Геньчик уверял, что на фотке молодой Петр Мефодиевич в форме
офицера-десантника и с медалью.
Вследствие вышеизложенного Петр Мефодиевич титуловался заслуженным
работником просвещения и писал кандидатскую по педагогике с
социологическим уклоном; ныне модно. И ему необходимо набрать материал и
личные контакты по статистике. (Опять я, кажется, неправильно выражаюсь.)
Теперь понятно, почему Мефисто... простите, Петр Мефодиевич обломал
кайф классу, праздновавшему болезнь русачки срывом с пятого-шестого
сдвоенных уроков русск. яз-а и лит-ры. Петр Мефодиевич нагрянул лично,
пресек жажду свободы и дал взамен свободу воображаемую в рамках
педагогики: ход, высеченный мелом на влажном коричневом линолеуме доски.
- Почему нерешительность? Чего боимся? - подтолкнул Петр Мефодиевич.
Класс вперился в доску. Сочинение на свободную тему: искус и
подвох... Школа - она приучит соображать, прежде чем раскрывать рот,
будьте спокойны. С этой задачей она справляется неплохо. Некоторые так
вышколены, что потом всю жизнь... но мы отвлекаемся.
"Что сделал, если б все мог", - хо-хо! Эх-хе-хе... Так им все и
скажи: нашел дурных. А потом кому диссертации, а кому колония для
малолетних? Класс поджался и замкнул души.
- Писать донос на самого себя? Вот спасибо, - суммировал общественное
подозрение скептик Гарявин. - Милые идеи у вас, Петр Мефодиевич.
"Я еще мал для душевного стриптиза", - пробурчал коротышка Мороз.
А Олежка Шпаков успокоительно поведал:
- Я, если б мог, вообще ничего бы не делал.
Свалившаяся вседозволенность озадачивала неясностью цели: одно -
стать отличником, чтоб они все отцепились, а другое - превратить
недостатки настоящего в цветущее будущее.
- Тяжкая стезя? - ехидно посочувствовал Петр Мефодиевич. - Морально
не готовы? Или - не хочется?
- Все - это сколько? В каких пределах? - осведомился вдумчивый
Валерьянка, Вагнер Валериан, и показал руками, как рыбак сорвавшуюся рыбу:
широко, еще шире, и вот рук уже не хватает.
- Все - это все, - кратко разъяснил Петр Мефодиевич, взмахнув рукой
вкруговую. - Ни-ка-ких ограничений. - Он гордо выпрямился: - Я освобождаю
вас от химеры, именуемой невозможностью.
Освобожденный от химеры класс забродил, как закваска.
- Напишем, чего думаем, а потом ваша наука не туда пойдет, -
посочувствовала пышка Смолякова.
- А отметки ставить будете?..
- А без этого нельзя, - соболезнующе сказал Петр Мефодиевич.
- Э-э... - укорил Курочков, прославленный изобретатель самопадающих в
двери устройств. - Удобная позиция: не ограничивать нас ни в чем, чтобы мы
сами себя ограничивали во всем.
- Отметки пойдут не в журнал, а в мою личную тетрадку, - обнадежил
Петр Мефодиевич, улыбаясь провокаторски.
- Час от часу не легче, - отозвался из-за спин спортсмен Гордеев.
- А фамилий можете вообще не ставить, - последовал сюрприз. - Это для
меня роли не играет...
О?! Класс взревел, словно у него отлетел глушитель. Отчетливо запахло
счастьем, свободой, возмездием.
А Петр Мефодиевич, погружаясь в огромную черную книгу с иностранным
названием и физическими формулами на обложке, подтолкнул:
- Вы всемогущи! То, о чем всегда мечтали люди, - дано вам!
Дотошный Валерьянка снова поднял руку:
- А это всемогущество предоставляется нам всем? Или как будто мне
одному?
- Только тебе, одному на свете за всю историю. Решайся! - второй
такой возможности не представится никогда.
А не писать можно, опасливо хотел спросить Валерьянка... но жалко
упускать такую возможность... И только поинтересовался:
- А - как же все? Остальные?
- Этого вопроса не существует, - отмел Петр Мефодиевич. - Нет
остальных, - вскричал он. - Есть только ты, всемогущий, который сам все
делает и сам за все отвечает.
Он потряс черной книжкой, извил пасс худыми руками, кольнул бородкой.
"Гипнотизирует", - суеверно подумал Валерьянка и успел сравнить угольные
глаза с пылесосом, всасывающим его.
И неожиданно улыбнулся, принимая условия игры - как бы открывая их в
себе: да, он всемогущ. Он: один. Здесь и сейчас.
И очень просто.
Он покачнулся и сел.
И посмотрел на белый прямоугольник - раскрытый лист.
Лист был чист и бел. И в то же время неким внутренним зрением он
словно провидел на нем _а_б_с_о_л_ю_т_н_о_ в_с_е_. Ему оставалось только
сделать это. В смысле написать. В смысле - это означало одно и то же.
1) начнем с яйца (вареного или жареного?): прежде всего Валерьянка
элементарно хотел есть. Последние уроки, вот и подсасывало. Аж желудок
скрипел, как ботинок (кстати, их тоже ели, только варить долго).
На обед предполагались котлеты с картошкой и борщ, но тут уж
Валерьянка щадить себя не стал. Он угостился шоколадным тортом и закусил
его ананасом (интересно, каковы на вкус эти ананасы?). Желудок застонал в
экстазе, и голодный чародей охладил его дрожь двумя порциями пломбира.
Какое легкомыслие - две! Двенадцать! А если бефстроганов смешать с вишнями
и залить какао, что выйдет? - блюдо богов! Жаль, что их нет и они этого не
знают.
Нет грез слаще, чем гастрономические грезы голодающего. Как
говорится, жизнь крепко меня ударила, но сейчас я ударю по жратве еще
крепче. Валерьянка зарылся в яства, как роторный канавокопатель: он давал
сеанс одновременной жратвы.
Черствая жизнь обернулась своей съедобной стороной. Вместо супов и
каш были семечки. В полях самовыкапывался картофель фри в масле, а на
лугах паслись бифштексы. Конфетные города шумели лимонадными фонтанами. С
домов отваливались балконы из пирогов, водопровод плевался компотом, а в
унитазе... э, стоп, это чересчур.
В газетных киосках давали печенье. Школьный буфет награждал пирожным
в компенсацию за каждый отсиженный срок урока. Арбузы и персики катились
по улицам, тормозя перед светофорами. Мармеладный милиционер в шоколадной
будке махал копченой колбасой.
- Дорогу жиртресту! - скомандовал милиционер, и Валерьянка обмер и
провалился. Верно - он стал "плечист в животе": он был просто приделан к
этому дирижаблю, а где застегивались брюки, торчало опорное колесико как у
самолета. Где-то внизу переступали, с натугой толкая вес, нечищеные (не
достать!) ботинки... Правда, мороженое вызывало хроническую ангину,
избавившую от школы, но не такой же ценой... а если вместо этого гланды
вырежут?..
Его дразнили на улице и лупили во дворе. Спасибо вам за такие
возможности!
2) Прожорливый волшебник закручинился. Мочь все - занятие не для
слабых: шагнул шаг - и последствий не оберешься...
Скажем, еда: возьмется ниоткуда - или все же откуда-то? Если да - то
откуда? А вдруг там после этого голодают? И ОБХСС ищет... Тень тюремной
решетки пала на веер кошмарных картин:
Арбузная бахча укатилась на север, и сторож продает свое имущество -
шалаш, берданку и пугало, покрывая убытки. Продукция кондитерской фабрики
испарилась в неизвестном направлении, но клятвам директора вторит
саркастический смех прокурора. Магазин пуст, и денег в кассе, естественно,
не прибавилась: ревизия вызывает конвой.
Ничего себе закусили. Теперь требуется какое-то сверхмогущество,
чтобы вызволить невинных из скверных ситуаций...
Может, лучше всего за все платить? Но тогда - кому, сколько, а
главное - чем?.. на такую диету мама с папой отреагируют касторкой и
клизмой в лучшем случае, но не карманными деньгами - на его аппетит их
зарплат не хватит.
Еда должна браться ниоткуда - это решит массу трудностей. Порядок
возможен при одном условии: чтобы все делалось из ничего.
А есть явно или тайно? Тайно - нехорошо, явно - еще хуже: могут
занести в Красную книгу и в зоопарк, как достопримечательность.
Ясно одно: толстеть отменяется. Проблему питания лучше всего решить
таким образом, чтобы вообще не есть, но всегда быть сытым. А на фига такое
всемогущество, если даже не поесть толком?..
А если потечет пироговая крыша? Вода-то ладно, подставил таз - и
порядок, а варенье потечет? Это замучишься потолок облизывать.
Благое предприятие рушилось девятым валом проблем. Всемогущество
требовало продуманности и организации. И оно было было организовано:
Валерьянка придумал
Первое правило всемогущества.
Что бы ни делалось - это хорошо, и ничего плохого не будет.
И, упорядочив этим всеобщий хаос, переключился на следующую страницу
славных деяний, где:
3) в подъезде его по обычаю приветствовал падла Колька Сидориков из
88-й квартиры: в зад пинок, в лоб щелбан: "Привет, Валидол!"
Пусть победит достойный (хоть раз в жизни)! Изящная поза, легкое
движение, и - поет победная труба, воет "скорая", спешат санитары, связку
гипсовых чурок задвигают в машин: поправляйся, Коля, уроки я тебе буду
носить.
- Всех не перебьешь! - доносится мстительно из-под гипса.
- Перебью, - холодно парирует Валерьянка. - Рубите мебель на гробы.
Вендетта раскручивается, как гремучая змея: в карательную экспедицию
выходят, загребая пыль, дворовые террористы - жать из Валерьянки масло,
искать ему пятый угол, снимать портфель с проводов. Трепещет двор и жаждет
зрелищ: балконы усеяны, как в Колизее (девочки опускают большой палец: не
щадить!).
- Открываем долгожданный субботник по искоренению хулиганства, -
возвещает Валерьянка. - Концерт по заявкам жертв проходит под девизом "За
одного битого двух небитых бьют". Соло на костях врагов!
Страшный восьмиклассник Никита-Башня рушится, как небоскреб (длинного
бить интереснее - он дольше падает). Похабщик Шурка висит на древе: во
фрукт поспел, пора и падать. Дурной Рог перепахивает клумбу: жуткая рожа
среди цветов. А обзывала Чеснок влетел в песочницу, одни ноги дрыгаются (и
те кривые).
С балконов летят цветы и рукоплескания: "Свободу храброму Спарт...
тьфу, Валерьянке! Освободить его от физкультуры до конца школы!"
Поигрывая сталью мускулов, Валерьянка превращает поверженных в
тимуровскую команду и гонит носить воду бабуле Никодимовой. (А на черта ей
вода, у нее ж водопровод?.. Его прорвало! Чем меньше удобств, тем больше
можно заботиться о человеке.) И под гром оваций...
4) Ага; вот заявятся родители этих битых оболтусов - будет гром
оваций...
Толпа ярилась в прихожей, разрывая рубахи и тряся кулаками в жажде
крови. А впереди сурово качал гербовой фуражкой участковый, предлагая
пройти в милицию - и далее, лет на... сколько влепят?..
Что бы ни сделал - одновременно получается и противоположное...
Отпадает всякая охота действовать, если в итоге неприятности вечно
забивают удовольствие. Нет худа без добра - а вот есть ли добро без
худа?.. Тоже нет?..
Да где же справедливость?! Сейчас будет. И Валерьянка ввел
Второе правило всемогущества.
Что бы ни делалось - справедливость ненаказуема.
Но один считает справедливым одно, другой - другое... туманная вещь
эта справедливость: рехнешься мозги ломать в каждом отдельном случае.
Понемногу думать над всем - вообще ничего сделать невозможно, разозлился
он. И в окончательной, исправленной и дополненной редакции оно звучало
так:
Второе правило всемогущества.
Что бы ни делалось - все довольны.
Это означало то же самое, но было гораздо проще и удобнее.
О! Сияющие родители в очередь жали ему руку, благодаря за чудесное
перевоспитание их бандитов. "У вас огромные педагогические способности", -
позавидовал доцент пединститута Малинович. Участковый отдал ему честь и
пригласил возглавить детскую комнату милиции: "Только вы в состоянии
