безрассудством и испытывая стыд при виде той одежды, которую ей
пришлось одеть, но в самом решительном расположении духа. Она очень
устала, поэтому вернулась обратно в дом, а потом и в свое собственное
время.
Шли дни, и постепенно Мариэтта осмелела. Она подозревала
своего мужа в дурных намерениях, ведь ей неоткуда было знать о том,
что именно женщины будущего считают современным и
дозволительным. Она выучилась курить, хотя сперва чуть было не
задохнулась. Она научилась пить, хотя отключилась после первой же
рюмки и целый час спала как убитая. Она устроилась на работу в
магазин: управляющий решил, что ее старомодная манера обращения
привлечет покупателей.
Однако не прошло и месяца, как ее уволили, в основном потому
что она чересчур усердно подражала разговору молоденьких продавщиц
с их новомодными словечками, но также и за то, что она не каждый день
ходила на работу.
К этому времени у нее уже не оставалось сомнений в том, что она
ждет ребенка, а так как в это время муж еще не собирался бросить ее, она
сказала ему об этом. По-моему, в глубине души она надеялась, что он тут
же все ей расскажет, впрочем, не берусь утверждать этого наверняка:
трудно судить о том, что в тот или иной момент движет поступками
мужчины или женщины. Как бы то ни было, этого не произошло. Вскоре
он ушел и больше уже не возвращался.
Разгадав его намерения, Мариэтта пришла в ярость. И все же ее
раздирали противоречия: с одной стороны, она оказалась в роли
брошенной жены, с другой - в ее силах было изменить создавшееся
положение.
Она заколотила дом и объявила, что намерена отправиться
попутешествовать. Прибыв в 1967 год, она устроилась на работу и сняла
комнату, назвавшись девичьим именем своей матери, Джоан Крейг. Она
напросилась на вечеринку, где встретила Терри Мэйнарда. В новом
платье и с новой прической в ней довольно трудно было узнать
прежнюю Мариэтту.
Она вышла за него замуж и в наказание за то, что он так поступил
с ней, не призналась ему ни в чем до самой последней минуты, напугав
его до полусмерти. Но затем... да и что она могла сделать?
Когда мужчина женится на девушке дважды, второй раз даже не
подозревая, кто она такая, это любовь... О господи, уже без трех минут
двенадцать. Пора кормить моего карапуза.
Она вскочила с кресла и выбежала в холл.
Прошло около минуты, прежде чем один из гостей прервал
наступившую тишину.
- Черт побери! Выходит, вы не только дедушка самому себе, но еще
и женились в 1970 году на собственной бабушке! Вам не кажется, что это
несколько усложняет дело?
Мэйнард покачал головой.
- Разве вы не понимаете, что это - единственный выход? У нас есть
ребенок, который находится там, в прошлом. Он станет моим отцом.
Если родятся другие дети, они останутся здесь и продолжат наш род.
При мысли об этом мне становится легче жить на свете.
Где-то вдалеке забили куранты. Мэйнард поднял бокал.
- Дамы и господа, выпьем за будущий... 1971 год и за все хорошее,
что с нами должно произойти.
Когда они выпили, одна из женщин робко спросила:
- Скажите, ваша жена... Джоан... она сейчас отправилась в
прошлое?
Мэйнард кивнул.
- Тогда я не понимаю,- продолжала она. - Ведь вы сказали, что
цифры на стержне кончаются на отметке 1970. Но только что наступил
1971-й год.
- А! - сказал Терри Мэйнард. Лицо его приняло недоуменное
выражение. Он привстал с кресла, чуть не выплеснув коктейль из бокала.
Затем вновь медленно сел и пробормотал:
- Я уверен, что все будет в порядке. Судьба не может так
посмеяться надо мной.
Женщина, которая ранее весьма критически относилась к рассказу
Мэйнарда, поджав губы, встала с кресла.
- Мистер Мэйнард, разве вы не собираетесь пойти и проверить?
- Нет-нет, я уверен, что все будет в порядке. Там, под грузиком,
есть место для новых цифр. Не сомневаюсь в этом.
Один из гостей поднялся с места и нарочито чеканя шаг вышел в
холл. Когда он вернулся, вид у него был хмурый.
- Вам, вероятно, будет небезынтересно узнать,- сказал он,- что
ваши часы остановились ровно в полночь.
Мэйнард по-прежнему сидел в кресле.
- Я уверен, что все будет в порядке,-повторял он.
Две женщины встали со своих мест.
- Мы пойдем наверх и поищем Джоан,-сказала одна из них.
Через некоторое время они вернулись.
- Ее там нет. Мы всюду посмотрели.
В комнату вошли трое гостей, которые удалились в столовую,
когда Мэйнард начал свой рассказ. Один из них весело сказал:
- Ну, полночь прошла, так что, думаю, все кончилось.- Он
посмотрел на Мэйнарда.- Вы, конечно, сказали им, что нумерация
кончается на цифре 1970?
Гости заерзали на своих местах, нарушив тягостное молчание.
Мужчина обратился к ним все тем же веселым тоном:
- Когда я впервые слышал эту историю, последняя цифра была
1968, и ровно в полночь часы остановились.
- И Джоан исчезла за три минуты до этого? - спросил кто-то.
- Вот именно.
Несколько человек вышли в холл посмотреть на часы. В гостиную
доносились возбужденные голоса.
- Смотрите-ка, последняя цифра действительно 1970...
- Интересно, Мэйнард каждый год вырезает новые цифры?
- Эй, Пит, возьмись за гирьку!
- Ну уж нет. Мне как-то не по себе от этой истории.
- Мэйнард всегда казался мне странным.
- Но здорово рассказал, верно?
Позже, когда гости начали расходиться, одна женщина жалобно
спросила:
- Но, если все это шутка, почему Джоан не вернулась?
Чей-то голос прозвучал из темноты за дверью:
- Мэйнарды такая занятная пара, правда?
КОТ! КОТ!
Вся компания, как обычно, собралась в баре. Кэти делала вид, что
надралась, Тэд изображал идиота, а Мира захохотала на три тона, совсем как
музыкант, настраивающий инструмент. Джонс разговаривал с Гордом своим
обычным властным тоном, а Горд то и дело повторял "угу", словно в самом
деле слушал его. Мортон же старался обратить на себя внимание тем, что
оставался в стороне, в своем кресле, приняв позу интеллектуала.
Никто из них не обратил внимания на небольшого худощавого мужчину,
сидевшего у стойки. Мужчина этот внимательно разглядывал их, однако никто
не смог бы сказать, когда он к ним присоединился и кто его пригласил.
Никому не пришло в голову сказать ему, чтобы он шел своей дорогой.
- Так значит, вы говорили об основных чертах человеческой натуры? -
сказал незнакомец.
- Мы и об этом говорили? - захохотала Мира.
Общий смех не смутил чужака.
- Так получилось, что со мной произошло нечто такое, что могло бы
послужить иллюстрацией этой темы. Однажды, просматривая газету, я
наткнулся на рекламу цирка... На самом верху, - продолжал он, - был
напечатан огромный вопросительный знак, за ним следовали несколько не
менее огромных восклицательных. Потом шел текст:
ЧТО ЭТО ЗА СОЗДАНИЕ?
ЭТО КОТ!
ПРИХОДИТЕ ВЗГЛЯНУТЬ НА КОТА!
НЕЗАБЫВАЕМОЕ ЗРЕЛИЩЕ!
УДИВИТЕЛЬНОЕ ЗРЕЛИЩЕ!
ТОЛЬКО У НАС - В НАШЕМ САЛОНЕ ДИКОВИН!
Внизу буквами поменьше сообщалось, что представляет кота "сам Силки
Тревис".
До этой строчки я читал объявление без особого интереса, но фамилия
заставила меня вскочить.
"О, Боже, - подумал я, - это он! Силки Тревис! Это же он был на
открытке".
Я поспешил к столу и вынул карточку, что пришла с почтой два дня
назад. До сих пор я не обращал на нее внимания. Текст, написанный на
обороте мелкими буквами, был просто бредом, а лицо на снимке, хоть и
знакомое, не вызвало в моей памяти никакого отклика. Снимок представлял
мужчину с маниакальным взглядом, сидящего в небольшой клетке. Сейчас я
заметил в нем сходство с Силки Тревисом, правда, не таким, каким я знал
его пятнадцать лет назад, а более полным и старым - таким он мог быть
сейчас.
Вернувшись в кресло, я задумался о прошлом.
Тогда это имя ему подходило [silky (англ.) - шелковый, другое
значение - хитрый]. Когда в средней школе он организовал конкурс красоты,
то первую награду присудил своей кузине, а вторую - девушке, бывшей
любимицей большинства учителей. Школьные выставки, представляющие
различные виды местных ящериц, змей, насекомых, а также местные индейские
поделки, всегда были событием года и привлекали толпы восхищенных
родителей. Именно Силки организовывал их, равно как спортивные
соревнования, концерты во время каникул и прочие школьные развлечения; во
всем чувствовалась его профессиональная рука и душа прирожденного циркача.
После окончания школы я поступил на биологический факультет
университета и на семь лет потерял Силки из виду. Потом в одной из газет я
прочитал в светской хронике, как хорошо чувствует себя Силки Тревис в
большом городе. Он только что приобрел долю в ревю, а еще у него была доля
в концессии на пляжные районы Нью-Джерси.
И снова тишина. А сейчас - и это не подлежало сомнению - он стал
хозяином циркового паноптикума.
Разгадав таким образом - как мне тогда казалось - загадку почтовой
открытки, я почувствовал снисходительное веселье. Интересно, отправил ли
Силки такие же открытки всем своим давним школьным друзьям? Я решил не
ломать больше головы над значением слов, написанных на обороте; вся
интрига была слишком уж очевидна.
У меня не было ни малейшего намерения идти в цирк. Спать я лег как
обычно, но спустя несколько часов вдруг проснулся с сознанием, что в
комнате кто-то есть. Чувства, которые я тогда испытал, хорошо описаны
Джонсоном в его книге о патологических страхах.
Я жил в тихом, спокойном районе, ночью вокруг было настолько тихо,
что я слышал удары собственного сердца. Желчь прилила к моему желудку, во
рту появилась горечь.
Я по-прежнему ничего не видел, но кошмар не проходил, и мне пришло в
голову, что все это может быть сонным видением.
- Есть здесь кто? - буркнул я.
Тишина.
Выбравшись из постели, я зажег свет. В комнате никого не было. Однако
это меня не удовлетворило. Я вышел в переднюю, заглянул в гардероб и
ванную. Наконец, нисколько не успокоенный, проверил, закрыты ли окна.
Тут-то я и пережил шок. Снаружи на стекле кто-то написал:
КОТ ПРОСИТ ТЕБЯ ЗАЙТИ В ЦИРК.
Я вернулся в постель, злой до такой степени, что всерьез подумывал,
не потребовать ли ареста Силки. Когда я проснулся утром, надпись исчезла.
Ко времени завтрака моя злость прошла. Меня даже развеселило
отчаянное желание Силки показать старым знакомым, какой важной фигурой он
стал. Перед тем, как отправиться в университет, я осмотрел окна спальни
снаружи. Под ними были какие-то углубления, но они не были похожи на
отпечатки человеческих ног; вероятно, Силки постарался не оставить после
себя следов.
В университете один студент спросил меня, может ли биология научно
объяснить возникновение мутантов. Я воспользовался стереотипным ответом,
упомянув неправильное питание, болезни, замедленное развитие мозга,
воздействующее на развитие тела, и так далее. Под конец я бесстрастно
заметил, что за дополнительной информацией советую обратиться и моему
старому знакомому Силки Тревису, представляющему паноптикум в цирке Пегли
и Маттерсона.
Это сделанное мимоходом замечание вызвало настоящий взрыв. Мне тут же
сообщили, что именно цирковая диковина послужила поводом для вопроса. "Это
- странное, похожее на кота существо, - сказал студент, понизив голос, -
оно смотрит на тебя с таким же интересом, что и ты на него".
В этот момент прозвенел звонок и избавил меня от необходимости
комментировать это замечание. Помню однако, что я подумал тогда, как мало
изменилась человеческая натура. Людей по-прежнему интересуют в первую
очередь отклонения от нормы, тогда как меня, ученого, поражает именно
