Маленькие неприятности, которым мог подвергнуться второй, ничего не стоили
в сравнении с заботами первого.
В это утро, 26 августа, Карл Драгош сделал, в самом деле, еще одно
наблюдение, совершенно необычное, которое, вместе с фактами предшествующих
дней, его глубоко смутило. Случилось это около десяти часов утра. В этот
момент Карл Драгош, погруженный в размышления, машинально смотрел, как
Илиа Бруш, стоя на корме баржи, греб с упорством рабочего вола. Вследствие
извилистости русла, по которому они как раз плыли к северо-западу, солнце
было позади рыболова. Голова его была обнажена, так как, буквально истекая
потом, он бросил к ногам меховую шапку, которую обычно носил, и яркий свет
проходил насквозь через его обильную черную шевелюру.
Внезапно Карла Драгоша поразила особенность, самая странная. Илиа Бруш был
брюнетом, но только частично. Черные на концах, его волосы у корней
неопровержимо оказывались на протяжении нескольких миллиметров белокурыми.
Такое различие цвета было ли природным явлением? Возможно. Но вероятнее,
вовремя не была возобновлена окраска волос.
Однако, если на этот счет у Карла Драгоша было сомнение, оно исчезло утром
следующего дня, потому что волосы Илиа Бруша потеряли двойную окраску.
Рыболов заметил свою небрежность и исправил ее ночью.
Эти глаза, которые их владелец так тщательно' скрывал за непроницаемыми
стеклами, эта явная ложь на венской пристани, эти белокурые волосы,
превращенные в черные, эта непонятная поспешность, не совместимая с целью
путешествия, - все это составляло совокупность улик, из которых следовало
заключить... В самом деле, что же следовало заключить? В конце концов,
Карл Драгош ничего не знал. Верно, что поведение Илиа Бруша казалось
подозрительным, но какой отсюда можно сделать вывод?
Однако предположение, сто раз отвергнутое прежде, в конце концов
подействовало на Карла Драгоша, который не переставал раздумывать над
задачей, предложенной его догадливости. И это предположение было то самое,
которое уже дважды подсказывал ему случай. Сначала веселый серб Михаил
Михайлович, потом собеседники в ратисбонском отеле, разве они полушутя,
полусерьезно не высказывали мысли, что под маской лауреата скрывается
атаман шайки злодеев, терроризующей целый край? Должен ли он серьезно
рассматривать гипотезу, которой сами ее авторы не придавали ни малейшего
вероятия?
А в конце концов, почему бы и нет? Правда, факты до сих пор не оправдали
такую уверенность. Но они оправдывали всевозможные подозрения. И в
действительности, если последующие наблюдения установят основательность
подозрений, получится очень забавное приключение, когда одно и то же судно
будет везти на такое далекое расстояние атамана бандитов и полицейского,
которому предстоит его арестовать.
Этой своей стороной драма обещала превратиться в водевиль, и Карлу Драгошу
противно было допустить мысль о возможности такого чудесного совпадения.
Но специальные водевильные приемы разве не состоят единственно лишь в
концентрации в одном и том же месте и на кратком отрезке времени
недоразумений и сюрпризов, которых не замечают или которые кажутся менее
веселыми в действительной жизни, по причине их разбросанности и, если
можно так выразиться, их состояния разжиженности? Ведь совсем не логично
попросту отбрасывать факт лишь на том основании, что он кажется
ненормальным. Нужно быть более скромным и допустить бесконечное богатство
случайных стечении обстоятельств.
Под властью этих забот Карл Драгош утром 28 августа после ночи,
проведенной в поле, в нескольких километрах южнее Комарно, завел разговор
по вопросу, которого до сих пор никогда не касался.
- Доброе утро, господин Бруш, - сказал он, выходя утром из каюты, где
готовил план атаки.
- Доброе утро, господин Иегер, - ответил рыболов, который, как всегда,
энергично греб.
- Вы хорошо спали, господин Бруш?
- Превосходно. А вы, господин Иегер?
- Гм... Гм... Так себе.
- Неужели? - сказал Илиа Бруш. - Почему же вы не сказали мне, если плохо
себя чувствовали?
- Я совершенно здоров, господин Бруш, - возразил Иегер. - Но, тем не
менее, ночь показалась мне чересчур длинной. Я совсем не огорчился,
признаюсь, когда она кончилась.
- Потому что?..
- Потому что я немного побаивался, в чем хочу теперь признаться.
- Побаивались? - повторил Илиа Бруш тоном самого чистосердечного изумления.
- Это уже не в первый раз я боялся, - объяснил господин Иегер. - Мне
всегда было не по себе, когда вам приходила фантазия ночевать вдали от
города или деревни.
- Ба! - сказал Илиа Бруш, который точно свалился с облаков. - Нужно было
сказать мне, и я бы устраивался по-другому.
- Вы забываете, что я обязался предоставить вам полную свободу действий.
Обещанное надо выполнять, господин Бруш. Это не мешает мне по временам
беспокоиться. Что поделаешь? Я горожанин, и на меня действуют это Молчание
и эта пустынная природа.
- Дело привычки, господин Иегер, - весело ответил Илиа Бруш. - Вы к этому
тоже привыкнете, когда мы подольше попутешествуем. На самом-то деле меньше
опасностей в чистом поле, чем в центре большого города, где бродят убийцы
и грабители.
- Вероятно, вы правы, господин Бруш, но впечатлениями не распоряжаешься.
Тем более, что мои страхи не совсем безрассудны в данном случае, потому
что мы пересекаем область, пользующуюся особенно дурной славой.
- Дурной славой? - вскричал Илиа Бруш. - Откуда вы это взяли, господин
Иегер? Я здесь живу, ваш покорный слуга, и я никогда не слышал, что у этой
местности дурная слава!
Теперь была очередь господина Иегера выразить живейшее удивление.
- Вы серьезно говорите, господин Бруш? - воскликнул он. - Тогда вы
единственный человек, которому неизвестно то, что знают все от Баварии до
Румынии.
- - А что же именно? - спросил Илиа Бруш.
- Черт возьми! Что банда неуловимых злодеев регулярно опустошает берега
Дуная от Пресбурга и до устья!
- Я впервые слышу об этом, - заявил Илиа Бруш с чистосердечным видом.
- Невозможно! - поразился господин Иегер. - Да ведь по всей реке ни о чем
другом не говорят.
- Новости появляются каждый день, - спокойно заметил Илиа Бруш. - И давно
начались эти грабежи?
- Уже около восемнадцати месяцев, - отвечал господин Иегер. - И если бы
речь шла только о грабежах!.. Но негодяи не ограничиваются грабежами. Если
им понадобится, они убивают. За эти восемнадцать месяцев совершено по
меньшей мере десять убийств, виновники которых остались неизвестными. Как
раз последнее убийство случилось менее чем в пятидесяти километрах отсюда.
- Я теперь понимаю ваше беспокойство, - сказал Илиа Бруш. - Может быть, и
я разделял бы его, если бы был лучше осведомлен. В будущем мы станем
останавливаться по вечерам как можно ближе к какой-либо деревне или
городу, начиная с сегодняшнего ночлега, который устроим в Гроне.
- О, - одобрил господин Иегер, - там мы будем спокойны. Грон -
значительный город.
- Я буду очень доволен, - продолжал Илиа Бруш,- что вы окажетесь там в
безопасности; я ведь намерен покинуть вас в следующую ночь.
- Вы будете отсутствовать?
- Да, господин Иегер, но всего несколько часов. Из Грона, где я надеюсь
быть довольно рано, я хочу съездить в Сальку, которая оттуда недалеко. Я
ведь там живу, как вы знаете. Я, впрочем, вернусь еще до рассвета и наше
отправление завтра утром не задержится.
- Будь по-вашему, господин Бруш, - согласился господин Иегер. - Я понимаю,
что вам хочется побывать у себя, а в Гроне, повторяю, мне нечего бояться.
На полчаса разговор прекратился. После перерыва Карл Драгош начал снова.
- Очень любопытно, - сказал он, - что вы никогда не слыхали разговоров об
этих дунайских злодеях. Это тем любопытнее, что делом особенно занимались
за несколько дней до рыболовного конкурса в Зигмарингене.
- По какому поводу? - спросил Илиа Бруш.
- По поводу создания специальной полицейской бригады под командованием
очень искусного, как утверждают, начальника, некоего Карла Драгоша, сыщика
из Будапешта.
- Ему хватит работы, - заметил Илиа Бруш, на которого это имя,
по-видимому, не произвело никакого впечатления. - Дунай велик, и очень
неудобно разыскивать людей, о которых ничего неизвестно.
- Вы ошибаетесь, - возразил господин Иегер. - Полиция кое-что знает.
Совокупность собранных свидетельств дает, прежде всего, почти полную
уверенность насчет атамана шайки.
- И каков же этот субъект? - спросил Илиа Бруш.
- Вообще говоря, это человек, внешне похожий на вас...
- Очень благодарен, - смеясь перебил Илиа Бруш.
- Да, - продолжал господин Иегер, - он примерно вашего роста и вашего
телосложения, но в остальном как будто никакого сходства.
- Ну, это еще хорошо, - вздохнул Илиа Бруш с видом облегчения, который мог
показаться смешным.
- Говорят, что у него прекрасные голубые глаза, и ему не приходится, как
вам, носить очки. Впрочем, тогда как вы сильный брюнет и тщательно
бреетесь, он ходит с бородой, как утверждают, белокурой. Насчет этого
последнего пункта свидетельства, кажется, не очень достоверны,
- Конечно, это является указанием, - заметил Илиа Бруш, - но еще
достаточно неясным. Блондинов много, и нельзя всех подозревать в
преступлениях.
- Знают и другое. Прежде всего, говорят, что этот атаман болгарин... как и
вы, господин Бруш!
- Что вы хотите этим сказать? - спросил Илиа Бруш взволнованным голосом.
- По вашему акценту, - объяснил Карл Драгош с невинным видом, - я заключаю
о вашем болгарском происхождении... Но, быть может, я ошибаюсь?
- Вы не ошибаетесь, - подтвердил Илиа Бруш после краткого колебания.
- Значит, этот атаман - ваш соотечественник. В народе его имя даже
переходит из уст в уста.
- Даже!.. Так его знают?
- Разумеется, но это совсем не официально.
- Официально или полуофициально, но каково же имя этой подозрительной
личности?
- Правильно или нет, но прибрежные жители относят злодеяния, от которых им
столько приходится страдать, на счет некоего Ладко.
- Ладко!.. - повторил Илиа Бруш и, охваченный живейшим волнением, внезапно
перестал грести.
- Ладко, - удостоверил Карл Драгош, наблюдая за собеседником уголком
глаза. Но тот уже овладел собой.
- Это странно, - сказал он просто, в то время как весло снова заработало в
его руках.
- Что же здесь странного? - настаивал Карл Драгош. - Вы знаете этого Ладко?
- Я? - возразил рыболов. - Меньше всего на свете. Но ведь Ладко - это не
болгарская фамилия. Вот что я вижу здесь странного.
Карл Драгош не стал продолжать разговора, который рисковал сделаться
опасным и результаты которого уже удовлетворили его. Удивление рыболова,
когда он услышал описание наружности преступника, смущение, когда была
названа его предполагаемая национальность, волнение, когда он услышал имя,
- всего этого нельзя было отрицать, и это давало новую силу первоначальным
подозрениям, но не являлось, однако, решительным доказательством.
Как и предвидел Илиа Бруш, еще не было двух часов пополудни, когда баржа
прибыла в Грон. За пятьдесят метров до ближайших домов рыболов причалил к
левому берегу, чтобы его не задержали любопытные, как он объяснил, и
попросил господина Иегера одного, переправиться на правый берег, где он
окажется в центре города, на что пассажир согласился охотно.
Выполнив эту задачу, последний превратился в сыщика. Поставив баржу на
якорь, он выпрыгнул на набережную в поисках своих людей.
Он не сделал и двадцати шагов, как столкнулся с Фридрихом Ульманом. Между
двумя полицейскими произошел быстрый разговор.
- Все идет хорошо?
- Да
- Нужно замыкать круг, Ульман. Отныне посты наших людей ставь через
километр один от другого.
- Значит, становится горячо?
- Да.
- Тем лучше.
- На завтра задача - не терять меня из виду. У меня есть мысль ускорить
дело.
- Понятно,
- И чтоб у меня не спали! Ухо востро! Спешить!
- Рассчитывайте на меня.
- Если что-нибудь узнаешь, сигнал с берега, не так ли?
- Условлено.
Собеседники разошлись, и Карл Драгош вернулся на суденышко.
