен, -- я поставил в
соответствие какой-нибудь крепкий напиток, жидкость или
ароматическое вещество. Сильная педаль соответствует взбитому
яйцу, слабая -- льду. Для сельтерской нужна трель в высоком
регистре. Количество пропорционально длительности: на
учетверенную восьмую приходится шестнадцатая часть единицы, на
четверть -- единица, на целую ноту -- четыре единицы. Когда
играется медленный мотив, в действие приводится регистровая
система -- с тем чтобы не порция увеличивалась -- коктейля
получилось бы слишком много, -- а возрастала крепость напитка.
Кроме того, в зависимости от длительности пьесы можно при
желании изменять значение единицы, например, уменьшить его в
сто раз -- с тем чтобы получить напиток, вобравший в себя все
гармонии, достигается это побочной регулировкой.
-- Как сложно, -- сказал Шик.
-- Все управляется электрическими контактами и реле. Не
буду вдаваться в детали, ты все в принципе знаешь. К тому же и
на самом фортепьяно действительно можно играть.
-- Замечательно, -- сказал Шик.
-- Единственная неприятность, -- сказал Колен, -- сильная
педаль для сбивания яиц. Надо было сделать специальную систему
сцепления, потому что, когда играешь пассаж слишком "hot", в
коктейль попадают кусочки яичницы и его трудно глотать. Я это
усовершенствую. Пока же приходится быть внимательным. При
нижнем соль получаются сливки.
-- Я сделаю себе коктейль из "Loveless Love", -- сказал
Шик. -- Это будет потрясно.
-- Пока что он в мастерской, под которую я отвел чулан, --
сказал Колен, -- ведь предохранительные плиты еще не
привинчены. Так что пошли туда. Я настрою его на два коктейля
граммов по двести, для начала.
Шик сел за пианино. В конце пьесы часть панели перед ним с
сухим стуком откинулась, и появилась шеренга стаканов. Два из
них были наполнены до краев аппетитной бурдой.
-- Я было испугался, -- сказал Колен. -- В один момент ты
взял фальшивую ноту. К счастью, ты остался в той же
тональности.
-- Что, и гармония учитывается? -- спросил Шик.
-- Не полностью, -- сказал Колен. -- Это было бы слишком
сложно. Но взаимосвязь некоторая есть. Пей, и пойдем к столу.
II
-- Пирог просто замечателен, -- сказал Шик. -- Кто тебя
надоумил его приготовить?
-- Идея эта пришла в голову Николасу, -- сказал Колен. --
Есть, правильнее сказать -- был угорь, который каждый день
появлялся у него в умывальнике вместе с холодной водопроводной
водой.
-- Забавно, -- сказал Шик. -- С чего бы это?
-- Он высовывал голову и выдавливал, сжимая его зубами, из
тюбика зубную пасту. Николас пользуется только американской
ананасной пастой, она, вероятно, была для угря большим
искушением.
-- А как удалось его поймать? -- спросил Шик.
-- Вместо тюбика Николас положил целый ананас. Когда угорь
лакомился пастой, он, проглотив ее, убирался восвояси; все,
однако, оказалось не так просто, когда вместо пасты он схватил
ананас: чем сильнее он дергал добычу, тем глубже увязали его
зубы. Николас...
Колен остановился.
-- Что Николас? -- сказал Шик.
-- Не знаю, стоит ли говорить, это может отбить тебе
аппетит.
-- Говори, -- сказал Шик, -- у меня его почти не осталось.
-- Именно в этот момент и вошел Николас, лезвием бритвы он
отсек угрю голову. Затем открыл кран, и появилась остальная
часть.
-- Это все? -- спросил Шик. -- Дай-ка мне еще пирога.
Надеюсь, что в трубах поселилась целая семейка.
-- Чтобы выяснить это, Николас положил теперь малиновую
пасту... -- сказал Колен. -- Но эта Ализа, с которой ты
говорил...
-- Сейчас я тебе все объясню, -- сказал Шик. -- Я встретил
ее на лекции Жан-Соля. Мы оба лежали на животе под эстрадой,
так и познакомились.
-- Какая она?
-- Я не способен ее описать, -- сказал Шик. -- OKI
прелестна.
-- А!.. -- сказал Колен.
Вернулся Николас, он нес индейку.
-- Садитесь с нами, Николас, -- предложил Колен. -- В
общем-то, как сказал Шик, вы здесь почти что член семьи.
-- Если Месье не сочтет это неуместным, я займусь сначала
мышами, -- сказал Николас. -- Я вернусь, индейка разделана...
Соус вот тут...
-- Посмотри, -- сказал Колен. -- Соус из мангового ликера
и джина встряпан в ломтики рулета из плетеной телятины. Когда
нажимаешь сверху, он вытекает струйками.
-- Превосходно! -- сказал Шик.
-- Ты не мог бы обрисовать мне в общих чертах, каким
именно способом ты воспользовался, чтобы завязать с ней
отношения?.. -- продолжал Колен.
-- Да... -- сказал Шик, -- я спросил у нее, любит ли она
Жан-Соля Партра, она ответила, что собирает его произведения...
Тогда я сказал: "Я тоже..." И каждый раз, когда я говорил
что-нибудь, она отвечала: "Я тоже..." -- и наоборот... Наконец,
только для того чтобы поставить экзистенциалистский
эксперимент, я сказал ей: "Я вас очень люблю", и она сказала:
"О!"
-- Эксперимент провалился, -- констатировал Колен.
-- Да, -- сказал Шик. -- Но она все-таки не ушла. Тогда я
сказал: "Мне сюда", а она сказала: "А мне -- нет" и затем
добавила: "Мне сюда".
-- Необыкновенно, -- согласился Колен.
-- Тогда я сказал: "Мне тоже", -- продолжал Шик. -- И я
был всюду, где была она...
-- И чем все кончилось? -- спросил Колен.
-- Ну!.. -- протянул Шик. -- Пришло время ложиться в
постель...
Колен поперхнулся и, чтобы прийти в себя, ему пришлось
проглотить пол-литра бургундского.
-- Завтра мы с ней идем на каток, -- сообщил Шик. --
Завтра воскресенье. Пойдешь с нами? Мы договорились пойти
утром, по утрам меньше народа. Каток наводит на меня тоску,
ведь я плохо катаюсь на коньках, зато мы сможем поговорить там
о Партре.
-- Я приду, -- обещал Колен. -- И возьму с собой
Николаса... Может быть, у него есть еще племянницы.
III
Колен вышел из вагона метро и поднялся по эскалатору. Он
вынырнул незнамо где и, чтобы сориентироваться, обогнул
станцию. При помощи носового платка из желтого шелка определил
направление ветра, и тут же подхваченный с платка ветром цвет
осел на большое здание неправильной формы, которое из-за этого
стало похоже на каток "Молитор".
К нему каток обернулся боком -- тем, где размещался зимний
бассейн. Колен прошел мимо и через боковую стену проник в этот
окаменевший организм, включившись на новенького в парную игру,
отбиваемую застекленными, с медными поперечинами створками
дверей. Он протянул свой абонемент, который подмигнул
контролеру двумя уже пробитыми отверстиями. Тот ответил улыбкой
сообщника, но тем не менее сделал третью пробоину в оранжевой
визитной карточке, и она ослепла. Колен безо всяких угрызений
совести засунул ее обратно в бумажно-хлопчатый кожник и свернул
налево, в покрытый прорезиненным ковриком коридор, куда
выходили шеренги кабинок. На первом этаже мест уже не было, и
поэтому он отправился по бетонной лестнице наверх. Навстречу
ему попадались, как на подбор, сплошные дылды -- ну да, ведь
водружены они были на вертикальные металлические лезвия;
несмотря на всю сложность подобной затеи, они изо всех сил
старались сохранить ужимки и прыжки своей обычной походки.
Человек в белом свитере открыл ему кабинку, получил чаевые,
которые он, поскольку выглядел лжецом, использовал как
харчевые, и покинул его в этой монастырской тюрьме, небрежно
набросав мелом инициалы клиента на черном прямоугольнике,
специально для этого установленном внутри. Колен отметил, что у
человека была голова не человека, а осла, непонятно было,
почему этого архаровца направили работать на каток, а не в
бассейн.
Над дорожкой овалом поднимался гул, рассеянные повсюду
громкоговорители передавали музыку, что придавало шуму особую
сложность. Шарканье конькобежцев еще не достигло звукового
уровня часа пик, когда оно являло аналогию шуму шагов целого
полка по утопающей в грязи мостовой. Колен поискал глазами Шика
и Ализу, но они еще на льду не появились. Николас должен был
присоединиться к нему позже: у него были дела на кухне, где он
готовил дневную трапезу.
Колен развязал шнурки туфель и заметил, что подошвы
слиняли. Он вытащил было из кармана рулон изоленты, но
оказалось, что ее осталось слишком мало. Пришлось положить
туфли в лужицу, которая образовалась под цементной скамьей, и,
чтобы кожа отросла вновь, полить их концентрированным
удобрением. Он натянул пару шерстяных носков в широкую желтую и
фиолетовую полоску, надел конькобежные ботинки. Лезвия его
коньков спереди раздваивались, это позволяло легче менять
направление движения.
Он вышел, спустился этажом ниже, слегка заламывая ноги на
коврике из перфорированной резины, которой были устланы
бетонированные коридоры. В тот самый миг, когда он отважился
ступить на ледяную дорожку, ему, чтобы избежать падения,
пришлось отпрянуть и спешно подняться вверх на пару-другую
деревянных стуйбнек: какая-то фигурантка в самом конце
замечательной галочки уронила большое яйцо, которое разбилось
вдребезги у самых ног Колена.
Пока служки-чистильщики сгребали разлетевшиеся во все
стороны осколки. Колен заметил Шика и Ализу -- они подходили к
дорожке с противоположной стороны. Он подал им знак, но они его
не заметили; тогда он устремился поперек катка к ним навстречу,
но не учел при этом общего вращательного движения. Это привело
к быстрому возникновению вокруг него весьма значительной груды
протестантов, на которую ежесекундно громоздились все новые и
новые люди; перед тем как рухнуть на первых падших, они
отчаянно размахивали в воздухе руками, ногами, плечами и всем
остальным. Солнце растопило поверхность льда, и потому под
весьма немалой кучей малой раздавался плеск.
Вскоре в этой куче очутилось уже девять десятых
катавшихся, и вся дорожка осталась в почти полном распоряжении
Шика и Ализы. Они приблизились к копошащейся массе, и Шик,
узнав Колена по раздвоенным лезвиям коньков, схватил его за
лодыжки и выдернул наружу. Они пожали друг другу руки. Шик
представил Ализу, и Колен расположился от нее слева -- справа
