Чижиков заерзал.
- Так что у тебя за дело-то, выкладывай, - разрешил художник.
Не зная, как приступить, Чижиков огляделся. Подошел к мольберту.
Солнце добросовестно освещало праздничными лучами уходящий вдаль сад. На
переднем плане нарядная колхозница, стоя на лесенке, собирала с дерева
персики.
- Гляди, - прошептал он...
И вытащил лесенку.
Дородная поселянка висела в воздухе. Лесенка постояла рядом с
мольбертом и сама собой с треском упала.
- А? - торжествующе спросил Чижиков. Сорвал персик и положил на стол.
- Нет, - сказал художник, - так плохо. Мне не нравится. Тоже мне
сюрреализм, ни то ни се.
Он машинально откусил персик.
- Экая дрянь! - сплюнул, поморщившись. - Синий какой-то внутри, -
швырнул он пакостный плод в угол. - Так и отравиться можно.
- Тебя ничего не удивляет? - опешил Чижиков.
- О чем ты? А-а... - Художник снисходительно усмехнулся. - У нас,
брат, в изобразительном искусстве, - покровительственно объяснил он, -
такие есть сейчас мастаки! такие шарлатаны!.. Ты не подумай, я не о тебе,
- спохватился он, - я вообще... Давай-ка еще по коньячку.
Озадаченный Чижиков выпил.
- Ты наведывайся почаще, - пригласил художник, - я тебе такого
порасскажу!..
Вот так так, размышлял Чижиков, спускаясь по лестнице. Вот ты
незадача... С кем бы мне потолковать обстоятельней?..
На следующий день он тем же манером отправился к Гришке Раскину, с
которым в пятом классе за одной партой сидел. Позже Гришка стал копаться в
вузовских учебниках, выступать на всяких олимпиадах, очками обзавелся,
времени не хватало ему всегда, и их дружба помалу иссякла.
Гришка работал в университетском НИИ физики, занимался проблемами
флуоресценции и дописывал докторскую диссертацию.
Помяв Чижикова жесткими руками альпиниста - каждое лето Гришка уезжал
на Памир, был даже, говорят, мастером спорта по скалолазанию, - он потащил
его куда-то наверх по узким крутым лесенкам с железными перилами и вволок
в маленькую комнатушку.
Чижиков уселся в закутке на обычный канцелярский стул и разочарованно
огляделся.
- Что, - хмыкнул Гришка, - не похоже на лабораторию физика в кино?
- Да вообще-то я иначе себе все представлял, - сознался Чижиков.
Стены каморки были выкрашены зеленой масляной краской, точь-в-точь
как у них в туалете. Черный громоздкий агрегат топорщился кустами
замысловатых деталей, занимая почти все жизненное пространство. В углу на
откидном столике лежала конторская книга да два стула стояли.
- Ничего, - мечтательно потянулся Гришка, - осенью устроюсь
основательней. И внутренне, и экипировался, так сказать.
- Я тут, похоже, одну штуку случайно открыл, - произнес он едва
смущаясь отрепетированную фразу и вынул из бумажника открытку.
Брильянтовая капля росы красиво лучилась на тугом хрупком лепестке лилии.
- Смотри внимательно, - попросил он. Гришка уселся поудобнее и стал
внимательно смотреть.
Чижиков осторожно сунул в открытку два пальца. Хрустнул переломленный
стебель. Желтая лилия мелко подрагивала в его руке. Росинка стекла в
чашечку. На открытке остался размытый фон.
- За-ба-вно, - изрек Гришка. Повертел открытку, посмотрел на свет,
пощупал. - За-ба-вно. Слушай, а как ты это делаешь?
- Просто, - сказал Чижиков. - Беру и делаю. Сам не знаю как. Вот так.
Он взял открытку и приладил лилию на место. Теперь на лепестке не
было капли росы.
- И давно? - спросил Гришка с интересом.
- Два дня. Ночью, понимаешь, я курил в коридоре...
- Квазиполигравитационный три-эль-фита-переход в
минус-эн-квадрат-плоскость, - забубнил Гришка, сведя глаза к переносице.
Может, он другое что сказал, Чижиков все равно ни черта не понял.
- Слушай, Кеш, - потеребил Гришка, косясь на часы, Чижикова за рукав.
- Я, ты извини, срочно должен в подвал бежать, там сейчас опыт пойдет. А
тебе с этим надо в пятую лабораторию, к Аристиду Прокопьевичу, скажи - от
меня. Как пройти, я объясню.
Он выдрал из конторской книги лист и начеркал китайскую головоломку,
закончив ее крестиком.
- Сначала здесь, а после сюда и сюда, ясно, да? Вечером позвони мне,
ты связи со мной не теряй.
Около часа Чижиков провел в движении по невообразимо заковыристой, но
с неумолимостью физического закона повторяющейся траектории, пока не выпал
из нее у дверей пятой лаборатории, которая временно расположилась в
помещении третьей. И выяснил, что Аристид Прокопьевич вчера вылетел на
месяц в Новосибирск читать лекции, но это не точно, а где он точно, никто
не знает. Возможно, во второй лаборатории, хотя вряд ли.
Еще двадцать минут Чижиков пробирался на волю.
Устало шлепая по Менделеевской линии, он поднял воротник от мелкого
дождика и загрустил.
Всю пятницу провел он в раздумьях. Гришку по телефону застать не
удавалось ни дома, ни на работе. И дождь все моросил.
В иероглифах записных книжек он наткнулся на старый домашний адрес
Сережки Бурсикова, тихого мальчонки, насморк у него вечно не проходил. В
свое время гулял слушок, что он после школы в духовную семинарию подался.
А черт его знает, подумал Чижиков... Подумал и решился.
Остаток дня он потратил на наведение справок.
В субботу вечером он сел на поезд, отправлявшийся с Витебского
вокзала, и поехал в один белорусский городок, где Бурсиков был настоятелем
церкви. Жене сказал - в командировку; она, похоже, и не огорчилась ничуть.
Церковь стояла в заснеженном саду на холме, недалеко от базара. У
ворот двое курили на лавочке.
Чижиков с некоторой опаской поздоровался, поклонившись слегка, даже
шапку снял на всякий случай - благо тепло было - и осведомился, где может
видеть настоятеля, Сергея Анатольевича Бурсикова?
- Вы по какому делу? - спросил пожилой, в солдатской ушанке.
- По личному, - быстро ответил Чижиков. Уж Ильфа и Петрова он читал.
- Туда, - махнул пожилой на желтый флигель у ограды.
Во флигеле оказалась часовня, а в коридорчике позади - всякая
канцелярия-бухгалтерия; Чижиков несколько оробел. Он никогда раньше не был
в церкви.
Отрешенные лица святых темнели с икон. Согбенная старушка протирала
тряпочкой возвышение, украшенное серебряными узорами. Крупной поступью,
глядя перед собой, в черной до полу рясе, проследовал высокий прямой
мужчина. Старушка бесшумно засеменила к нему, поцеловала красную крепкую
руку с перстнем на указательном пальце.
Воскресная служба кончилась с час назад, настоятеля Чижиков нашел уже
переодетого.
- Я вас слушаю, - бегло сказал настоятель, не предлагая Чижикову
сесть.
Выглядел он, вопреки ожиданию, заурядно и, по мнению Чижикова,
неподобающе. Без бороды, выбрит был настоятель, коротко подстрижен, в
стандартном дешевом костюмчике. И лицо помидором.
- Здравствуйте, Сергей Анатольевич. - Чижиков не знал, как себя
вести.
- Здравствуйте. - Он явно не тянулся к разговору.
- Я Чижиков, - сказал Чижиков.
- М-да?
- Мы учились вместе...
- Э?..
- В одном классе, в школе, Кеша Чижиков, Чижик, помните?
- Оч-чень приятно. Разумеется. Слушаю вас.
Рядом люди ходили, - не располагала обстановка. Визит грозил рухнуть.
Чижиков разволновался и обнаглел.
- У меня очень важное до вас дело, - сощурился он значительно. -
Необходим конфиденциальный разговор. Желательно в нерабочей... м-м...
Лучше дома. Я приехал специально.
- Вы настаиваете, - недовольно отметил настоятель... - Подходите к
пяти.
Он сказал адрес и взялся за пальто.
Чижиков побродил по городу. На базаре купил три кило отличной
антоновки - пусть Ильюшка витаминится.
Настоятель принимал его в тесной проходной зальце - гостиной, видимо.
- К вашим услугам.
Чижиков повторил номер с открыткой. Настоятель следил зорко.
- И что же? - спросил он наконец.
- Как? - растерялся Чижиков.
- Вы фокусник?
- Это не фокус, - выразительно сказал Чижиков. В ожидании вопроса он
крутил бахрому скатерти. Настоятель неодобрительно посапывал.
- Хотите чаю? - предложил он.
- По-моему, это чудо, - застенчиво объяснил Чижиков.
- Э?.. - удивился настоятель.
- Ну ведь... Бог творит чудеса!.. - выдал Чижиков напролом и
покраснел.
- Не надо, - осадил настоятель. - Не надо.
- И не в чудесах, - с неожиданной тоской добавил он, - совсем не в
чудесах заключается вера. Хотите чаю?
- Да не хочу я чаю! - Обозленный Чижиков отчаялся на крайние меры.
В лепной золоченой раме святой Мартин резал пополам свой плащ.
Картина напротив: старик с изукрашенным распятием.
- "А теперь делить буду я!" - процитировал Чижиков и отобрал у
доброго святого недоразрезанный плащ. Княжеским жестом пустил его на стол.
Пристукнул увесистым золотым распятием.
Пыльный грубый плащ пребывал на столе и пах потом. Толстые его
складки придавливал тусклый крест с искрящимися камнями.
Лицо настоятеля замкнулось...
- Нельзя ли восстановить порядок? - отчужденно попросил он.
Чижиков плюнул с досады.
- Жертвую на храм, - отвечал он в раздражении из прихожей.
Вечером Чижиков пил чай в поезде, грыз ванильные сухарики. Долго
ворочался на верхней боковой полке, мысль одна все мучала. Ночью он
проснулся, лежал.
А мысль эта была такая:
Теперь он может уйти в свою избушку.
С утра, заскочив на минутку домой положить в холодильник яблоки для
Ильюшки, он отправился в Русский музей.
...Стоял, стоял перед картиной. Будоражащие запахи хвойной чащи,
дымка над крышей, казалось, втягивал, приопуская веки.
Сорвал незаметно травинку. Травинка как травинка, зеленая.
Смотрительница уставилась на него из угла. Эге, засомневался Чижиков,
увидит еще кто, скандала не оберешься. Начнут за ноги вытаскивать, с
картиной сделают что-нибудь, а потом выкручивайся как хочешь. Надо ночью,
решил он. Спрятаться в музее, а когда все уйдут - вот тогда и лезть.
Легко сказать - спрятаться... Придумал. Присмотрел через два зала
натюрмортик с ширмочкой: можно отсидеться. Натюрморт скульптурой заслонен,
смотрительница вяжет, носом клюет, народу нет - подходяще. Для страховки
вымерил шагами два раза расстояние до своей картины, теперь с закрытыми
глазами нашел бы.
Но сегодняшний вечер захотелось побыть дома. Напоследок, елки
зеленые...
Печален и загадочен был он в этот вечер. Даже жена в удивлении
перестала его пилить. Чижиков целовал часто сына в макушку, переделал все
по дому и жене отвечал голосом необычно ласковым и всепрощающим, что ее
как-то смущало. Перед сном, тем не менее, поскользнувшись на ее взгляде,
улыбнулся с тихой грустью и поставил свою раскладушку.
Он явился в музей около пяти и, улучив момент, без приключений
забрался в свой натюрморт. За ширмочкой валялся всякий хлам, он уселся
поудобнее и стал ждать.
Переход он задумал осуществить в двадцать ноль-ноль. Пока все
разойдутся, пока то да се...
Время, разумеется, еле ползло. Хотелось курить, но боязно было: мало
ли что...
А там... Первым делом он сядет в траву у ручья и будет курить,
любуясь на закат. Потом... Потом напьется воды из ручья, ополоснется,
пожалуй, смывая с себя въедливую нечистоту города.
...Тихо колышутся кусты. Прохладно. Вот он встал и пошел к избушке.
Оп! - полосатый бурундучок мелькнул в траве. Чижиков постоял, улыбаясь, и
поднялся на рассыхающееся крыльцо. Вздохнул с легким счастливым волнением
- и толкнул дверь...
Ширма упала. Чижиков вскочил, проснувшись. Без двенадцати минут
