какую ему приписал Карл Драгош, разговаривая в Ульме с Фридрихом Ульманом,
все же личность сыщика играла здесь роль.
Когда главарь банды, сопровождаемый помощником Титчей, узнал в Вене
Драгоша, за сыщиком начали тайно следить местные сообщники шайки, которые
знали лишь самое существенное, и шаланда плыла перед баржей, опережая ее
всего на несколько километров. Шпионаж, очень затрудненный в открытой
местности, наводненной полицейскими, часто прерывался, и случаю было
угодно, чтобы Карла Драгоша и его хозяина ни разу не видели вместе. Ничто
не заставляло предполагать, что в барже два обитателя и, следовательно,
есть возможность ошибки.
Установив такую слежку, атаман бандитов считал себя хозяином положения.
Убить сыщика? Он этого не хотел. Он решил им завладеть хотя бы на время.
Когда Карл Драгош окажется в его власти, у преступника появится хорошая
возможность вести переговоры в случае серьезных осложнений.
Похищение приходилось откладывать в течение нескольких дней. Или баржа
останавливалась на ночлег слишком близко от населенного пункта, или
неподалеку оказывались полицейские агенты, рассеянные по берегу, личность
которых легко устанавливал опытный бандит.
Наконец утром 29 августа обстоятельства оказались вполне благоприятными.
Буря, которая в предыдущую ночь способствовала банде в нападении на виллу
графа Хагенау, должна была разогнать полицейских, следовавших за
начальником по реке. Вероятно, он на время останется один, без защиты.
Этим можно будет воспользоваться.
Как только повозка была нагружена имуществом из виллы, Титча выбрал из
своих людей двоих наиболее решительных. Читатель уже видел, как три
авантюриста выполнили поручение и как лоцман Сергей Ладко стал их
пленником вместо сыщика Карла Драгоша.
После этого Титча мог сообщить атаману об успешном исходе предприятия лишь
немногими краткими словами, сказанными на поляне, в момент, когда взвод
полиции находился поблизости. Разговор на эту тему обязательно должен был
возобновиться на шаланде, но в ту пору было не до того. Прежде всего
надлежало скрыться и спрятать многочисленные тюки, разбросанные по палубе,
и ,этим немедленно занялись восемь человек, составлявших экипаж судна. Эти
люди быстро снесли или скатили по доскам внутрь судна свою добычу, что
потребовало всего несколько минут; потом приступили к окончательной
укладке. Для этого пол трюма был поднят, и в нем оказалось зияющее
отверстие на том месте, где следовало бы увидеть воду Дуная. Фонарь,
опущенный в это второе отделение, позволял различать там нагромождение
всевозможных предметов, которые заполняли лишь часть его. Там оставалось
достаточно места, чтобы награбленное у графа Хагенау в свою очередь
поместилось в оригинальном тайнике.
Замечательно было устроено, в самом деле, это судно, служившее
одновременно средством транспорта, жилищем и неприкосновенным складом. Под
судном, видимым снаружи, было приделано другое, меньших размеров, палуба
которого образовывала дно первого. Это второе судно, глубиной метра в два,
имело такое водоизмещение, что могло нести первое, подняв его на фут или
два над поверхностью воды. Чтобы хитрость не разоблачилась, внутреннее
судно нагружали балластом, достаточным, чтобы затопить его целиком, так
что ватерлиния шаланды оказывалась на должном месте.
Когда в тайник погружали награбленные товары, выбрасывалась часть
балласта, и осадка судна не изменялась. Поэтому судно, которое при средней
нагрузке должно было сидеть в воде едва на фут, погружалось на семь футов.
Это не могло представить больших трудностей при плавании по Дунаю и только
требовало опытного лоцмана. Такой лоцман у шайки был - Якуб Огул, еврей из
Рущука. Прекрасно изучив реку, Якуб Огул мог соперничать с самим Сергеем
Ладко в прекрасном знании проходов, рукавов и песчаных мелей; он проводил
шаланду уверенной рукой через пороги, усеянные скалами, которые
встречались на реке.
Полиция могла обыскивать судно сколько угодно. Она могла измерять
внутреннюю и наружную высоту шаланды, не находя никакой разницы. Даже
измеряя глубину вокруг судна, нельзя было найти подводный тайник с меньшим
обводом и линиями, быстро убегавшими вкось. Всякие обследования приводили
к заключению, что шаланда пустая и что эта пустая шаланда сидит в воде
настолько, чтобы только сохранять равновесие.
В отношении бумаг все предосторожности были приняты. Во всех случаях,
поднималось ли по реке или спускалось судно, оно или шло за товаром, или
возвращалось в порт приписки, выгрузив товар. Смотря по обстоятельствам,
оно принадлежало то господину Константинеско, коммерсанту из Галаца, то
господину Венцелю Мейеру, предпринимателю из Вены. Бумаги, в изобилии
снабженные казенными печатями, были в порядке, и никому не приходило в
голову их проверять. Впрочем, проверка лишь показала бы, что в указанных
городах живут некие Константинеско и Венцель Мейер.
В действительности владелец назывался Иваном Стригой. Читатель, быть
может, помнит, что это имя принадлежит одному из наименее достойных
обитателей Рущука, который исчез из города после того, как напрасно
пытался помешать свадьбе Сергея Ладко и Натчи Грегоревич. О Стриге шли
дурные слухи, и людской голос обвинял его во всевозможных преступлениях.
На этот раз народная молва не ошиблась. С семью негодяями такой же закалки
Иван Стрига образовал банду пиратов, и она уже долгое время разбойничала
по обоим берегам Дуная.
Найти таким образом путь к легкому обогащению, это уже было кое-что;
обеспечить себе безопасность - еще лучше. Для этой цели, вместо того чтобы
скрывать свое имя и внешность, как сделал бы обыкновенный преступник, он
решил устроить так, чтобы жертвы его знали. Разумеется, они узнавали не
собственное его имя. Нет, то, которое он с бесстыдной ловкостью оставлял
позади себя, было имя Сергея Ладко.
Скрываться под чужим именем, совершая преступления, давно известная
уловка, но Стрига очень хитро выбрал себе псевдоним.
Имя Ладко, как и любое другое имя, способно было создать путаницу на месте
преступления и отвести подозрение от действительного виновника; но оно
имело только ему свойственные преимущества.
Во-первых, Сергей Ладко не был вымышленной личностью. Он существовал, если
только ружейная пуля, пущенная в Ладко при его отъезде из Рущука, не
прекратила навсегда его существование. Хотя Стрига и хвалился, что
уничтожил своего врага, в действительности он этого не знал. Да это было и
не важно. Если вздумают производить розыск в Рущуке и окажется, что Ладко
мертв, полиция не поймет, почему на него пало обвинение. Если же лоцман
жив, следователи найдут человека из плоти и крови с такой безукоризненной
репутацией, что дело, по всей вероятности, этим и кончится. Тогда, без
сомнения, начнут искать тех, кто имеет несчастье быть его однофамильцем.
Но, прежде чем просеют через решето всех Ладко в мире, много воды утечет в
Дунае!
Если же случайно подозрения против Сергея Ладко пробьют броню его
честности, это будет для Стриги вдвойне счастливый результат. Бандиту
всегда приятно, когда вместо него судят другого; помимо того, подмена
будет еще приятнее и потому, что он питал к своей жертве смертельную
ненависть.
Быть может, эти рассуждения были не вполне справедливы, но отсутствие
Сергея Ладко делало их логичными, так как никто не знал его патриотической
миссии. Почему лоцман исчез незаметно? Местная бригада речной полиции уже
начала как раз задавать себе этот вопрос в то время, когда Карл Драгош,
как ему показалось, открыл истину; а как известно, если полиция начинает
задавать себе вопросы, она редко отвечает на них благожелательно.
Итак, положение разъяснено читателю во всей его драматической сложности.
Длинная цепь преступлений, которые плохо осведомленные люди приписывают
некоему Ладко из Рущука; исчезнувший из родного города лоцман с той же
фамилией, которого в Рущуке начинают подозревать, правда, пока еще смутно;
в это же время за сотни километров оттуда Ладко, обвиняемый Драгошем на
основе серьезных улик, скрывается под маской рыболова Илиа Бруша; и, в
завершение всего, Стрига, принимающий после каждого преступления свое
подлинное имя, чтобы свободно разъезжать по Дунаю.
Существенное условие безопасности для преступников - исчезновение всяких
компрометирующих следов в самое короткое время. Вот почему в этот вечер
вновь захваченную добычу, как обычно, упрятали в тайник. Шум погрузки
слышал настоящий Сергей Ладко в своей темнице, в том самом подводном
трюме, в глубине которого к нему не могла прийти никакая человеческая
помощь. Затем, поставив на место пол, люди поднялись на палубу. Теперь
полиция могла являться.
Было около трех часов утра. Экипаж судна, утомленный тревогами этой и
предыдущей ночи, крайне нуждался в отдыхе, но об этом не могло быть и
речи. Стрига, желая поскорее удалиться от места последнего преступления,
приказал пуститься в путь, пользуясь наступающим рассветом; приказ был
выполнен без ропота, так как каждый понимал его резонность.
Пока поднимали якорь и выводили шаланду на середину реки, Стрига
осведомился о подробностях утренней операции.
- Он был совсем один, - ответил Титча. - Драгош сразу запутался в сеть,
как простая щука.
- Видел он вас?
- Не думаю. У него были другие заботы.
- Не сопротивлялся он?
- Попробовал, каналья. Пришлось его пристукнуть, чтобы успокоить.
- Но ты его не убил? - живо спросил Стрига.
- Совсем нет! Только оглушил. Я этим воспользовался, чтобы связать его
покрепче. Я еще не кончил упаковку, как он не мог бы позвать ни папу, ни
маму.
- А теперь?
- Он в трюме, понятно, с двойным дном.
- Знает он, куда его перенесли?
- Ну, тогда он чересчур большой хитрец, - объявил Титча с грубым смехом. -
Я ведь не забыл ни затычки во рту, ни повязки на глазах. Их убрали только
в трюме. Там, если ему угодно, он .может распевать романсы и восхищаться
пейзажем.
Стрига молча ухмыльнулся. Титча продолжал:
- Я сделал все по твоему приказу, но куда это нас заведет?
- По крайней мере приведет в расстройство бригаду, лишенную начальника, -
ответил Стрига. Титча пожал плечами.
- Назначат другого, - сказал он.
- Не спорю, но новый, быть может, будет хуже того, которого мы схватили.
И, во всяком случае, мы сможем договориться. При надобности мы потребуем
паспорта, которые нам необходимы. Очень важно сохранить его живым.
- Он жив, - заверил Титча.
- А подумал ты накормить его?
- Черт... - Титча почесал в затылке. - Совсем об этом позабыли. Но
двенадцать часов воздержания никому не повредят, и я отнесу ему обед,
когда мы тронемся... Если только ты не захочешь отнести сам и кстати
посмотреть на него.
- Нет, - быстро возразил Стрига. - Я предпочитаю, чтобы он меня не видел.
Я его знаю, а он меня нет. Это - козырь, которого я не хочу терять.
- Ты можешь надеть маску.
- Это не пройдет с Драгошем. Он. не нуждается в том, чтобы видеть лицо. Он
узнает человека по росту, ширине плеч и другим приметам.
- Значит, это на свою голову я должен носить ему, пищу!
- Нужно же кому-то это делать... Впрочем, Драгош сейчас не опасен, а когда
станет опасен снова, мы уже скроемся.
- Аминь! - сказал Титча.
- Пока, - начал опять Стрига, - надо держать его в коробке. Но не очень
долго, иначе он умрет от удушья. Поднимите его в каюту на палубе, когда
минуем Будапешт, завтра утром после моего отъезда.
- Ты намерен оставить нас? - спросил Титча.
- Да, - отвечал Стрига. - Я буду время от времени покидать шаланду, чтобы
собирать сведения на берегу. Я узнаю, что говорят о нашем последнем деле и
об исчезновении Драгоша.
- А если тебя сцапают? - возразил Титча.
- Опасности нет. Никто меня не знает, а речная полиция должна
бездействовать. Но вообще я появлюсь в совершенно новом виде.
- В каком?
- В виде знаменитого Илиа Бруша, знатного рыболова и лауреата "Дунайской
лиги".
- Вот это мысль!
- Превосходная! У меня лодка Илиа Бруша. Я заимствую его шкуру по примеру
