Разбудоражившись, я расхаживал, куря и корча зеркалу мужественные
рожи, пока не зажгли потолок косые солнечные квадраты.
...На контрольной явке Алла Семеновна, светясь и щебеча, шушукалась с
Люсей в ее закутке и рвалась извлечь из замшевой торбы "Реми Мартен". Но
перед билетами на гастроли Таганки мы не устояли: нема дурных. Хотя без
Высоцкого - не та уже Таганка...
Митька выразил опаску: потребительницу напрограммировали; однако
Ленгаз восторгался - и всем-то она помогает, и подменяет, и исполняет, и
вообще спасибо ученым, побольше бы таких.
Выдерживая срок, мы перешли к разработке поточной методики.
Новое несчастье свалилось на наши головы досрочно. При очередной явке
в щебете счастливицы прозвучали фальшивые ноты; а шушуканья с Люсей она
уклонилась.
Резонируя общей нервической дрожи, Олаф ухажерски принял Аллу
Семеновну под локоток и увлек выгуливать в мороженицу. И взамен порции
ассорти и двухсот граммов шампанского полусладкого получил куда менее
съедобное сакраментальное признание. В его передаче слова экс-неудачницы
звучали так: "Чего-то как-то э-ммн..."
Я аж кипятком плюнул. Павлик-шеф взъярился. Люся пожала плечиками.
Игорь припечатал непечатным словом. Измученный домашним хозяйством Лева
Маркин (жена сдавала сессию) зло предложил "вернуть означенную лошадь в
первобытное состояние".
- Чефо ше ты, душа моя, хочешь? - со стариковской грубостью врубил
Олаф в лоб.
- Не знаю, - поникла Алла Семеновна, 34 года, трехкомнатная квартира,
машина, муж-кандидат, старший же бухгалтер Ленгаза и первая оной
организации красавица. - Все хорошо... а иногда лежишь ночью, и тоска:
неужели это все, за чем на свет родилась?
Хотел я спросить ядовито, разве не родилась она для счастья, как
птица для полета... да глаза у нее на мокром месте поплыли.
7
- Когда все хорошо - тоже не очень хорошо...
- Кондитер хочет соленого огурца... Сладкое приторно.
- В разфитии явление перерастает в свою противоположность - это вам
на уроках опществоведения не задавали учить, зубрилы-медалисты? - И Олаф
постучал в переносицу прокуренным пальцем.
- Система минусов, - хищно предвкусил Павлик-шеф, вонзая окурок в
переполненный вербно-совещательный кувшин. - Минусов, которые как якоря
удерживают основную величину, чтобы она не перекинулась со временем за
грань, сама превратившись в здоровенный минус.
- Хилым и от счастья нужен отдых? - поиграл Игорь крутыми плечами, не
глядя на Люсю.
- "Мужчина долго находится под впечатлением, которое он произвел на
женщину", - шепнул Митька, воротя нос от его кулака.
Игорю указали, как он изнемог от женских телефонных голосов...
- Перцу им, растяпам! - сказал я. - Под хвост! Для бодрости.
- Заелись. Горчицы!
- Соли!
- Хрена в маринаде!
- Дусту, - мрачно завершил перечень разносолов Павлик-шеф.
Ельников, по молодости излишне любивший сладкое, осведомился:
- А как будем считать? По каким таблицам?
И попал пальцем не в небо, и не в бровь, и даже не в глаз, а прямо в
больное место. Откуда ж взяться таким таблицам-то...
Расчет ужасал трудоемкостью, как постройка пирамиды. На нашей "МГ-34"
от перегрева краска заворачивалась красивыми корочками...
- Не ляпнуть бы ложку дегтя в бочку меда...
И выяснились вещи удивительные. Что прыщик на носу красавицы делает
ее несчастной - хотя дурнушка может быть счастлива с полным комплектом
прыщей. Что отсутствие фамилии среди премированных способно отравить
счастье от труда целой жизни. Что один владелец дворца несчастлив потому,
что у соседа дворец не хуже! - а другой счастлив, отдав дворец детскому
саду, и в шалаше обретай сплошной рай, причем даже без милой.
Н-да, у всякого свое горе; кому суп жидок, кому жемчуг мелок.
Тупея, мы поминали древние анекдоты: что такое "кайф", о доброй и
дурной вести, о несчастном, постепенно втащившем в хибару свою живность и,
выгнав разом, почувствовавшем себя счастливым...
Один минус мог свести на нет все плюсы, в то время как сто минусов
каким-то непросчитываемым образом нейтрализовали один другой и практически
не меняли картину пресыщения...
Мы тонули в относительности задачи, не находя точку привязки.
8
Мы раскопали безропотного лаборанта словарного кабинета, упоенно
забаррикадировавшегося от действительности приключенческой литературой, и
сделали из него классного зверобоя на Командорских островах.
Лаборант-зверобой забрасывал нас геройскими фотографиями которые годились
иллюстрировать Майн Рида, а потом затосковал о тихом домашнем очаге.
Хочешь - имеешь: получай очаг. Думаете, он успокоился? Сейчас!
Захотел обратно на Командоры, а через месяц вернулся к упомянутому очагу и
попытался запить, красочно повествуя соседям о тоске дальних странствий и
клянча трешки. Паршивец, тебе же все дали! Ну, от запоя-то его мигом
излечили...
- Лесоруб канадский! - ругался Игорь. - В лесу - о бабах, с бабами -
о лесе!..
Пробовали и обратный вариант: нашли неустроенного, немолодого уже
мужика, всю жизнь пахавшего сезонником по Северам и Востокам, с геологами
и строителями, и поселили в Ленинграде, со всеми делами. Через полгода у
него обнаружился туберкулез, и он слал нам открытки из крымского
санатория...
9
- Великий человек - это тот, кто нанес значительные изменения на лицо
мира, - изрек Митька и в третий раз набухал сахару, поганец, вместо того
чтоб один раз размешать. - Тот, чья судьба пришлась на острие истории.
Мы гоняли чаи ночью у меня на кухне.
- Независимо от того, хороши они или плохи? - хмыкнул я.
- Независимо, - поелозил Митька на табуреточке. - Главное - велики.
Хороши, дурны, - это относительно: точки зрения со временем меняются, а
великие личности остаются.
- Хм?..
- Если считать создание и уничтожение города равновеликими действиями
с противоположным знаком, то ведь сжечь сто городов легче, чем построить
один. На этом стоит слава завоевателей.
Смотри. Наполеон: полтора века притча во языцех. Результат: смерть,
огонь, выкошенное поколение, заторможенная культура, европейская
реакция... ну, известно.
Отчего же ветеран молится на портрет императора и плачет, вспоминая
былые битвы - когда одни парни резали других неизвестно во имя чего,
вместо того чтоб любить девчонок, рожать детей, разминать в пальцах ком
весенней пашни, понял, - он разволновался, стал заикаться, возвысил штиль,
- вместо того чтоб плясать и пить на майских лужайках, беречь старость
родителей... эх...
- Вера с свою миссию, - я сполоснул пепельницу, прикурил от горелки.
- Величие Франции, мораль, иллюзии, пропаганда.
- Величие империи стоит на костях и нищете подданных! - закричал
Митька, и снизу забарабанили по трубе отопления: час ночи.
- Знаме-она, побе-еды... Чувствуй: ноги твои сбиты в кровь, плечи
растерты ремнями выкладки, глотка - пыль и перхоть, и вместо завтрашнего
обеда имеешь шанс на штык в брюхо; и мечты твои - солдатские:
поспать-пожрать, выпить, бабу, и домой бы. "Миссия"...
- А сунь его домой - и слезы: "Былые походы, простреленный флаг, и
сам я - отважный и юный..."
- Дальше. Великий завоеватель не может стабилизировать империю:
империя по природе своей существует только в динамическом равновесии
центробежных и центростремительных сил. Преобладание центростремительных -
завоевания, со временем же и с расширением объемов начинают преобладать
центробежные: развал. Один из законов империи - взаимное натравливание
народов: ослабляя и отвлекая их, это одновременно создает сдерживающие
силы сцепления, но готовит подрыв целостности и развал в будущем! Почему
Наполеон, умен и образован, с восемьсот девятого года ощущавший
обреченность затеи, не ограничился сильной Францией и выгодным миром?
- Преобладание центростремительных сил, - сказал я. - Завоеватель,
мечтающий о спокойствии империи, неизбежно ввязывается в бесконечную цепь
превентивных войн: любой не слабый сосед рассматривается как потенциальный
враг. А с расширением границ увеличивается число соседей. В идеале любая
империя испытывает два противоположных стремления: сделаться единой
мировой державой и рассыпаться на куски. При чем тут счастье, Митька?
- При слезах ветеранов этих братоубийственных походов.
- Насыщенность жизни, сила ощущений... тоска по молодости... что
пройдет, то будет мило. Вообще - хорошо там, где нас нет.
- Вот так америки и открывали, где нас не было! - взъярился Митька, и
снизу снова забарабанили. - Чего ржешь, обалдуй! Если люди, вспоминая,
тоскуют, - есть тут рациональное зерно, стоит копнуть на предмет счастья!
- Вот спасибо, - удивился я. - Ни боев, ни смертей, ни походов нам,
знаешь, не треба. Хватит. Не те времена. И не ори.
- А какие, сейчас, по-твоему, времена?
- Время разобраться со счастьем. Потому что его некуда откладывать.
- Всю историю, фактически, с ним ведь только и разбирались!
- Да не ори ты! Много с чем разбирались. И разобрались. Человек
мечтал о ковре-самолете - и получил. Мечтал о звездах - и получил.
Равенство. Радио. Мечтал о счастье - и время получить.
- В погоне за счастьем человек всегда совершает круг. Обычно это круг
длиною в жизнь, - сказал Митька грустно.
Но тогда я его не понял.
10
Чем менее счастлив человек, тем больше он знает о счастье. Мы знали о
счастье все. А система наша разваливалась, фактически не родившись, а
только так, будучи объявленной.
Вечером я заперся в лаборатории и стал выкраивать из системы
монопрограмму. Мне требовалось счастье в работе. Да, так. Перейдя в иное
качество, мы откроем для себя то, чего не видим сейчас.
По склейкам и накладкам обнаружилось, что я не первый. Я не удивился;
я выругал себя за медлительность и трусость...
...Уплыл по Неве ладожский лед; сдавали экзамены, загорали на
Петропавловке, уезжали на целину; отцвели сиренью на Васильевском,
отзвенели гитарами белые ночи. Растаяло изумление: ничто, абсолютно ничто
во мне после наложения программы не изменилось. Лишь боязнь покраснеть под
долгим взглядом: мы не могли сознаться друг другу в нашем контрабандном и
несуществующем счастье, как в некоем тайном пороке.
Нас прогнали в отпуск (всех - в августе!) и выдали к нему по пять
дополнительных дней; но это был не отпуск, а какая-то испытательная
командировка. Я лично провел его в библиотеках и поликлиниках: кончилось
переутомлением и диагнозом "гастрит"; гадость мелкая неприличная. И
теперь, презирая свое отражение в зеркале шкафа, я вместо утренней
сигареты пил кефир.
- Счастье труда, - остервенело сказал Лева Маркин, - это чувство,
которое испытывает поэт, глядя, как рабочие строят плотину! - В бороде
его, как предательский уголок белого флага, вспыхнула элегантная седая
прядь.
Люся, вернувшаяся в сентябре, похудевшая и незагорелая, с
расширенными глазами, даже не улыбнулась. Зато Игорь, после спортивного
лагеря какой-то тупой и нацепивший значок мастера спорта, гоготал до
икоты.
Более прочих преуспел Митька Ельников: он не написал диплом, был с
позором отчислен с пятого курса, оказался на военкоматовской комиссии слеп
как кувалда, устроился к нам на полставки лаборантом (больше места не
дали), вздел очки в тонкой "разночинской" оправе - сквозь кои нам же
теперь и соболезновал как интеллектуальным уродам, не читавшим Лао Цзы и
