один факт заинтересовал бы даже его...
Наташа затянулась и резким движением затушила папиросу, бросив окурок
в очаг.
- Никто, понимаете, Ростислав Александрович, никто и ни при каких
обстоятельствах не имеет право разглашать название проекта "Владимир
Мономах"! Этому меня научили крепко. И если мой дядя в телеграмме
позволяет себе намек на "Владимира" - тут что-то не так... В общем, если
бы телеграмма была не от дяди, я бы скорее всего осталась с вами и
вытащила бы моего Косухина на бал к губернатору...
Внезапно она засмеялась:
- Ну вот, болтаю о всякой пинкертоновщине! А между тем, мне как
воспитанной девушке, полагается сегодня думать совсем о другом. Правда,
воспитанной девушке не положено делиться такими вещами с посторонними
мужчинами, но вы, Ростислав Александрович, у нас вроде старшего в семье...
Арцеулов даже и не думал обижаться. Он вдруг понял, что где-то так
оно и есть.
- В общем, мистер Валюженич сделал мне вчера предложение - руки,
сердца и прав гражданки Северо-Американских Соединенных Штатов. Мы были в
Агре и как раз выходили из Тадж-Махала. Тэд что-то излагал о той бедной
даме, ради которой гробница и была выстроена... В общем, со стороны все
это выглядело достаточно инфернально, вполне в стиле наших похождений.
- Что мне сказать? - растерялся Ростислав. - Разве что спросить о
мсье Гастоне?
- О Гастоне? - Берг искренне удивилась. - Ах да, конечно. Знаете,
когда Гастон мне делал предложение, то не преминул заметить, что для него
наука всегда останется на первом месте. И что он из древней семьи с
устоявшимися традициями, которые я должна буду соблюдать. Впрочем, он
неплохой человек...
- Но в Сибирь с вами не поехал.
- Не поехал. Хотя я надеялась. С парижской частью программы вполне
справился бы дядя. Впрочем, я не о Гастоне...
- Вы ждали другого предложения? - не сдержался Ростислав и ненароком
поглядел на мирно дремлющего Степу. Берг перехватила его взгляд и покачала
головой:
- Не ждала. К сожалению. Правда, я слабо представляю себя в роли
комиссарши. Придется носить кожаную куртку, маузер и ругаться, как
извозчик. Даже для меня это перебор...
Наутро прощались. Арцеулов и Степа проводили уезжающих на маленькую
аккуратную железнодорожную станцию. Тэд был весел, заставлял Степу в
десятый раз повторять свой парижский и - на всякий случай - американский
адреса. А Арцеулову рассказал, как найти в Англии, точнее, в Шотландии его
почтенного батюшку. Валюженич-старший работал уже третий год в Абердине, в
тамошнем знаменитом университете, по приглашению своего коллеги и друга
Вильяма Рамзея.
Наташа молчала и старалась улыбаться. Степе она пожала руку, а
Ростислава на прощанье обняли чмокнула в щеку.
Поезд тронулся. Капитан и красный командир еще долго стояли на
опустевшем перроне. Возвращаться в свое неуютное пристанище не тянуло, тем
более их там никто не ждал, кроме вездесущих полицейских, которые
ненавязчиво сопровождали их до самого вокзала.
Несколько дней их никто не беспокоил. Лейтенант Джонс-Джойс-Джоунз
укатил куда-то в глушь, где в одной из деревень произошло ритуальное
убийство. Как подозревали власти, там не обошлось без запрещенной секты
тугов - поклонников страшной богини Кали. Из Дели новостей не было. Лишь
однажды пришла телеграмма из Бомбея - Наташа и Тэд сообщали, что
благополучно добрались до порта и через час отплывают.
Однажды утром Арцеулов пролистывал купленную им накануне газету и
внезапно охнул. Степа вопросительно поглядел на капитана:
- Ты чего?
- Сволочи... - негромко произнес Арцеулов. - Господи, какие сволочи!
Он бросил газету и нервно закурил. Степа с недоумением глядел на
разволновавшегося беляка.
- Они... ваши... расстреляли Адмирала. Без суда! Этот ваш Чудов...
Знал бы - порешил бы еще тогда!
- Колчака разменяли? - вскинулся Степа. - Ну так, чердынь-калуга,
чего еще с ним делать было? Ты, беляк, хоть знаешь, чего ваши творили в
Сибири? Знаешь? Небось, когда всю Центросибирь в Олекминской тайге
порубали - о суде не думали. А там были ребята получше вашего Колчака! И
когда в Куломзине, чердынь-калуга, стреляли каждого десятого! А как целыми
уездами пороли? Да твои беляки - зверье, бешеные псы, чердынь-калуга!
Похуже всяких оборотней. На вас крови - броненосцы пускать можно,
поплывут!
- Я воевал, - сдерживаясь, ответил капитан, - воевал на фронте. Между
прочим, защищал народ от ваших Венцлавов, Анубисов и прочей нечисти...
- Защищал! А ты народ спросил? Знаешь, как народ к вашей белой кости
относится? Ты бы Маркса лучше почитал, Ростислав. Или товарища Ленина. Это
называется классовая борьба...
- Я читал Маркса, Степан. И, наверно, побольше вашего. Интересовался
по молодости лет. Но скажите от себя - не от этого бухгалтера - зачем вам
нужна эта война?
- То есть? - не понял Степа. - Мы защищаем, чердынь-калуга,
завоевания пролетарской революции от таких как ты, недобитков! Мы для чего
власть в России брали, а? Потому что Вильгельм приказал? Или погулять
решили, чердынь-калуга, как Стенька Разин?
Арцеулов усмехнулся. Он вполне допускал оба эти варианта.
- Не лыбься, беляк! - отрезал Степа. - Власть мы брали для построения
всемирной Коммунии! И Россия только плацдарм, понял? А плацдарм, сам
знаешь, нужно чистить. РСФСР должна стать крепостью - кто не с нами, эта,
тот против нас!
- Вот что я вам скажу, господин красный командир. Кому-то здорово
надо отвлечь внимание. А лучший отвлекающий фактор - это война. Ваши же
пропагандисты, помните, трезвонили, что Государь начал в 14-м войну, чтобы
отвлечь народ от всякой там классовой борьбы.
- А ты, я вижу, совсем марксистом заделался, - Косухину стало весело.
- Да, посуди ты, интеллигент, от чего нам народ отвлекать?
- От тех, кто пришел к власти, - внезапно даже для самого себя
проговорил Ростислав. - От ваших Венцлавов, Анубисов, прочей нечисти, и от
тех, кто повыше.
Косухин хотел возмутиться, но вспомнил холодное желтое лицо товарища
Гольдина. И того, второго, с мягким медовым голосом.
- Поэтому вам нужна война. Заодно она позволит многое спрятать - тех
же славных бойцов 305-го. В мирное время на них обратили бы внимание,
правда? И заодно перебить наших, тех, кто поумнее, да и ваших. Война все
спишет! А потом те, кто это придумал, будут строить не всемирную Коммунию,
а то что они задумали на самом деле. Задумали - да вам не сказали!
- Во даешь! - восхитился Степа. - И кто ж они, эти придумщики? Может,
лешие с домовыми? Вон, как ты все к собачкам красноглазым подводишь!
- Кажется, перед самой войной я купил книжку, - усмехнулся в ответ
Ростислав. - Автор - какой-то Богданов. Этакий российский Уэллс! Сей
Богданов пишет, что революционеры планеты Земля тесно связаны со своими
коллегами на Марсе. И стало быть, помогают друг другу...
- Смеяться можно? - Косухин вздохнул. - Не какой-то Богданов, а
Александр Александрович, старый партиец, большевик... Книжка "Красная
Звезда" называется, написана для пропаганды идей революции среди молодежи,
понятно? Читал я ее - ничего, интересная.
- Не нравится марсианская версия? Знаете, мне тоже. Есть такой
принцип - "скальпель Оккама". Он гласит, что наиболее вероятное объяснение
- самое простое. Поэтому все ваши тайны здесь, на земле. И, похоже, вы
сами уже увидели кое-что в Шекар-Гомпе!
На этот раз Косухин промолчал.
Весь следующий день Арцеулов был молчалив, вяло реагируя на попытка
Косухина завязать разговор. Степа решил, что перегнул в споре палку и
обидел беляка-интеллигента. Он хотел обидеться в ответ, но как-то не
выходило. Степа понял, что ему совсем не хочется ссориться с белым гадом.
Эта мысль его окончательно расстроила.
Вечером Арцеулов неожиданно предложил выпить. Степа не стал
возражать, и они распили бутылку гадкого местного пойла, закусывая
холодным вареным рисом. После второй кружки Косухин, сломав большевистскую
гордость, попытался объяснится, но Ростислав не поддержал разговор.
Косухин ошибался. Капитан и не думал обижаться на его эскапады.
Просто этот день - обычный февральский денек - был для Ростислава
особенным. Ему исполнилось двадцать пять - возраст, до которого он совсем
недавно и не надеялся дотянуть. А если и надеялся, то думал, что встретит
его где-нибудь в окопах за Байкалом, на таежной тропе или в подвале
"чеки". Он мог представить все что угодно, кроме этого: Индия, забытый
Богом городишко с обезьянками на пыльных улицах и нахальный краснопузый, с
которым приходится делить крышу. Степе он ничего не сказал, сам не
понимая, почему. Может, не хотелось выслушивать поздравления от имени
Реввоенсовета с обещанием при первом же случае подарить собрание сочинений
Бронштейна. А может, просто настроение было неподходящим - юбилей не
радовал. Позади - фронт, впереди - тоже фронт, где придется выводить в
расход таких же вот твердокаменных, как краснопузый Степа, с которым его
кто-то умело развел по две стороны пропасти, расколовший Россию...
Наутро по городу разнесся слух, что всемогущий хозяин Морадабада -
лейтенант Джонс-Джойс-Джоунз, - наконец, вернулся, причем вернулся не
один.
11. ИНГВАР
Их позвали в полицейский участок, и Косухин с Арцеуловым вновь смогли
полюбоваться портретом короля Георга. Джонс-Джойс-Джоунз был суров и
озабочен. Впрочем, он встретил их не как арестованных, а скорее как старых
приятелей, пожаловавшись, что ему достался не округ, а болото с гадюками,
с которыми, по мнению лейтенанта, легче найти общий язык, чем с индусами.
Командировка не прибавила полицейскому жизненного оптимизма. Впрочем, его
слушали вполуха. Косухин - оттого, что не понимал по-английски, а капитана
заинтересовал человек, сидевший в комнате. С первого взгляда было ясно,
что он не имеет никакого отношения к полиции Его Величества. Не
англичанин, не индус - сильный, широкоплечий, с небольшой русой бородой, в
которой поблескивали серебряные пряди, одетый по-дорожному, как одеваются
богатые путешественники. Его не смущало то обстоятельство, что он
пребывает в стенах полицейского участка, напротив, ему явно было интересно
поглядывать на многочисленные инструкции, облепившие стены, на портреты
разыскиваемых, и он время от времени бросал взгляд то на Косухина, то на
капитана. В больших голубых глазах светилось любопытство, и, как
показалось Арцеулову, сочувствие.
Наконец лейтенант сообразил, что заговорился, и перешел к делу.
Оказалось, что по ходу расследования Джонсу-Джойсу-Джоунзу пришлось
завернуть в Дели, в департамент внутренних дел Англо-Индийской империи, и
там он встретил господина, который как раз собирался в Морадабад. Господин
Ингвар оказался не только соотечественником его подопечных и известным во
всем мире художником, но и ученым, большим знатоком Индии, который обещал
помочь лейтенанту в деле, заварившемся в его неспокойном округе.
- Ингвар Николай Константинович, - голос художника был глуховатым, но
сильным, а пожатие широкой кисти - весьма ощутимым. - Извините, что
несколько задержался, господа. Ваше дело потребовало встречи с
вице-королем, а потом господин Джоунз попросил меня заехать в одну из
деревень...
Они вышли из участка, оставив лейтенанта писать отчет. Как пояснил
господин Ингвар, лейтенанту Джоунзу - того звали именно Джоунз, а не Джонс
или Джойс - придется с этим делом повозиться.
- Меня почему-то принимают за знатока Индии, - негромко рассказывал
