Ничто, впрочем, не омрачало их плавания. Они благополучно подвигались
вперед; величественные и дикие виды следовали один за другим, так что
они добрались, наконец, до того места, где, наподобие плавучей беседки,
лежит на воде остров Поллополя и кончаются горы. Здесь они сошли на
берег, чтобы выждать, пока впадет дневной зной или подует попутный ветер
и сменит гребцов. Несколько человек занялись приготовлением пищи,
остальные расположились под тенью деревьев. Кругом была разлита летняя
беспечность и нега; одолеваемые дремотой, лениво, полусонными глазами
любовались они окружающей их красотой. По одну сторону тянулись горные
кряжи, суровые, уходящие в беспредельную даль, ощетинившиеся у вершин
лесами и отражавшиеся в зеркальной воде, что едва слышно плескалась у их
ног; по другую - широкие просторы реки, похожей на большое озеро, ее
блистающие на солнце извивы, зеленые-зеленые мысы и где-то в отдалении
линия Шауенгенкских гор - подобие волны, застывшей у ясного горизонта, с
вкрапленными в нее кое-где клочковатыми облаками.
Я не стану, впрочем, задерживаться на подробностях их плавания по
реке; не стану рассказывать об их бродячей, привольной жизни, о том, как
они скользили по серебряной глади воды, как высаживались на дикие
лесистые берега, об их пиршествах под раскидистым деревом на
каком-нибудь мысе; о том, как река взбивала у их ног легкую пышную пену,
а далекие горы, утесы, деревья, белоснежные облака, синее бездонное небо
соединялись перед их взорами в роскошный летний пейзаж. Ведь все это,
открываясь глазам, никогда не вызывает чувства досады и пресыщения, но в
описаниях становится между тем скучным.
Высаживаясь на берег, они разбивали лагерь у самой воды; одни уходили
в лес и охотились, другие ловили на реке рыбу. Иногда они развлекались
стрельбой в цель, борьбой, состязанием в беге, в прыжках; Дольф снискал
любовь Антони ван дер Хейдена ловкостью и проворством, которые он
проявлял в упражнениях подобного рода и которые в глазах гера Антони
были наиболее ценными качествами в мужчине.
Так, медленно, не торопясь, плыли они вперед; они пускались в путь
лишь в такие часы, когда это было наименее утомительно, - иногда свежею
утреннею зарей, порою в тихие, робкие сумерки или когда сияние луны
сыпало блестки на кудрявые завитки зыби, а волны нашептывали что-то свое
у бортов их маленького суденышка. Никогда прежде Дольф не чувствовал
себя таким удовлетворенным и радостным, никогда не испытывал он ничего,
что было бы ему до такой степени по душе, как эта дикая, полная
случайностей жизнь. Антони ван дер Хейден со своей страстью к
бродяжничеству нашел в нем подходящего спутника; со дня на день его
симпатия к Дольфу росла и крепла. Старый бродяга всею душою тянулся к
юному другу, в котором подмечал все больше и больше своих собственных
черт и склонностей; под конец, когда они были совсем уже близко от цели
своего путешествия, он не удержался и расспросил Дольфа о его прежней
жизни.
Дольф откровенно рассказал ему о себе, о своих высокоученых занятиях
медициной, о ничтожных успехах, достигнутых им в этой области, и о
весьма сомнительных видах на будущее.
Узнав, что столь выдающиеся таланты, какими, по его мнению, обладал
Дольф, могут увянуть и сгинуть под докторским париком, гер Антони был
потрясен до глубины души. Он презирал от всего сердца лекарственное
искусство и прибегал к услугам лишь одного-единственного врача -
мясника: он возненавидел все до одной науки с тех пор, как его в детстве
выпороли за какую-то неудобопонятную книжку. Мысль о том, что молодой
парень вроде Дольфа, сильный, ловкий, умеющий стрелять, ловить рыбу,
прыгать, бороться и скакать сломя голову на коне, вынужден вместо этого
заниматься из-за куска хлеба изготовлением каких-то пилюль и бальзамов,
казалась ему чудовищной и не укладывалась в голове. Он начал утешать
Дольфа, уговаривая его не отчаиваться и "отправить медицину к чертям
собачьим"; молодой парень с такими выдающимися способностями,
разумеется, не пропадет!
- Так как в Олбани у вас нет, по-видимому, знакомых, пойдем прямо ко
мне; вы останетесь в моем доме до тех пор, пока не оглядитесь вокруг и
не привыкнете к новой для вас обстановке; тем временем мы разок-другой
постреляем и займемся рыбною ловлей, ибо нельзя допускать, чтобы
таланты, подобные вашим, оставались в пренебрежении.
Уговорить Дольфа, всецело зависевшего от милости случая, было
нетрудно. Обдумав хорошенько события последнего времени, он пришел к
выводу, что гер Антони так или иначе имеет какое-то отношение к "Дому с
привидениями" и что столкнувшее их столь необыкновенным образом
происшествие на реке так или иначе должно привести к чему-то хорошему,
короче говоря - нет ничего удобнее этого так или иначе, чтобы
приспособиться к сложившимся обстоятельствам. Это - главнейшая жизненная
опора людей вроде Дольфа, до последней степени беспечных и привыкших
жить задним умом; кто способен этим простым и легким способом
перебрасывать мост между минувшими неприятностями и нетерпеливо
ожидаемою удачей, тот обладает секретом счастья, почти равноценным
философскому камню.
Они прибыли, наконец, в Олбани. Возвращение Антони ван дер Хейдена
обрадовало, по-видимому, всех жителей города. Его без конца
приветствовали на набережной; бесчисленное количество людей здоровались
с ним на улицах; вокруг него, восторженно повизгивая, скакали собаки;
мальчишки при встрече с ним неистово вопили и гикали - все, решительно
все, казалось, знали здесь Антони ван дер Хейдена. Дольф молча следовал
за своим спутником; его восхищала чистота этого славного города. И
действительно, в те дни Олбани находился в зените славы и был населен
почти исключительно потомками первых голландских колонистов; его не
открыли еще и не успели заселить неугомонные обитатели Новой Англии. Все
было спокойно и на своем месте; все делалось не спеша и размеренно:
никакой суеты, никакой торопливости, никакой борьбы за существование. На
немощеных улицах бурно росла трава, ее сочная зелень радовала взор.
Тонкие высокие сикоморы или плакучие ивы укрывали тенью дома; на длинных
шелковистых нитях, свисающих с их ветвей, качались гусеницы, вокруг
которых, радуясь своему превращению, порхали щеголеватые мотыльки. Дома
были выстроены на староголландский лад, с двумя фронтонами по фасаду.
Трудолюбивая хозяйка сидела на скамье у порога в маленьком плоеном
чепце, ярком цветистом платье и белом переднике и усердно вязала; на
скамье напротив курил трубку хозяин, а маленькая любимица,
девочка-негритянка, примостившись у ее ног на ступеньке крыльца,
работала усердно иголкой. У навеса крыш сновали взад и вперед или
стремглав носились вдоль улиц ласточки; иные из них возвращались с
обильной добычей к своим прожорливым, крикливым птенцам; маленький
хозяйственный королек без устали то влетал в свой крошечный,
приколоченный к стене домик - иногда его заменяла старая шляпа, - то
вылетал из него. С пастбища возвращались коровы; они мычали на улицах,
требуя, чтобы их выдоили тут же, у порога хозяйского дома; и когда
какая-нибудь из них отставала, мальчишка-негритенок с помощью длинного
бича учтиво приглашал ее поторопиться домой.
Бюргеры степенно кивали Антони ван дер Хейдену; их жены посылали ему
вдогонку какое-нибудь дружеское словечко; все звали его по имени, как
было принято в этой твердыне добрых старых обычаев, - ведь они знали
друг друга с детства и выросли вместе. Гер Антони на этот раз не
останавливался и не отпускал обычных острот и шуток, так как торопился
домой. Наконец они добрались до его обиталища. Это было довольно большое
здание в голландском стиле, с крупными железными цифрами на фронтоне,
сообщавшими о годе его постройки, состоявшейся еще в раннюю пору
колонизации.
Весть о прибытии гера Антони предшествовала ему, и домашние уже
ожидали его. У дверей толпилась целая куча негров, старых и малых,
высыпавших ему навстречу. Седые старики, побелевшие у него на службе,
радостно ухмылялись, отвешивали неловкие, смешные поклоны и забавно
гримасничали, тогда как малыши вертелись у его ног. Но больше всех
обрадовалась его возвращению маленькая пухленькая цветущая девушка,
которая была его единственной дочерью и отрадою его сердца. Она выбежала
навстречу из дому, но, заметив, что рядом с отцом - незнакомый молодой
человек, смутилась и вспыхнула, как подобает воспитанной в добрых нравах
застенчивой юной девице. Дольф уставился на нее в немом восхищении:
никогда еще, как ему казалось, не видел он столь прелестного существа в
образе женщины. Она была одета по старинной голландской моде: на ней
были длинный корсаж и пышная короткая юбка, как бы созданные для того,
чтобы показать и подчеркнуть линии женского стана. Волосы, прикрытые
маленьким круглым чепцом, оттеняли красоту ее лба; у нее были чудесные
синие смеющиеся глаза, тонкая, изящная талия и нежная высокая грудь -
короче говоря, она была маленькою голландской богиней, и Дольф, который
ни в чем не останавливался на полпути, тотчас же потерял голову и
влюбился.
Она сердечно встретила Дольфа и пригласила его войти в дом. Внутри
все свидетельствовало о вкусах и привычках гера Антони и одновременно о
богатстве, оставленном ему предками. Комнаты были обставлены прекрасною
старинною мебелью красного дерева. В буфетах и поставцах сияла чеканная
серебряная посуда и расписной фарфор. Над камином в гостиной красовался,
как полагается, родовой герб, раскрашенный и заключенный в рамку; над
ним висело охотничье ружье, а по бокам - индейская сумка и рог с
порохом. Комнату украшало множество других предметов индейского
происхождения: трубки мира, томагавки, ножи для снятия скальпов,
охотничьи сумки и бисерные пояса; кроме того, тут можно было увидеть
различные рыболовные снасти и два-три ружья по углам. Хозяйство в доме
ван дер Хейденов велось, по-видимому, в соответствии со вкусами самого
хозяина, но не без участия мягкой и женственной руки его дочери. Здесь
царила атмосфера почтенной патриархальной простоты и благодушной
снисходительности. Негры без приглашения вошли в комнату повидаться с
хозяином и послушать рассказы о его приключениях; они молча стояли у
двери и слушали, пока он не кончил рассказывать, а потом вышли, широко
улыбаясь, чтобы повторить слышанное на кухне. Двое негритят - очевидно,
домашних любимцев - возились с собаками и делились с ними своим хлебом с
маслом. Все слуги выглядели сытыми и довольными, а когда накрыли стол к
ужину, разнообразие и обилие домашней снеди и лакомств свидетельствовало
о щедрой и широкой натуре хозяина, а заодно и о незаурядных
хозяйственных дарованиях его дочери.
Вечером явились многочисленные посетители из числа достопочтенных
обитателей города: ван Ренселаеры, Гансеворты, Розебумы и прочие
друзья-приятели ван дер Хейденов. Все пришли послушать отчет хозяина о
его странствиях, ибо он был местным Синдбадом-мореходом, и его подвиги и
приключения служили излюбленной темой для горожан. Пока они сидели в
гостиной у открытой двери, беседовали, делились городскими вестями и
выкладывали бесконечные таинственные истории, Дольф, уютно пристроившись
на скамье у окна, любезничал с молоденькой хозяйкой. Он был откровенен в
выражении своих чувств, ибо в те времена ложная скромность и прочие
церемонии не были в моде; к тому же в чудесной полутьме долгого летнего
вечера есть нечто благоприятствующее любовному объяснению: она придает
