Тысяча девятьсот пятьдесят.
Любимым местом в доме постепенно стала у Павла Арсентьевича ванная.
Там он мог быть один, долго и вроде по делу. Он пристрастился сидеть там
часа по два каждый вечер; дети мыли руки перед сном на кухне.
Он сидел под душем, хлещущим по разгоряченному лысеющему темени,
время от времени высовываясь к прислоненной у мыльницы сигарете. "Гад, -
шептал он, затягиваясь, - паразит, врешь, что хочу, то и делаю".
Чего он хотел, он уже решительно не знал, а делал следующее.
Потребовал двухдневную путевку в профилакторий; и получил, и не
поехал, но Сорокин тоже не поехал.
Совершил прогул: вызвал врача, настучал градусник, подарил коробку
конфет и получил больничный по гриппу на пять дней. Позвонил в лабораторию
(телефон стоял давно - триста рэ) и злобно потребовал навестить его - как
он навещал всех. Вечером примчалась делегация в составе Зелинской и
Лосевой с хризантемами и Супруна с "Мускатом", которую Павел Арсентьевич и
велел Верочке не пускать: он-де заснул впервые за двое суток.
Вышел в день совещания по итогам первого квартала, потребовал слова и
вознес ханжеским голосом льстивую и неумеренную хвалу администрации,
заработал неожиданно аплодисменты, спохватился и тут же подверг
администрацию черной клеветнической критике, а деятельность родной
лаборатории смешал с грязью, предложив чистку, ревизию и пересмотр планов
работы и штатного расписания, снова сорвал аплодисменты и с легким
сердечным приступом был отвезен домой на такси.
Кошелек платил. Павел Арсентьевич потерял всякую ориентацию, словно
слепой в невесомости. Он обратился к своей душе, узрел в ней скверну и
грянул во все тяжкие. Перестал здороваться с соседями по площадке. В
комиссионке предложил взятку продавцу за японские электронные часы
"Сейко"; часы нашлись тут же.
На грани невменяемости Павел Арсентьевич украл в универмаге папку
масла и банку сардин, заставил кассиршу дважды пересчитать и вслух сказал:
"Жулье". Он стал пить и ругаться. Кошелек платил.
В два часа ночи Павел Арсентьевич обнаружил себя в незнакомой комнате
и почти в такой же степени незнакомой постели, где лежала незнакомая
женщина. Восстановив в памяти предшествующие события, он убедился, что
изменил Верочке сознательно. Домой назло не звонил и пришел лишь вечером
после работы. Был принят с пониманием и уважением - усталый добытчик,
глава семьи. Кошелек заплатил.
Ушибившись о бесплодные крайности, Павел Арсентьевич решил попытать
счастья в золотой середине. И бросил делать вообще что бы то ни было.
Он бросил ходить на работу. И вообще никуда не выходил. Поставил в
ванную переносной телевизор, бар и пепельницу и сидел целыми днями среди
благоухающих сугробов немецкого шампуня, пил черный португальский портвейн
по шесть пятьдесят бутылка, курил крепчайшие кубинские "Партагас" и
прибавлял теплую воду.
Верочка плакала...
Кошелек платил.
Холодным апрельским утром Павел Арсентьевич умыл лицо, побрился,
выпил крепкого чаю, надел старую синюю нейлоновую куртку, сел в
троллейбус, доехал до Дворцового моста и с его середины кинул кошелек в
воду. Выпил кружку пива, позвонил на работу, сообщил, что тяжело болел и
завтра придет, дома произвел уборку, приготовил обед, забрал удивленную и
обрадованную Светку из садика и поведал пришедшей Верочке финал всех
событий.
- Ну и слава богу, - сказала Верочка, с лица которой словно сняли
теперь светомаскировку. - Так и лучше.
Вечером они ходили в кино. И весь следующий день тоже был славный,
теплый и прозрачный.
А дома Павел Арсентьевич увидел кошелек. Он лежал на их постели,
отсыревший, и на покрывале вокруг расходилось влажное пятно. На тумбочке
испускала струйку кучка мокрых денег.
- Ааа-аа!.. - голосом издыхающего барса сказал Павел Арсентьевич.
- Пришел, - сказал кошелек. - Мерзавец... Свинья неблагодарная. - И
простуженно закашлял. - Ты соображаешь хоть, что делаешь?
Павел Арсентьевич взвизгнул, схватил обеими руками мокрую потертую
кожу, выскочил на балкон и швырнул ее в темноту, вниз, на асфальт.
- Вот так, - хриповато объявил он семье. И не без рисовки стал
умывать руки.
Назавтра, отворив дверь, по лицам домашних он сразу почуял неладное.
Кошелек сидел в кресле под торшером. Нога у него была перебинтована.
Он привстал и отвесил Павлу Арсентьевичу затрещину.
- Он в травматологии был, - хмуро сообщил Валерка, отведя глаза.
Окаменевшая Верочка двинулась на кухню. Кошелек потребовал чаю с
лимоном. Отхлебнул, поморщился на чашку и сказал, что даст на новый
сервиз, хотя они и не заслужили.
Петля стянулась и распустилась сетью: началась оккупация.
Кошелек велел, чтоб его величали Бумажником, но откликался и на
Портмоне. Запрещал Светке шуметь. Ночью желал пить чай и читать биографии
великих финансистов, за которыми гонял Павла Арсентьевича в
букинистический. На дверь ванной налепил голую девицу из журнала. По
телевизору предпочитал эстрадные концерты и хоккейные матчи, сопровождая
их комментарием, кто сколько получает за выступление. Во время передачи
"Следствие ведут знатоки" клеветал: говорил, что все они взяточники и
сажают не тех, кого следует, и поучал, как наживать деньги, чтоб не
попадаться. И за все исправно платил.
Под его давлением Верочка записалась в очередь на автомобиль и на
кооперативный гараж. Кошелек обещал научить, как провернуть все в полгода.
Однажды Павел Арсентьевич застал его посылающим Валерку за коньяком,
с наказом брать самый лучший. Валерке сулился магнитофон к лету.
Верочка говорила, что теперь уже ничего не поделаешь, а когда они
поменяют с доплатой свою двухкомнатную на четырехкомнатную - она уже нашла
маклера, - то у Бумажника будет своя комната, и все устроится спокойно и
просторно.
Именование ею кошелька Бумажником Павлу Арсентьевичу очень не
понравилось. Еще менее ему понравилось, когда Кошелек погладил Верочку
ниже спины. Судя по отсутствию у нее реакции, случай был не первый.
Павел Арсентьевич пригрозил уволиться с работы и пойти в ночные
сторожа. Кошелек парировал, что он может хоть вообще не работать - хватит
и работающей жены, с точки зрения закона все в порядке. Да хоть бы и оба
не работали, плевать, с милицией он сам всегда сумеет договорится.
Павел Арсентьевич замахнулся стулом, но Кошелек неожиданно ловко
ударил его под ложечку, и он, задохнувшись, сел на пол.
Когда Светка гордо объявила, что подарила Маришке из второго подъезда
синий мячик и помогала искать котенка, Павел Арсентьевич напился до
совершенного забвения, попал в вытрезвитель, из которого и был извлечен
через час телефонным звонком Кошелька.
...Билет он взял в кассах предварительной продажи на Гоголя. До
Ханты-Мансийска через Свердловск. Там есть и егеря, и промысловая охота, и
безлюдность и отсутствие регулярного сообщения, - он прочитал все в
энциклопедии. Друг его институтского друга работал в тех краях лесничим.
Пристроит.
Он оставил Верочке письмо в тумбочке и поцеловал спящих детей.
Чемодана с собой не брал. Одолжит денег и купит все на месте.
Утро в аэропорту было ветреное и ясное. Самолеты медленно рулили по
бетонному полю и занимали место в ряду. Гулко объявили регистрацию на его
рейс.
Павел Арсентьевич прошел контроль, магнит, стал в толпе ожидающих
выхода на посадку и засвистал пионерскую песенку.
Подъехал желтый автобус-салон, прицепленный к седельному тягачу-ЗИЛу,
дежурная сдула кудряшку с глаз и открыла двери; все повалили.
Трап мягко поколебался под ногами, и Павла Арсентьевича принял
компактный комфорт лайнера. Его место было у окна.
Салон был полупустой и прохладный. Павел Арсентьевич застегнул
ремень, улыбнулся и закрыл глаза. Дверца хлопнула. Трап отъехал.
Засвистели турбины, снижая мощный тон. Они тронулись.
Потом город в иллюминаторе накренился, бурая дымка подернула его
уменьшающийся постепенно чертеж, и Павел Арсентьевич задремал.
- Минеральная вода, - сказала стюардесса.
Павел Арсентьевич протянул руку к подносу, и тут же протянулась к
пластмассовой чашечке с ручкой без отверстия рука соседа. Рядом сидел
Кошелек.
Он солидно раскинулся в кресле у прохода и благосклонно разглядывал
круглые коленки стюардессы под смуглым капроном.
- А покрепче ничего нет? - со слоновой игривостью поинтересовался
Кошелек, поднимая доброжелательный взгляд к ее бюсту.
- Покрепче нельзя, - без неудовольствия отвечала стюардесса, и в ее
голосе Павел Арсентьевич с тоской и злобой различил разрешение на
подтекст. Она повернулась с пустым подносом и пошла за следующей порцией.
- А? - сказал Кошелек и подмигнул вслед округлостям под синим сукном.
- Ни-че-го... В Свердловске они на отдых пойдут; там посмотрим. Выпьем,
причастимся? А то ведь с утра не выпил - день пропал.
Он вынул из внутреннего кармана плоскую стеклянную бутылочку коньяку.
- Потом в туалете по очереди покурим, точно? А в Свердловске хватай в
буфете два коньяка и дуй прямо к диспетчеру по пассажирским перевозкам. А
то мы с тобой в Ханты-Мансийск до морковскиных заговин не улетим.
Михаил ВЕЛЛЕР
ПРАВИЛА ВСЕМОГУЩЕСТВА
"Что бы я сделал, если бы все мог".
- А вы?
Мефистофель с хрустом ввернул точку:
- А я могу больше: одарить вас этим. - Он отер мел и обернулся к
ученикам: - Соблазняет? Прошу дерзать!..
Тема была дана.
Здесь надо пояснить, что Мефистофеля, вообще, звали Петром
Мефодиевичем. Или Петра Мефодиевича звали Мефистофелем? Как правильно?
Велик и могуч русский язык, не всегда сообразишь, что в нем к чему.
Валерьянка вот не всегда соображал, и скорбные последствия... простите, не
Валерьянка, а Вагнер Валериан. "Школьные годы чудесные" для слабых и тихих
ох как не безбедны, а еще дразнить - за какие ж грехи невинному человеку
десять лет этой каторги.
Но - о Петре Мефодиевиче: он здесь главный - он директор средней
школы N_3 г._Могилева. А по специальности - физик. Но любит замещать по
чужим предметам.
Прозвище ему, как костюм по мерке: черен, тощ, нос орлом, лицо
лезвием - и бородка: типичный этот... чертик с трубки "Ява". Но это бы
ерунда: он все знает и все может. Поколения множили легенду: как он
выкинул с вечера трех хулиганов из Луполова; как на картошке лично
выполнил три нормы; как по-английски разговаривал с иностранной
делегацией; а некогда на Байконуре доказал правоту самому Королеву и
уволился, не уступив крутизной характера.
Петр Мефодиевич непредсказуем в действиях и нестандартен в
результатах. Когда Ленька Мацилевич нахамил химозе, Петр Мефодиевич сделал
ему подарок - книгу о хорошем тоне, приказав ежедневно после уроков
сдавать страницу. К весне измученный, смирившийся Мацыль взмолил, что
жизнь среди невежд губительна, а станет он метрдотелем в московском
ресторане.
После его урока географии Мишку Романова вынули в порту из мешка с
мукой: он бежал в Австралию. Замещал историчку - и Валерьянка всю ночь
рубился с римскими легионами; проснулся изможденный - и с шишкой на
голове! На Морозова только полыхнул угольными глазами, и Мороз зачарованно
выложил помрачающие ум карты; он клялся, что действовал под гипнозом,
оправдываясь дырой на том самом кармане, прожженной испепеляющим взором
Петра Мефодиевича.
А однажды у стола выронил фотографию, и Геньчик Богданов подал: так
