океану, зелень на скалах и скалы посреди зелени олицетворяли нетронутую
дикость природы, и я, негласный хозяин всего этого великолепия, глядел с
высоты добрых сорока метров. "Саргасс" притих на песочке, как задремавший
скат.
Когда Швеллер оказался рядом и почтительно свистнул, я отвлекся от
созерцания пейзажей. Брезгливо отстранив протянутый контейнер, весь в
мельчайшей рыжей пыли, я осторожно вынул из него шкатулку.
Она оказалась неожиданно тяжелой, словно была сделана из свинца или
золота. И еще - она была запаяна в прозрачную и казавшуюся очень тонкой
пленку. Размером - сантиметров двадцать на сантиметров десять, и в толщину
сантиметров пять. Эдакий аспидно-черный кирпич с тончайшей риской по
периметру, отделяющей крышку от всего остального.
Я взглянул на шкатулку лишь мельком; сразу потянул из кармана пульт
управления роботами. Швеллер докладывал: никаких больше находок, плотность
руды прежняя, состав - прежний, уровень излучения - в допустимых пределах.
Ну, и все такое прочее. Я кивнул, хотя Швеллеру это ровным счетом ничего не
дало, и с пульта подтвердил стандартную программу.
Если за... э-э-э... да уже час, чего там! Если за час ничего больше не
нашли, то и незачем тут дальше торчать. Артефакты парами, видимо, не
встречаются. И я побрел вниз по склону, к "Саргассу", держа тяжкую находку
обеими руками. Пленка была гладкая наощупь и прохладная; я все боялся
шкатулку выронить.
Когда я был уже у самого пляжа, далеко на востоке мелькнула в небе
косая светлая полоска - патрульный ракетоплан.
"Чего его тут носит?" - неприязненно продумал я.
Из осторожности я выждал с полчаса; начало смеркаться. На всякий случай
еще раз связался со Швеллером и убедился, что ничего необычного ребятишки
больше не откопали. Так и не узнав чья непостижимая воля забросила
патрульный ракетоплан так далеко от побережья материка, я забрался в
"Саргасс" и без лишних слов вознесся в стратосферу.
Шкатулка, надежно пристегнутая, покоилась на соседнем кресле, справа от
меня. И я на нее постоянно косился.
Дома я сделал контрольный круг над заимкой и только потом пошел на
посадку. Чувство мое молчало, но правая рука сама собой тронула кобуру с
бластом, рукоятку которого украшал прадедовский девиз на двух языках.
"Смерть или слава". "Death or Glory".
Смерти я сегодня счастливо избежал. Неужели мне вдруг улыбнулась
переменчивая удача, и я откопал на островке что-то ценное? Что-то, что может
изменить человеческие судьбы?
Вовремя найденный артефакт вполне может разбудить впавшую в летаргию
расу, если только попадет в нужные руки. В руки, которые он вполне может
прославить.
Но этот же артефакт может обернуться и смертью. В сущности, у меня было
только две линии поведения: открыть шкатулку, или не открывать ее. Любое
решение могло привести меня как к смерти, так и к славе.
В задумчивости, двигаясь заученно и привычно, словно любой из моих
ребятишек-подчиненных Швеллера, я загнал "Саргасс" в дальний капонир, запер
его и опечатал, потому что с неделю мне летать никуда не придется, и в
прежней же задумчивости побрел к жилому куполу. Шкатулка оттягивала мне
левую руку - вопреки опасениям и кажущейся гладкости, пленка плотно
приставала к ладони и я больше не боялся шкатулку выронить.
Внутри я бережно опустил ее в центр стола, вскрыл банку пива и
повалился в любимое кресло.
Итак. Что избрать? Действие или бездействие? Как поступил бы в подобном
случае мой папаша? Мой дед? Мой прадед, черт побери, о рассудительности
которого до сих пор рассказывали старательские байки? Но рассудительность
рассудительностью, а я точно знал, что все мои предки дожили до почтенного
возраста, за исключением отца, умершего в шестьдесят четыре от рудной
лихорадки. Не верю, что они дожили бы до седин, задумывайся они надолго в
ключевые моменты жизни. Смерть или слава. Стреляй, иначе опоздаешь.
Сомневаюсь, что они выбрали бы бездействие.
И я не стану.
Я решительно выхлебал банку до дна, не глядя швырнул ее в сторону зева
утилизатора и как всегда попал. В баскетболисты, что ли, податься? Впрочем,
уже поздно, возраст, дядя Рома, у тебя неспортивный. По незваным гостям
палить и вентиляционные трубы изнутри протирать ты еще худо-бедно годишься,
а вот скакать четверть часа кряду по площадке за непослушным мячом - духу у
тебя уже не хватит.
Нож прозрачную пленку, окутывающую артефакт, не взял. Я не слишком
удивился, и сбегал в мастерскую за лазерным резаком. Лазер не сразу, но все
же проплавил в мгновенно нагревшейся оболочке длинную щель с лохматыми
краями. Убрав луч и водрузив резак на стол, я запустил руку под пленку.
Шкатулка была холодной, как лед. И еще - мне показалось, что я тронул
не пластик, не отполированный металл или гладкую кость. Мне показалось, что
тронул я охлажденный бархат. Пальцы липли к поверхности шкатулки, но не
оставляли ни малейших следов.
Едва я вынул черный брикет из вскрытого прозрачного пакета, как мне
открылся рисунок на крышке. Две переплетенные молнии, поддерживающие не то
острие штыря обычной садовой ограды, не то наконечник ископаемого копья. А
чуть ниже - прямоугольная рамка, которая по логике должна была заключать в
себя короткую надпись. Но никакой надписи в рамке я не увидел.
Странно. Неужели я так невнимательно рассматривал шкатулку на острове,
что не заметил этот рисунок сквозь пленку?
Я протянул руку и коснулся невесомого пакета, двухслойного
прямоугольника, одна из сторон которого была безжалостно оплавлена лазером.
Взял его. И взглянул на рисунок сквозь пленку.
Рисунок исчез. Крышка шкатулки выглядела одинаково черной и матовой.
Убрал пленку. Рисунок и рамка вновь проступили на черном и матовом
фоне.
Забавно. В голове почему-то вертелось слово "поляризованный", но внятно
сформулировать мысль я так и не сумел. Потом хмыкнул и отложил пленку в
сторону.
Ладно. Хорошо. Скрытый рисунок. Дальше - как эту шкатулку открыть?
Я больше не сомневался - раз взрезал защитный, несомненно герметичный
пакет, так чего останавливаться на полдороге? Поглядим на что больше
смахивает содержимое шкатулки, на знак смерти или на крылья славы?
Сначала мне подумалось, что этот брикет в общем-то весьма похож на
портативный компьютер в походном состоянии. Потом я обратил внимание на два
круглых пятнышка на уголках крышки, так и зовущих одновременно коснуться их
пальцами рук. Ну-ка, проверим, в порядке ли у нас с логикой, которая
считается в галактике общепринятой!
Почему-то я окончательно уверился, что шкатулка эта сработана чужими, и
люди Земли и колоний не имеют к ней ни малейшего отношения.
С логикой у людей оказалось все в порядке. Крышка едва заметно подалась
под моими пальцами, и из раздавшейся щели вырвались струйки белесого пара. Я
отшатнулся, стараясь не дышать. Пар быстро растворился в воздухе, а крышка
медленно приподнялась, являя миру внутренность шкатулки.
На алой ворсистой подкладке покоился продолговатый черный предмет,
подозрительно смахивающий на пульт дистанционного управления горняцкими
роботами. Только кнопка на этом пульте была всего одна. Одна большая красная
кнопка.
Красная.
Я коротко выругался. И подумал, что происходящее уж слишком похоже на
дешевую телеподелку о звездных войнах. До боли зубовной похоже - неизвестно
чей артефакт, таинственный рисунок, который не сразу заметен, мистический
пар из-под поднимаемой крышки и дурацкий пульт с единственной кнопкой.
Красной кнопкой.
Которая так и манит, да что там - манит! Приказывает: нажми на меня!
Утопи большим пальцем, вдави в черное тело пульта! И которая, несомненно,
пробудит к жизни какую-нибудь древнюю хрень, которая явится из недр планеты
- или из глубин космоса - и разнесет все в округе к чертям свинячьим на
атомы или даже на что помельче. Масштаб грядущего катаклизма - в
соответствии с воображением. Если с воображением пожиже, тогда только
планету, или в крайнем случае - звездную систему разнесет. Ну, а если
воображение разыграется - тогда, несомненно, целую галактику.
Да только у меня такое воображение, будь оно неладно, что впору
опасаться за судьбу всей вселенной!
Ну, и что теперь? Смерть или слава, дядя Рома? Жать или не жать? Жать -
глупо. Не жать - еще глупее. Жать - страшно. Не жать - обидно.
Так и свихнуться недолго!
И вдруг я ненадолго представил себе наше будущее. Увидел его. Впервые.
Задворки мира, муравьи на границе космодрома. Серая жвачная толпа, вполне
довольная своим болотом. Если Волга развалится на атомы или даже на что
помельче - Земля, Селентина и Офелия этого попросту не заметят. Капитан
грузовоза, который обыкновенно увозит с Волги руду, с удивлением обнаружит
на месте планеты (а если у него с воображением получше - то на месте
звездной системы) беспорядочное скопление атомов или чего помельче (тут
физик-недоучка внутри меня ехидно захихикал), пожмет удивленно плечами и
уберется восвояси, записав в бортжурнал, что рудник переводится в категорию
бесперспективных.
Ну, а если у хомо сапиенсов с воображением окажется все в порядке, то и
прилетать окажется особенно некому, ибо беспорядочные скопления атомов или
чего помельче в гости к соседям обыкновенно не летают. Чужие когда-нибудь
обнаружат, что муравейник на краю их космодрома почему-то опустел, и
предадутся своим загадочным галактическим делам-заботам, изгнав все
воспоминания о человеческой расе из памяти.
Если ничего подобного не произойдет, и Волге по-прежнему придется
нарезать годы вокруг Солнца, серая жвачная толпа таковой и останется, а
чужие обнаружат, что муравейник на краю их космодрома как и прежде влачит
жалкое существование, и предадутся все тем же своим загадочным галактическим
делам-заботам. Аминь.
Ну и есть ли между этими вариантами хоть какая-нибудь ощутимая разница?
Есть хоть один довод в пользу того или иного варианта? Хуже уже все равно
некуда, хоть ты жми, хоть ты не жми на эту треклятую кнопку на пульте,
словно сошедшую с экрана очередной дешевой телеподелки о звездных войнах.
Но если ты ее все-таки нажмешь, дядя Рома, что-нибудь может измениться
и не к худшему. В конце концов, складываются иногда и позитивные
вероятности. Чаще - только теоретически, так и оставаясь вероятностями. Но
редко-редко они все же воплощаются - открыл ведь Белокриничный свой
тоннельный эффект в полихордных кристаллах? Мог ведь и не открыть. Что если
эта кнопка вдруг взбудоражит людское болото, растолкает человечество,
выдернет его из летаргического сна?
Я вдруг чуть ли не воочию увидел своего папашу; он протягивал мне бласт
слабеющей от рудной лихорадки рукой, и губы его шевелились, а срывающийся
голос шептал: "Смерть или слава, сынок. Запомни: смерть или слава. Жизнь
никогда не даст нам иного выбора. Всегда, что бы ты не делал и чем бы не
занимался, выбирать тебе придется все равно между смертью или славой. Ибо
третий выбор - это вообще ничего не делать, это отсутствие выбора. Но ты не
такой идиот чтобы бездействовать, ты хуже идиота, я знаю. И поэтому ты
всегда будешь выбирать между смертью или славой, и когда, обманув смерть, ты
решишь, что слава тоже миновала тебя, знай: все идет как надо, и новый выбор
не заставит себя долго ждать."
Он знал жизнь, мой папаша, и именно поэтому он мог позволить себе
играть со смертью. И - видит бог! - он был не самым плохим игроком, иначе не
владеть бы мне ныне лакомой заимкой и космическим кораблем.
