Ночь прошла без приключений. Перед восходом солнца Илиа Бруш поднял якорь,
не смущая глубокого сна, в который был погружен его приятный пассажир.
В Ульме, где Дунай покидает маленькое королевство Вюртемберг, чтобы
перебраться в Баварию, это очень скромная река. Дунай еще не принял
больших притоков, которые увеличивают его мощь в нижнем течении, и ничто
не предсказывает, что он сделается одной из самыа значительных рек Европы.
Быстрота течения, уже очень укротившегося, едва достигала одного лье в
час. Барки всевозможных размеров, среди которых было несколько" тяжелых
судов, нагруженных до предела, спускались по течению, иногда помогая себе
широкими парусами, раздуваемыми северозападным ветром. Погода обещала быть
прекрасной, без дождя.
Оказавшись посреди потока, Илиа Бруш принялся действовать веслом, ускоряя
бег суденышка. Несколько часов спустя проснувшийся господин Иегер нашел
его за этим занятием, и рыболов предавался ему до вечера, кроме короткого
перерыва для завтрака, во время которого спуск по реке не прекращался.
Пассажир не сделал никакого замечания и если удивлялся такой поспешности,
то делал это про себя.
Мало слов было сказано во время этого дня. Илиа Бруш энергично греб. А
господин Иегер наблюдал за судами, бороздившими Дунай, с таким вниманием,
которое, конечно, удивило бы его хозяина, если бы тот был менее поглощен
своим занятием; иногда же Иегер пробегал взглядом по обоим берегам Дуная.
Эти берега значительно понизились. Река даже частью расширилась за счет
окрестностей. Левый берег, наполовину затопленный, уже нельзя было ясно
различать; по правому же берегу, искусственно поднятому для прокладки
железной дороги, бежали поезда, пыхтели паровозы, смешивая свой дым с
дымом пароходов, колеса которых били по воде с большим шумом.
У Оффингена, перед которым прошли после полудня, железная дорога
уклонилась к югу, решительно уйдя от реки, и правый берег, в свою очередь,
превратился в обширные болота, которым не видно было конца. Ночевать
остановились в Диллингене.
На следующий день, после такого же трудного перехода, как и предыдущий,
якорь бросили в пустынной местности, в нескольких километрах выше
Нейбурга, и снова, когда наступил рассвет 15 августа, баржа уже была
посреди потока.
Как раз на вечер этого дня Илиа Бруш назначил прибытие в Нейштадт. Было бы
стыдно явиться туда с пустыми руками. Погода благоприятствовала, переход
оказался значительно короче, чем предшествующие, и Илиа Бруш решил
заняться рыбной ловлей.
Утром он тщательно проверил свои снасти. Его компаньон, сидя на корме
баржи, с интересом следил за его приготовлениями, как и полагается
истинному любителю.
Работая, Илиа Бруш не пренебрегал разговором.
- Сегодня, как видите, господин Иегер, я рассчитываю удить, и
приготовления к ловле немного затянулись. Рыбы недоверчивы по натуре, и не
может быть слишком много предосторожностей, чтобы их привлечь. Некоторые
из них крайне хитры, и среди них линь. С ним надо сражаться хитростью же,
и губы у него такие жесткие, что он может оборвать лесу.
- Не слишком замечательная рыба линь, как мне. кажется, - заметил господин
Иегер.
- Нет, потому что он предпочитает болотистую воду, и она придает его мясу
неприятный вкус.
- А щука?
- Щука превосходна, - объявил Илиа Бруш, - но при условии, что она весит
не менее пяти-шести фунтов, а в маленьких одни кости. Во всяком случае,
щуку нельзя поместить в разряд хитрых, умных рыб.
- В самом деле, господин Бруш? Итак, акулы пресной воды, как их называют...
- Так же глупы, как акулы соленой воды, господин Иегер. Настоящие скоты,
на том же уровне, как акулы и угри! Их ловля может доставить выгоду, но
славу - никогда... Как заметил один тонкий знаток, это рыбы, "которые
ловятся", а не такие, "которых ловят".
Господину Иегеру осталось только удивляться такому убедительному
рассуждению Илиа Бруша, а равно тщательному вниманию, с каким он готовил
свои снасти.
Прежде всего, он взял удилище одновременно легкое и гибкое, которое,
будучи согнуто до того, что чуть не ломалось, снова становилось прямым,
как прежде. Это удилище состояло из двух колен; первое имело в основании
диаметр в четыре сантиметра и уменьшалось до сантиметра в том месте, где
начинался кончик из тонкого упругого дерева. Сделанное из орешника, оно
имело больше четырех метров длины, что позволяло рыболову, не покидая
берега, ловить рыб глубокой воды, таких, как лещ и красноперка.
Илиа Бруш, показывая господину Иегеру крючки, которые он привязал один над
другим к леске из флорентийской жилки, сказал:
- Вы видите, господин Иегер, это крючки номер одиннадцатый, с очень тонким
стержнем. Для плотвы самая лучшая приманка поджаренные зерна, проколотые с
одной стороны и очень размягченные... Ну! Все готово, и остается только
попытать счастье.
В то время как господин Иегер прислонился к кровле каюты, рыболов сел на
скамейку с подсачкох под рукой, потом забросил удочку после методичного
покачивания, которому нельзя было отказать в грациозности. Крючки
погрузились в желтоватую воду, и грузило придало им вертикальное
положение, что является наиболее желательным, по мнению всех
профессионалов. Над ними плавал поплавок из лебединого пера, который не
смачивается водой и потому превосходен.
Понятно, что глубокое молчание воцарилось в лодке с этого момента. Шум
голосов отпугивает рыбу, да, впрочем, у серьезного рыболова есть другое
занятие, помимо болтовни. Он должен внимательно следить за всеми
движениями поплавка и не упустить момент, когда следует подсекать добычу.
В это утро Илиа Бруш мог быть довольным. Он не только поймал два десятка
плотвы, но и дюжину карпов и несколько подлещиков. Если господин Иегер в
действительности был страстным любителем, каким он старался себя показать,
ему оставалось лишь восхищаться быстротой и точностью, с которой его
хозяин подсекал так, как это требовалось для данного сорта рыбы. Как
только он замечал, что рыба взяла, он остерегался тотчас выводить добычу
на поверхность воды, он давал ей походить в глубине и устать от напрасных
усилий освободиться и показывал непоколебимое хладнокровие - необходимое
качество рыболова, достойного этого звания.
Ужение закончилось около одиннадцати часов. В хорошее время года рыба, в
самом деле, перестает клевать, когда солнце, поднимаясь до высшей точки,
заставляет блестеть поверхность воды. Добыча, впрочем, была достаточно
обильна. Илиа Бруш даже опасался, что ее слишком много, из-за
незначительности городка Нейштадта, где баржа остановилась в пять часов
вечера.
Он ошибся. Человек двадцать пять или тридцать сторожили его появление и
приветствовали аплодисментами, как только причалило судно. Ему не пришлось
много хлопотать, и в несколько мгновений рыба была продана за двадцать
семь флоринов, которые Илиа Бруш немедленно вручил господину Иегеру в
качестве первого дивиденда.
Этот последний, сознавая, что не имеет никаких прав на публичное
восхищение, скромно укрывался в каюте, где к нему присоединился Илиа Бруш,
отделавшись от своих восторженных почитателей. Нужно было, в самом деле,
не терять времени для сна, так как ночь предстояла очень короткая. Желая
добраться пораньше до Ратисбона, до которого считалось около семидесяти
километров, Илиа Бруш решил отправиться в час утра, что давало ему
возможность поудить днем, несмотря на продолжительность перегона.
Тридцать фунтов рыбы поймал Илиа Бруш до полудня, так что зеваки,
толпившиеся на набережной Ратисбона, прождали не напрасно. Энтузиазм
публики, видимо, увеличивался. Любителями был устроен на свежем воздухе
аукцион, и тридцать фунтов рыбы принесли не менее сорока одного флорина
лауреату "Дунайской лиги".
Он и не мечтал о подобном успехе, и ему пришла в голову мысль, что
господин Иегер, пожалуй, заключил превосходную сделку. В ожидании, пока
это дело выяснится, он готов был вручить сорок один флорин законному
владельцу, но Илиа Брушу оказалось невозможно выполнить свой долг.
Господин Иегер, в самом деле, скромно оставил баржу, предупредив
компаньона, что его не надо ждать ужинать и что он вернется поздно вечером.
Илиа Бруш нашел вполне естественным, что господин Иегер хочет посетить
город, который был в продолжение полустолетия местопребыванием имперского
сейма. Может быть, он испытал бы меньше удовлетворения и больше удивления,
если бы мог видеть, каким занятиям предавался тогда пассажир, и если бы он
узнал его подлинное имя.
"Господин Иегер, Вена, Лейпцигерштрассё, номер 43" - послушно написал Илиа
Бруш под диктовку незнакомца. Но этот последний очутился бы в большом
затруднении, если бы рыболов оказался более любопытным и если бы,
предприняв со своей стороны расследование, неприятность которого только
что испытал на себе, он, по примеру нескромного жандарма, попросил
господина Иегера предъявить документы.
Илиа Бруш пренебрег предосторожностью, законность которой ему, однако,
продемонстрировали, и это пренебрежение должно было повлечь для него
ужасные последствия.
Какое имя немецкий жандарм увидел на паспорте, показанном ему господином
Иегером, никто не знал; но, если это было действительно имя настоящего
владельца паспорта, жандарм прочитал имя Карла Драгоша.
Страстный любитель рыбной ловли и начальник дунайской полиции были в
действительности одним и тем же человеком. Решившись попасть во что бы то
ни стало в лодку Илиа Бруша и предвидя возможность непобедимого
сопротивления, Карл Драгош заранее принял меры. Вмешательство жандарма
было подготовлено, и сцену разыграли, как в театре.
Этот случай показал, что Карл Драгош действовал наверняка, потому что Илиа
Бруш рассматривал теперь как счастливый случай возможность иметь
могущественного покровителя среди опасностей, которые перед ним .
открылись.
Успех был такой полный, что Драгош даже смутился. Почему, прежде всего,
Илиа Бруш так сильно взволновался после приказа жандарма? Почему он так
боялся быть вовлеченным в приключение подобного рода, что из-за этого
страха даже пожертвовал любовью к одиночеству, причем самая сила этой
любви представлялась чрезмерной? Честный человек, черт возьми, не боится
до такой степени появления перед полицейским комиссаром. Самое худшее, что
могло из этого выйти, - задержка на несколько часов, и когда не спешишь...
Правда, Илиа Бруш спешил, над чем тоже стоило пораздумать.
Недоверчивый, как всякий хороший полицейский, Карл Драгош размышлял. Но он
был достаточно наделен здравым смыслом, чтобы придавать значение случайным
обстоятельствам. Он просто регистрировал эти мелкие замечания в своей
памяти и прилагал все силы своего ума к разрешению более серьезной задачи,
которую возложил на себя.
Проект, который Карл Драгош приводил в исполнение, напросившись к Илиа
Брушу в качестве пассажира, не зародился целиком в его мозгу. Настоящим
творцом его был Михаил Михайлович, который, впрочем, об этом совсем не
подозревал. Когда этот веселый серб от нечего делать намекал в "Свидании
рыболовов", что лауреат "Дунайской лиги" может оказаться либо преследуемым
преступником, либо преследующим полицейским, Карл Драгош обратил серьезное
внимание на это предположение, брошенное наудачу. Конечно, он не принял
его буквально. Он-то прекрасно знал, что между рыболовом и сыщиком Карлом
Драгошем нет ничего общего. Следуя далее по аналогии, он соображал, что
вероятность какой-либо связи между рыболовом и разыскиваемым преступником
бесконечно мала. Но если ничего не случилось, то из этого не следует, что
ничего не может случиться. Карл Драгош тотчас подумал, что благодушный
серб прав, и что сыщик, желающий наблюдать Дунай на полной свободе,
оказался бы очень искусным, появившись под маской рыболова, настолько
известного, чтобы никто не мог заподозрить обман.
Но как ни соблазнительна была такая комбинация, от нее пришлось
отказаться. Конкурс в Зигмарингене прошел, Илиа Бруш, победитель турнира,
объявил публично о своем проекте, и,конечно,он не согласится по доброй
