я почувствовал неладное. То ли голоса звучали уж слишком глухо, то ли кони
фыркали слишком громко...
Да, именно фырканье! Я подошел к окну и, стараясь не очень
высовываться, выглянул. Кони топтались посреди двора, около распахнутых
настежь ворот. Вот так вот. Интересные путники. Добрались до постоя, а
лошадей расседлывать не спешат. Проездом, возможно? Но ворота, ворота:
Мукла не мог не запереть их, впустив проезжих. Ну на куски меня режьте, не
мог! Это ж какой урон по заведению, если владелец не заботится о
сохранности достояния гостей?.. так что очень нечисто, очень...
Заскрипела лестница, кто-то сдавленно охнул, поперхнулся. Опять
тишина. Осторожные шаги, с пятки на носок, вперекат. То, что происходило
за дверью, нравилось мне все меньше... Я уже натянул штаны, зашнуровал
рубаху. Страшно не было. Их там, судя по шагам, человек пять. Еще один во
дворе, при лошадях, но этот не в счет, окно слишком высоко. Пять не
десять, справлюсь. Почему-то вспомнилась Кашада... впрочем, нет, не Кашада
- это была Хийно-Но-Айта: вопящая толпа, мелькающее в воздухе дреколье, и
Энди, совершенно спокойный, вертится на одной ноге, как заправская
балерина, а от него отлетают, ухая, ублюдки в синих тогах полноправных
граждан. Позже, на разборе полетов, Энди хвалили, а он сидел, потупив взор
и скромно умалчивая, у кого собезьянничал приемчик. Правда, потом выставил
дюжину "шампани", каковую мы и употребили в компании Серегиных девочек.
Воспоминание было настолько острым, что сладко запыли костяшки пальцев.
Эх, если бы не Олла...
В дверь постучали. Негромко, вполне деликатно. "Кто там? - спросил я.
- Вы, дорогой Мукла? Но, милейший, я сплю, и сестра спит, неужели нельзя
подождать до утра?" Голос Муклы звучал напряженно, рядом с ним дышали -
правда, очень тихо, но совсем не дышать эти ребята все-таки не могли, а
различить дыхание в ОСО умеет и приготовишка. "Мукла, нельзя ли до завтра?
Я уплатил вперед и вправе надеяться, что смогу отдохнуть". Тишина.
Короткая возня. И тихий, достаточно спокойный голос: "Открывай, лекарь,
разговор есть. Лучше сам открой, тебе же дешевле обойдется". Тут на дверь
нажали, и она чуть подалась, хотя засов и выдержал первый толчок.
По натуре я достаточно уступчив и, уж конечно, не скуп. Но когда
среди ночи неведомые люди мешают спать, да еще и ломятся в двери, трудно
выдержать даже святому. А я все-таки не святой. "Пшли вон, тхе вонючие!" -
сказал я двери, не громче, чем мой невидимый собеседник. В ответ
выругались. На жаргоне местной шпаны "тхе" - это очень нехорошо, за такое
полагается резать. Негромкий шепот. За дверью совещались. И - удар.
Откровенный, уже не скрываемый. Краем глаза я увидел, как вскинулась и
замерла на кровати Олла, в ее глазах снова был страх и тоскливая пустота.
По двери били все сильнее, щеколда прыгала, скрипела, петли заметно
отходили от филенки. Вот так, значит? Золота хотите, ребятки? Ну-ну.
Еще полдесятка ударов - и дверь слетит с петель, эта ночная мразь
ворвется в комнату и напугает Оллу. Вообще-то, странно, подумал я, если
Мукла объяснил им, что здесь проживает лекарь с Запада, то парни должны бы
призадуматься. Нам, посвященным, нельзя причинять людям боль, Вечным
заповедано, но уж если приходится... Словом, одно из двух: либо ребята
очень глупы, что маловероятно при их ремесле, либо тоже кое-что умеют и
прут, очертя голову, надеясь, что пятеро, умеющих немножко, все-таки
больше, чем один, умеющий хорошо. Смелые надежды, скажем прямо.
Дверь подалась еще сильнее. Треснуло. Появилась щель. Сзади
вскрикнула Олла, и это было последней каплей. Я размял пальцы, откинул
засов и сделал "мельницу".
И все. Даже скорее, чем я думал. Они кинулись все разом - и это была
серьезная ошибка, потому что "мельница", собственно, и рассчитана на много
людей и мало места. Кроме того, я тоже слегка ошибся: сработано было в
расчете на пятерых, а парней оказалось четверо. Я уложил пострадавших
рядком, ноги прямо, руки на груди, полюбовался натюрмортом и выглянул в
коридор.
На полу напротив дверей дрожал Мукла, левый глаз его покраснел и
слезился. Но лестнице простучали шаги. Последний из ночных гостей оставил
лошадей и решил проверить, отчего затихла возня. Вкратце разъяснив парню
ситуацию, я воссоединил обвисшее тело с дружками и повернулся к Мукле.
Дожидаться вопросов толстяк не стал. Это не грабители, все местные
грабители Муклу уважают, он их, простите, подкармливает, так что грабить
"Тихий приют" никому и в голову не придет. Залетные? Ну что вы, сеньор
лекарь, какие там залетные, они ж все повязаны, все заодно, кому ж охота с
Оррой Косым и Убивцем Дуддо дело иметь? Нет, это не наши, это вообще не
"хваталы", это люди опасные, очень опасные и очень умелые: они тут всех
без звука повязали, а потом сразу и спросили: где лекарь с девчонкой?
Да-да, с девчонкой. Уж вы не взыщите, сньор лекарь, такое у меня в
заведении, почитай, впервые, не гневайтесь, а я вам за такое беспокойство
неустойку, как положено, хоть бы и вполплаты за постой, а?
Я встряхнул его за шкирку и он умолк, преданно поглядывая снизу
вверх.
- Повтори-ка, кого они искали?
- Да кого ж, как не вас? - Мукла, похоже, обиделся. - Что же, я вам
врать стану? Не золото, не серебро; сразу спросили: где лекарь с
девчонкой?
Он еще что-то бормотал, но я уже не слушал. Очченъ интересно. Весьма
и весьма. Значит, не просто богатенького путника ребятки искали? А кому ж
это так запонадобился лекарь Ирруах дан-Гоххо, у которого не то что
врагов, а и знакомцев-то нет? Ладно. Выясним. Пока что понятно одно: здесь
задерживаться не стоит. До утра перекемарим, но ни часом больше.
Я дернул веревку на пухлых запястьях, она лопнула, Мукла пошевелил
пальцами, встал, боязливо покосился на нешумно лежащие тела и спросил,
позволю ли я пойти развязать остальных гостей. "Отчего ж нет", - ответил
я, и толстяк едва ли не на цыпочках, постоянно оглядываясь и выполнят
нечто, похожее на книксен, спустился вниз. Минут через десять оттуда
донеслись голоса, сквозь которые пробивалось восторженное кудахтанье
Муклы. Рождалась баллада о подвигах Ирруаха...
Пока внизу взвизгивали и подвывали, я коротко допросил лежащих.
Приводил в себя, задавал пару вопросов и снова успокаивал. Безуспешно.
"Наняли", - и точка. Конечно, можно было принять экстренные меры и ребята
раскололись бы. Но такие штуки в ОСО делают, только если угроза реальна
для задания. Ради себя пытать некорректно. В общем, ничего я не узнал. И
вдобавок - еще хуже: какая-то из отдыхающих образин сумела все же угодить
по руке, да не просто по руке, а по браслету за мгновение до того, как
попала под жернова "мельницы". И не просто по браслету, а по единственной
уязвимой детали: камню-кристаллу. А ко всему еще и какой-то гадостью вроде
кастета.
Простите, вам никогда не приходилось выключать бешеных киберов голыми
руками? Да еще и без всякой связи?
Но я не успел загрустить всерьез. Потому что подошла Олла, легко
подошла, совсем-совсем неслышно, прижалась ко мне всем телом, как еще ни
разу не делала. Я погладил ее по голове. И она сказала:
- Амаэлло ле, бинни...
Господи! Кажется, я все же сумел не завопить. Или завопил, но сам
себя не услышал. Заговорила! Я целовал ее - в щеки, в нос, в лоб, я
подхватил ее на руки и закружил по комнате; я шептал что-то, захлебывался,
прижимал худенькое тельце все крепче и просил: "Ну скажи еще, скажи...", а
Олла смотрела, и улыбалась, и молчала, как обычно. Но я же слышал, слышал
ее голос!
Амаэлло ле, бинни. Я люблю тебя, брат. Нет, не совсем так.
Брат по-здешнему - "бин". А "бинни" - братик.
ДОКУМЕНТАЦИЯ - IV. АРХИВ ОСО (оригинал)
Первый - Второму
Прошу незамедлительно дать подробный отчет о деятельности Лекаря.
Срок исполнения: трое суток.
Второй - Первому
В ответ на Ваш запрос сообщаю: квалификация Лекаря как оперативного
работника сомнений не вызывает. Располагая неограниченными полномочиями.
Лекарь имеет право также и на действия, неоговоренные инструкцией, как
равно и на индивидуальный график сеансов связи. В силу чего сводный отчет
представить будет возможно по выполнении им задания.
Второй - Лекарю
Немедленно информируйте о причине невыхода на связь. Повторяю:
немедленно информируйте о причине невыхода па связь. Повторяю: немедленно
информируйте...
Вот и все. Нет больше лекаря Ирруаха. И девочки Оллы тоже нет.
Глубоко в сумке, на самом дне, прячется нефритовая ящерка. В хорошие руки
отдан конек Буллу, отдан почти даром, с тележкой в придачу. За солнцем
вслед едем мы на средней руки лошадках, вольный менестрель с
мальчишкой-слугой. Так лучше: если я кому-то нужен, пусть ищет. Уже восемь
дней прошло с хмурого предрассветного часа, когда покинули мы "Тихий
приют". У меня - задание и в придачу голые руки. А возвращаться к модулю
нет времени и, значит, нет права. Серега потянет, он мне верит.
Уже три дня, как закончился лес, а вместе с ним - хутора и пасеки.
Потянулись деревни, нищие и разоренные. Густо желтеют поля, их некому
убирать: все мужики ушли к Багряному. Все чаще и чаще попадаются сожженные
остовы усадеб, руины замков. Сажа еще свежая. И люди висят на деревьях, и
псы треплют в пыли обрывки тел. Пепел и кровь шлейфом тянутся за войском
Багряного, от развалин к развалинам, от деревни к деревне. Власти здесь
нет. Ничего нет. Мятеж...
Мы едем и болтаем. Вернее, болтаю я, стараюсь разговорить мальчишку.
А в ответ: "Я люблю тебя, братик..." и очень редко что-нибудь другое.
Несложное. Вода. Небо. Солнце. Но все равно я смеюсь во все горло. Олла
учится говорить!
Нас никто не трогает: что взять с менестреля, кроме драной виолы и
песен? А кому теперь нужны песни, особенно здесь? Народ, что остался на
месте, притихший, непевучий; вилланы, правда, ходят, задрав нос, но и они
не так уж спокойны: разные слухи ползут по краю, тревожные слухи, не
знаешь, чему и верить.
А вчера, около полудня, на перекрестке дорог мы надолго застряли в
скопище повозок, телег, заморенных пешеходов, спешившихся всадников.
Перерезав дорогу, шла конница, шла, вздымая мелкую пыль, бряцая
стременами; молча шла, торжественно. Лиц не было видно под опущенными
забралами и только плащи слегка колыхались в такт мерному конскому шагу.
Фиолетовые плащи с белыми и золотыми языками пламени. И фиолетовое знамя
реяло над бесконечной коленной.
- О Вечный... - тихо проговорил кто-то, прижатый толпой к моему
плечу. - Это же Братство! Они покинули Юг... Что ж будет теперь-то?
Трудно вздохнул, почти всхлипнул.
А конница шла...
7
Как основания гор, тяжелы колонны храма Вечности. Из зеленого камня,
запятнанного темно-синими разводами, высечены они и доставлены на покорных
рабских спинах в столицу, доставлены целиком, не распиленные для легкости.
Такой же камень лег в основание алтарного зала, где над бронзовой чашей,
хранящей священный огонь, тонкие цепи поддерживают великую корону Империи.
И черно-золотые шторы неподвижными складками укрывают стены. Там, на
зеленоватом мраморе, раз в поколение появляются письмена, открывающие
судьбы живущих. Но лишь высшим из верховных служителей, никому более,
дозволено читать тайные знаки. И строго заповедано раскрывать их смысл
непосвященным, хотя бы и наивысочайшим.
Пока стоит Храм, не погибнет Империя. Пока посвященные блюдут обряды,
не рухнет Храм. Ибо от века здесь - любимая обитель Вечного. И накрепко
