среди обитающих на реке поселенцев распространено глубочайшее убеждение,
будто местные горы находятся под властью сверхъестественных и враждебных
людям существ, затаивших, по-видимому, давнюю злобу против
колонистов-голландцев. В силу этого они с незапамятных времен находят
особое удовольствие - так они изливают желчь и удовлетворяют свои
причуды - в том, чтобы потешаться над голландскими шкиперами; они
досаждают последним внезапными шквалами, дующими в лоб ветрами,
встречными течениями и препятствиями всякого рода, так что
голландец-мореплаватель издавна вынужден был проявлять исключительную
осторожность и предусмотрительность: бросать якорь с наступлением
темноты, спускать бизань-рею или даже весь парус, едва лишь над горами
покажется круглое облачко, - короче говоря, принимать столько
предосторожностей, что зачастую ему приходится тратить невероятное
количество времени, чтобы с величайшими трудностями подняться вверх по
реке.
- Некоторые, - сказал он, - считают, что эти враждебные силы - не что
иное, как духи, вызванные в давние времена индейскими колдунами,
решившими отомстить чужеземцам, которые лишили их родины. Их чарам
приписывают даже неудачу, постигшую знаменитого Гендрика Гудзона во
время его смелого плавания вверх по реке в поисках северо-западного
прохода; сам он считал, что корабль его сел на камни, а на самом деле
это было не чем иным, как происками все тех же злонамеренных колдунов,
не позволивших ему следовать по правильному пути и проложить дорогу в
Китай.
- Большинство, однако, - продолжал гер Антони, - полагает, что все
невероятные происшествия, имевшие место на этой реке, а также трудности,
с которыми сталкиваются плавающие по ней голландские шкиперы, находят
объяснение в старинной легенде о загадочном корабле, появляющемся в
шторм у мыса Пойнт-но-Пойнт .
Узнав, что Дольфу это предание неизвестно, гер Антони воззрился на
него недоумевающим взглядом и, наконец, задал ему вопрос: где же он жил
и воспитывался, что не осведомлен о столь значительном в истории края
факте? Он решил поэтому, дабы скоротать остаток этого вечера, изложить
предание о загадочном корабле - насколько это будет позволено ему
памятью - в тех же словах, в каких оно было записано мингером Селином,
одним из ранних поэтов провинции Новые Нидерланды. Он помешал угли в
костре, который, как маленький вулкан, извергнул из себя снопы искр,
взвившихся между деревьями, устроился поудобнее на своем корневище,
откинул назад голову и, прикрыв на несколько мгновений глаза, чтобы
собраться с мыслями, принялся рассказывать следующую легенду.
ЗАГАДОЧНЫЙ КОРАБЛЬ
Как-то давным-давно, в золотой век провинции Новые Нидерланды - ею
правил тогда Боутер ван Твиллер, по прозванию Глубокомысленный, -
обитатели Манхеттена были не на шутку встревожены страшной грозой с
громом и молнией, разразившейся знойным, душным днем в период летнего
солнцестояния. Дождь лил как из ведра; падая на землю, он рассыпался
мелкими брызгами и стелился над нею густой пеленой. Гром грохотал и
прокатывался, казалось, над самыми крышами; видно было, как у церкви
святого Николая металась зигзагами молния; трижды, но тщетно метила она
поразить ее флюгер. Почти до самого основания была разбита новая печная
труба на доме Гаррета Хорна; Доффи Мидлербергер при въезде в город
свалился без чувств со своей плешивой кобылы. Словом, пронеслась одна из
тех редкостных гроз, которая на памяти весьма уважаемой личности,
встречавшейся в любом городе и именуемой "старейшим из старожилов",
случилась только однажды.
Великий ужас охватил почтенных обитательниц Манхеттена. Они скликали
своих детей и искали убежища в погребах, предварительно повесив подкову
на железный стержень, поддерживающий полог каждой кровати, дабы он,
избави боже, не притянул как-нибудь молнии. Буря, наконец, стала
стихать; грозные раскаты сменились едва слышным глухим ворчанием
далекого грома; лучи садившегося за тучами солнца, прорываясь сквозь их
бахрому, превращали широкое лоно залива в ослепительно сверкающее море
жидкого золота.
Из форта сообщили, что в заливе показался корабль. Это известие
перелетало из уст в уста, с улицы на улицу и вскоре всполошило всю
крошечную столицу. Прибытие корабля в те далекие дни было для колонистов
событием величайшей важности. Он приносил вести из старого мира -
страны, в которой они родились и от которой были отрезаны просторами
океана; прибывая только раз в год, он привозил также изделия роскоши,
наряды и даже предметы первой необходимости. Почтенная голландская фру
не могла сшить себе ни чепца, ни нового платья до прибытия корабля;
художник ожидал его, чтобы приобрести принадлежности своего ремесла;
бургомистр - чтоб обновить чубук и пополнить запас голландской
можжевеловой водки; школьник - чтоб купить волчок и шарики для игры;
землевладелец - чтоб обзавестись кирпичом, необходимым для постройки
нового дома; одним словом, все - богатый и бедный, старый и малый - с
нетерпением дожидались прибытия корабля. Это было воистину величайшим
событием в жизни достославного города Нового Амстердама, и в течение
целого года во всех разговорах только и слышалось - "корабль",
"корабль", "корабль".
Новости из форта заставили все население города высыпать на берег, к
батарее, дабы собственными глазами насладиться столь радостным и
желанным зрелищем. Корабля, правда, в это время еще не ждали, обычно он
приходил несколько позже, и это обстоятельство породило немало толков.
Около батареи кучками толпился народ. Тут можно было увидеть
бургомистра, медлительного и важного, но с величайшей готовностью
делившегося своим мнением с кучкою старух и мальчишек. Чуть поодаль
собрались старые, бывалые моряки, некогда рыбаки и матросы, слывшие в
подобных случаях великими авторитетами; они высказывали различные
предположения, порождавшие горячие споры среди окружающих их зевак.
Однако человеком, на которого чаще всего устремлялись взоры толпы и за
каждым движением которого напряженно следили, был Ханс ван Пельт,
отставной капитан голландского флота и местный оракул во всем, что
касается моря. Он рассматривал судно в старинную, крытую просмоленным
брезентом зрительную трубу, мурлыкал под нос голландскую песенку и
отмалчивался. Впрочем, мурлыканье Ханса ван Пельта имело в глазах народа
значительно больший вес, чем многословные разглагольствования любого из
горожан.
Между тем корабль стал виден невооруженным глазом. Это было крепкое,
пузатое судно голландской постройки, с высоко задранным носом и такой же
кормою и с флагом голландских национальных цветов. Вечернее солнце
золотило вздувшиеся паруса, корабль стремительно несся вперед по
изборожденному волнами морю. Часовой, сообщивший о приближении судна,
заявил, что увидел его лишь тогда, когда оно оказалось уже посередине
залива, и что оно предстало перед его глазами внезапно, точно вышло из
черной грозовой тучи. Присутствующие, выслушав рассказ часового,
повернулись в сторону Ханса ван Пельта в надежде узнать, что он думает
по этому поводу, но он еще крепче сжал губы и не проронил ни единого
слова. Одни, глядя на него, стали многозначительно пожимать плечами,
тогда как другие - покачивать головой.
С берега несколько раз окликнули судно, но на борту никто не ответил.
Корабль между тем успел миновать укрепления и вошел в устье Гудзона.
Притащили пушку, и так как гарнизон форта не был обучен артиллерийскому
делу, Ханс ван Пельт, правда не без труда, зарядил орудие и выпалил из
него. Ядро, казалось, пробило корабль насквозь и запрыгало по воде с
противоположного борта, но, несмотря на это, судно, по-видимому, не
получило никаких повреждений. Странно было и то, что, двигаясь против
ветра и против течения, корабль тем не менее поднимался вверх по реке на
всех парусах. Поэтому Ханс ван Пельт, считавший себя как бы капитаном
порта, приказал подать лодку и отправился догонять корабль, но после
двух-трех часов безуспешной погони он принужден был возвратиться назад.
Согласно его рассказу, ему несколько раз удавалось подойти к судну на
сто - двести ярдов, но оно внезапно вырывалось вперед и через мгновение
опережало их на целую полумилю. Иные находили объяснение этому в том,
что гребцы в лодке Ханса ван Пельта были все люди тучные, страдающие
одышкой, - они то и дело бросали весла, чтобы перевести дыхание и
поплевать на руки; возможно однако, что это просто-напросто злостная
клевета. Ханс ван Пельт, впрочем, подходил к кораблю на достаточно
близкое расстояние, чтобы рассмотреть его одетую на староголландский лад
команду и офицеров, на которых были камзолы и шляпы с высокою тульей и
перьями. На борту царила мертвая тишина; люди были неподвижны, как
статуи; казалось, корабль несся вперед, предоставленный себе самому. Он
по-прежнему продолжал подниматься вверх по Гудзону и в последних лучах
заходящего солнца становился все меньше и меньше, пока, наконец, не
исчез из виду, как белое облачко, растаявшее в просторах летнего неба.
Появление этого корабля ввергло губернатора в одно из
глубокомысленнейших раздумий, одолевавших его когда-либо за все время
многолетнего губернаторства. Он дрожал за безопасность недавно
основанных поселений, расположенных на Гудзоне; возможно, что это -
корабль врага, применивший военную хитрость и посланный для захвата
голландских владений. Губернатор неоднократно созывал состоявший при нем
совет, дабы выслушать соображения своих подчиненных. Он восседал на
своем парадном кресле из дерева, срубленного в священном лесу под
Гаагою, и, затягиваясь из своего жасминного чубука, слушал советников,
распространявшихся о предмете, вовсе им не известном. Впрочем, несмотря
на все усилия мудрейших и старейших голов, Боутер ван Твиллер
по-прежнему продолжал пребывать в глубокомысленнейшем раздумье и не
принимал никаких решений.
Во все населенные пункты, лежащие на Гудзоне, послали гонцов; они
возвратились, но не сообщили ничего нового - корабль нигде не приставал
к берегу. Дни шли за днями, недели за неделями - корабль не возвращался.
Но так как совет при губернаторе жаждал добыть хотя бы какие-нибудь
известия, они посыпались вскоре целыми ворохами. Почти все капитаны
возвращавшиеся из плаванья шлюпов в один голос докладывали, что им
довелось видеть загадочный корабль в различных местах на реке: то у
Палисадов, то у Кротонова мыса, то там, где Гудзон зажат между горными
кряжами. Следует отметить, впрочем, что его ни разу не встретили
где-либо повыше этого места. Показания судовых команд, правда, обычно не
совпадали друг с другом, но это, быть может, объяснялось различием
обстоятельств, при которых эти встречи происходили. Иногда это бывало в
черную, как смола, грозную ночь, когда вспышки молний на мгновение
освещали этот странный корабль где-нибудь на Таппан-Зее или в пустынных
просторах Хаверстроу-бэй. Случалось, что его видели совсем близко, так
что казалось, что он вот-вот наскочит на них, и тогда на судне
начиналась суета и тревога, но, при следующей вспышке молнии
обнаруживалось, что корабль уже далеко и летит на всех парусах, как
всегда, против ветра. Порою в тихие лунные ночи его замечали у высокого
берега; корпус его скрывала в таких случаях черная тень, и только
стеньги светились в лунных лучах, но когда путешественники добирались до
