делом, столь богатым неожиданными инцидентами и столь загадочным, как дело
дунайской банды. Невероятная подвижность неуловимой банды, внезапность ее
ударов имели в себе что-то необычайное. И вдобавок, ее атаман, только что
выслеженный, сделался недосягаемым и, казалось, смеялся над мандатами на
его арест, разосланными по всем направлениям!
Сначала можно было подумать, что он просто испарился. Никаких следов ни в
верхнем, ни в нижнем течении реки. В частности, будапештская полиция,
несмотря на усиленные розыски, ничего не могла открыть. И, однако, он
должен был миновать Будапешт, потому что его видели 31 августа у Дюны
Фольдвар, на девяносто километров ниже венгерской столицы. Не зная, что
роль рыболова в это время разыгрывал Иван Стрига, которому шаланда
обеспечивала верное убежище, Карл Драгош не мог ничего понять.
В следующие дни его присутствие было замечено в Шекшарде, Вуковаре,
Черевиче, Карловице. Илиа Бруш не скрывался. Далекий от этого, он объявлял
свое имя всякому, кто хотел его знать, и даже иногда продавал несколько
фунтов рыбы. Правда, другие очень удивлялись, заставая его за покупкой
рыбы, что было достаточно странно.
Так называемый рыболов показывал, во всяком случае, дьявольскую ловкость.
Полиция, предупреждаемая о его появлении, очень спешила и всегда
появлялась слишком поздно. Напрасно бороздили реку по всем направлениям,
ни малейшего следа баржи не обнаруживалось; казалось, она буквально
улетучивалась.
Карл Драгош приходил в отчаяние, узнавая о постоянных неудачах своих
подчиненных. Неужели дичь ускользнет у него из рук?
Две вещи можно было утверждать наверняка. Первая - так называемый лауреат
продолжал спускаться по реке. Вторая - он, по-видимому, избегал городов,
где опасался полиции.
Карл Драгош приказал удвоить бдительность во всех сколько-нибудь
значительных городах ниже Будапешта: в Мохаче, Апатине и Нейзаце, а свою
штаб-квартиру устроил в Землине. Эти города стали барьерами на пути
беглеца.
К несчастью, казалось, что этот последний смеется над всеми препятствиями,
нагроможденными перед ним.
Сначала его присутствие заметили ниже Будапешта" затем оно было
констатировано, но всегда слишком поздно, ниже Мохача, Апатина и Нейзаца.
Драгош, кипя гневом и сознавая, что ставит последнюю карту, собрал
настоящую флотилию. По его приказу более тридцати судов крейсировали день
и ночь в окрестностях Землина. Уж очень ловок будет противник, если сумеет
прорвать эту плотную преграду.
Но как ни были остроумны эти распоряжения, они не имели бы ни малейшего
успеха, если бы Сергей Ладко остался пленником в шаланде Стриги. К счастию
для спокойствия Драгоша, этого не случилось.
При таких условиях прошел день 6 сентября, и ничего нового не было
замечено; Драгош 7-го утром собирался отправиться к флотилии, как вдруг
прибежал агент. Преступника арестовали и повели в землинскую тюрьму.
Он поспешил в прокуратуру. Агент был прав. Чересчур знаменитый Ладко,
действительно, был под замком.
Новость мгновенно распространилась и взволновала весь город. Только об
этом и говорили, и на набережной целый день толпы народа торчали перед
баржей известного преступника. Зеваки не обратили никакого внимания на
судно, которое три часа спустя прошло мимо Землина. Это судно, самым
невинным образом спускавшееся по реке, было шаландой Стриги.
- Что случилось в Землине? - спросил Стрига у своего верного Титчи,
заметив оживление на набережной. - Уж не бунт ли?
Он взял зрительную трубу, которую отнял от глаз после внимательного
всматривания.
- Дьявол меня забери, Титча, - вскричал он, - если это не лодка нашего
молодчика!
- Ты думаешь? - спросил Титча, овладев трубой.
- Надо все разузнать, - объявил очень взволнованный Стряга. - Я отправлюсь
на берег.
- Чтоб тебя схватили? Драгош - хитрец! Если это его баржа, значит, Драгош
в Землине. Ты бросишься в пасть волку.
- Ты прав, - согласился Стрига, исчезая в рубке. - Я приму свои меры.
Через четверть часа он явился мастерски "камуфлированный", если
позволительно употребить здесь это выражение, заимствованное из жаргона,
общего для воров и полицейских. Бороду он сбрил и заменил фальшивыми
бакенбардами, волосы спрятал под париком, широкая повязка закрывала один
глаз, он с трудом опирался на палку, как человек, едва оправившийся от
тяжкой болезни.
- Ну? - спросил он не без гордости.
- Великолепно! - восхитился Титча.
- Слушай, - сказал Стрига. - Пока я буду в Землине, продолжайте ваш путь.
На два-три лье ниже Белграда остановитесь и ждите меня.
- Когда ты рассчитываешь вернуться?
- Не беспокойся об этом и скажи Огулу, чтобы он перевез меня на берег в
челноке.
В это время шаланда уже миновала Землин. Высадившись на берег достаточно
далеко от города, Стрига направился к нему большими шагами. Но, подойдя к
окраине, заковылял и, смешавшись с толпой, наполнявшей набережную, жадно
прислушивался к разговорам.
Ему недолго пришлось ждать, чтобы войти в куре дела. Никто среди этих
оживленных групп не говорил о Драгоше. Не слышно было ничего и об Илиа
Бруше. Рассуждали только о Ладко. О каком Ладко? Не о лоцмане из Рущука,
имя которого использовал для своих целей Стрига, но о том воображаемом
Ладко, каким его создали газетные статьи, о Ладко-злодее, о Ладко-пирате,
то есть о нем самом, Стриге. Это его собственный арест служил темой
всеобщих разговоров.
Он ничего не мог понять. По-видимому, полиция допустила ошибку, арестовав
невинного вместо виновного, и в этом не было ничего удивительного. Но как
была связана эта ошибка, понятная ему лучше всякого другого, с
присутствием лодки, которую его шаланда вела на буксире еще накануне?
Без сомнения, можно подумать, что Стрига проявил слабость, интересуясь
этой стороной вопроса. Существенно было то, что вместо него преследовали
другого. Пока подозревают этого, не подумают заняться им самим. Это
главный пункт. Остальное его не касается.
Все было бы верно, если бы у Стриги не нашлось своих причин осведомиться
на этот счет. Судя по всему, можно было думать, что его пленник и хозяин
баржи были одним лицом. Но кто же тогда был незнакомец, находившийся в
заключении на шаланде и после этого так любезно заместивший ее владельца в
когтях полиции? Понятно, Стрига не покинет Землина, пока не разберется в
этом вопросе.
Ему пришлось вооружиться терпением. Господин Изар Рона, которому поручили
это дело, казалось, не собирался быстро заняться следствием. Три дня
протекло, прежде чем он подал признаки жизни. Такое предварительное
ожидание составляло часть его системы. По его мнению, лучше всего было
выдержать виновного в одиночестве. Одиночество - великий разрушитель
нравственной стойкости, и несколько дней секретной камеры превосходно
обезоружат противника, которого судья увидит перед собой.
Господин Изар Рона через двое суток после ареста объяснил свои идеи Карлу
Драгошу, который пришел за информацией. Сыщику поневоле пришлось одобрить
теорию своего начальника.
-Ну, а все-таки, господин судья, - рискнул он спросить, - когда вы
рассчитываете устроить первый допрос?
- Завтра.
- Тогда я зайду завтра вечером, чтобы узнать результаты... Я думаю,
бесполезно напоминать, на чем основываются наши предположения?
- Бесполезно, - заверил господин Рона. - Я помню наши предыдущие
разговоры, а, впрочем, мои записи очень подробны.
- Вы все-таки позволите мне, господин судья, напомнить вам о моем желании,
которое я осмеливаюсь высказать?
- О каком желании?
- Чтобы обо мне не упоминалось в этом деле, по крайней мере, до нового
решения. Как я вам докладывал, обвиняемый знает меня только под именем
Иегера. Это еще может пригодиться. Очевидно, когда он предстанет перед
судом, придется открыть мою подлинную фамилию. Но до этого еще не дошло,
и, чтобы удобнее разыскивать виновников, не следует предварять события.
- Это решено, - обещал судья.
В камере, где его заключили, Сергей Ладко дожидался, пока им займутся.
Последовавшее за предыдущим приключением новое несчастье, такое же
непостижимое, не сломило его бодрости. Не пытаясь оказать ни малейшего
сопротивления в момент ареста, он позволил отвести себя в тюрьму, после
того как напрасно задавал вопросы. Чем он, впрочем, рисковал? Этот арест
обязательно должен оказаться ошибкой, которая выяснится при допросе.
К несчастью, первый допрос странно откладывался. Сергей Ладко, помещенный
в строжайшую одиночку, день и ночь оставался в камере, куда время от
времени сторож бросал беглый взгляд через "глазок", просверленный в двери.
Повинуясь приказу господина Изара Рона, этот сторож, быть может, надеялся
заметить возрастающие результаты метода изоляции. Во всяком случае, он не
получил удовлетворения. Протекали часы и дни, а в позе заключенного ничто
не показывало изменения его настроения. Сидя на табуретке, опершись руками
на колени, с опущенными глазами и холодным лицом, он сохранял почти
абсолютную неподвижность, не выказывая никаких признаков нетерпения. С
первой же минуты Сергей Ладко решил быть спокойным, и ничто не могло его
взволновать. Но, по мере того как шло время, он начинал сожалеть о
плавучей тюрьме, которая, по крайней мере, приближала его к Рущуку.
Наконец, на третий день - это уже было 10 сентября - дверь открылась, и
его пригласили выйти из камеры. Окруженный четырьмя солдатами со штыками
наперевес, он проследовал по длинному коридору, спустился по нескончаемой
лестнице, потом пересек улицу, по которой прошел во Дворец Правосудия,
построенный против тюрьмы.
Улица кишела народом, теснившимся позади наряда полицейских агентов. Когда
показался узник, из толпы донеслись свирепые выкрики ненависти к страшному
преступнику, который так долго оставался безнаказанным. Каковы бы ни были
чувства Сергея Ладко, подвергшегося таким незаслуженным оскорблениям, он
их не показал. Твердым шагом он вошел во дворец и после нового ожидания,
наконец, очутился перед судьей.
Господин Изар Рона, маленький, тщедушный человечек, белокурый, с редкой
бородкой, с желчным цветом лица, был чиновником с грубыми манерами.
Оперируя смелыми утверждениями, резкими отрицаниями, он нападал на
противника внезапно, более желая внушить страх, чем вызвать доверие.
Конвоиры вышли по знаку судьи. Стоя посреди комнаты, Сергей Ладко ждал,
когда судья соблаговолит начать допрос. В углу писарь приготовился вести
протокол.
- Садитесь, - приказал господин Рона брюзгливым тоном.
Сергей Ладко повиновался. Чиновник продолжал:
- Ваше имя?
- Илиа Бруш.
- Местожительство?
- Салька.
- Профессия?
- Рыболов.
- Вы лжете, - заявил судья, устремив взор на обвиняемого.
Легкая краска покрыла лицо Сергея Ладко, а глаза его блеснули. Но он
принудил себя к спокойствию.
- Вы лжете, - повторил господин Рона. - Вас зовут Ладко. Ваше
местожительство - Рущук.
Лоцман задрожал. Итак, его настоящее имя стало известно. Как это могло
случиться? А судья, от которого волнение подсудимого не ускользнуло,
продолжал резким голосом:
- Вы обвиняетесь в трех простых ограблениях, в девятнадцати грабежах со
взломом, совершенных при отягчающих обстоятельствах, в трех убийствах и
шести покушениях на убийство, и все эти преступления совершены умышленно в
течение менее чем трех лет. Что вы можете на это сказать?
Ошеломленный лоцман слушал этот невероятный перечень.
Как! Путаница, которой он опасался, узнав от господина Йегера о
существовании своего зловещего однофамильца, все-таки произошла. А если
так, зачем же ему соглашаться, что он Сергей Ладко? Перед этим у него была
мысль во всем признаться и просить судью не выдавать его туркам. Сейчас он
понял, что такое признание было бы скорее вредным, чем полезным. Ведь
именно его, Сергея Ладко из Рущука, а не кого другого, обвиняют в этой
ужасной цепи преступлений. Без сомнения, назвав свое настоящее имя, он
добьется, что его невиновность будет доказана. Но сколько на это уйдет
времени? Нет, лучше играть до конца роль рыболова Илиа Бруша, потому что
