портрет Гэсэра...
- Ух ты!.. - только и мог вымолвить Степа.
- Не портрет, конечно, - рассмеялся своей оговорке Ингвар. - Просто
картина. Я попытался изобразить Гэсэр-хана, каким его описывают легенды -
на белом коне, с луком в руках, в тот момент, когда он прицеливается во
врага...
Арцеулов вспомнил свое странное видение - командир Джор, рука,
оттягивающая тетиву - и черная тень, дышавшая могильным холодом...
- Я бы хотел у вас спросить, господин Ингвар, - начал он, неуверенно
взглянув на художника, наносившего последние черточки на рисунок.
- Да? - откликнулся тот. - Говорите, вы мне не мешаете.
- Я бы хотел узнать... Как вы можете объяснить то, что с нами
произошло?
- Вы имеете в виду революцию, войну или что-то иное? - голос
художника прозвучал неожиданно жестко и сурово.
- Не знаю... наверное, и это тоже. Но хотя бы то, что мы видели...
Ведь как ни крути - этого не может быть. То есть, не должно быть! Всякая
нечисть, нежить... Это мертвецкое гнездо Шекар-Гомп! Все эти Венцлавы,
Анубисы...
- Боюсь, вы обратились не по адресу, - спокойно ответил Ингвар. - Я -
художник, который увлекся Востоком, начитался легенд - и не больше. Ваш
коллега, уверен, объяснит вам куда быстрее и доходчивее.
- А то! - не удержался Степа. - Ты, Ростислав, как был беляк, беляком
и остался. Нечего Революцию путать со всякой мерзостью!
- Все-таки мерзостью? - как бы ненароком переспросил Ингвар.
- Да! - рубанул Косухин. - Мерзостью, это точно! Я себе это так вижу
- какие-то гады, которые примазались к нашему большевистскому делу,
готовят заговор. Они созвали всяких ученых-интеллигентов, чердынь его,
научились, как этих нараков воскрешать, создали чертов 305-й полк, а
теперь готовят себе кубло в Шекар-Гомпе! Ничего, доберемся и до них!
- Но кто же они, эти мерзавцы?
- Выясним, - угрюмо пообещал Степа, - не иначе, из
попутчиков-интеллигентов, которым диктатура пролетарская не по нутру...
- Ох, уж эти интеллигенты! - согласился Ингвар. - Вам эта версия не
по душе, Ростислав Александрович?
- Мне ее уже излагали, - капитан уклонился от комментариев. - Ну, а
все-таки, Николай Константинович, что вы скажете?
- Я не политик, не историк, и даже не специалист по марксизму и
этому, прости Господи, историческому материализму... Давайте я вам
расскажу одно предание. Как раз тибетское. Сейчас все это становится
модным. Запад всем надоел - подавай Восток...
- Блаватская, - вспомнил Арцеулов.
- Ну, госпожа Блаватская - явление относительно безвредное. Сейчас
пошли другие, покруче. Ищут на Востоке чуть ли не марсиан. Скоро, вот
увидите, понапишут такое, что куда там господину Уэллсу! Да-с, ничего не
поделаешь - мода... А это предание - настоящее и довольно редкое... Мне
рассказали его в одном монастыре неподалеку от Лхасы. Тот, кто мне его
рассказывал - настоятель монастыря - уверял, что оно было записано где-то
в XVII веке, но на самом деле значительно старше... Ну-с, постараюсь быть
ближе к тексту...
Ингвар помолчал, затем вновь заговорил - медленно, немного нараспев,
негромким глуховатым голосом:
- Когда был создан мир, он был похож на шатер с восьмью шестами,
полог которого образовывало Небо. Небосвод вращался вокруг центра мира,
где находилась великая гора Кайлас. Эта гора пронизывала мир снизу доверху
- от мира подземного, где скрывались духи ада, через мир людей в небеса,
где обитали боги-хранители Лха. Их много, и не всем им есть дело до мира
людей. Но Великий Лха, Отец Бытия, пожалел людей и послал своих сыновей,
чтобы они охраняли их, помогали в бедах...
...Их было четверо, сыновей Великого Лха: Лха Белых Небес, Лха Живого
Света, Лха Внутреннего Покоя, но самым могучим был Лха Старший Брат, имени
которого время не сохранило.
Отец Бытия, посылая их в мир людей, велел не вмешиваться в людские
распри и в людскую суету. Люди должны сами определять свою судьбу - хорошо
ли, плохо, но сами, без подсказки и приказа. Лха должны были следить за
тем, чтобы угроза из Внешнего Мира, находящегося за пределами Шатра с
восьмью шестами, не изменила людской жизни, и чтобы поддерживалось в
нерушимости главное равновесие нашего мира - равновесие между Жизнью и
Смертью, между теми, кто живет, и теми, кто превратился в духов-цхун...
Ингвар на минуту замолчал, закрыв глаза, словно вспоминая слышанное,
затем продолжил:
- Сыновья выполняли приказ Отца Бытия. Но шли годы, века,
тысячелетия, а люди, предоставленные сами себе, оставались прежними,
коснели в нищете и невежестве, неспособные к лучшей жизни. И тогда Лха
Старший Брат сказал братьям: "Не будем ждать больше. Мы должны помочь
людям стать лучше и счастливее". Братья, помня приказ Отца, не захотели
нарушить Высшую волю. Опасаясь, что Лха Старший Брат сам нарушит ее, они
оградили мир золотой стеной и поставили вдоль этой стены демонов-яки...
...Лха Старший Брат был бессилен перейти золотую стену. Но жажда
помочь людям была сильнее запрета, и он начал искать способ. Лха был мудр
и видел, что люди не поверят ни ему, ни его слугам, они слишком темны и
порочны. Поэтому он решил найти себе помощников в другом мире, мире
духов-цхун...
Цхун - неприкаянные души - когда-то свободно бродили среди живых,
наводя ужас и неся смерть. Но много веков назад сын Лха Белого Света по
имени Ньятицэнпо, дух-птица, спустился с порога небес и запер двери могил.
И вот теперь Лха Старший Брат решился открыть эти двери и, создав войска
из духов-цхун, установить среди людей справедливость и мир. Он знал,
многие погибнут в войне и хаосе, но надеялся, что уцелевшие заживут
счастливо...
И вот запоры отворились, раскрылась дверь в подземное царство Владыки
Шинджи, и войско мертвых выступило в поход. Три брата Лха видели беду, но
ничем не могли помочь - им было запрещено вмешиваться, и раз они не смогли
предотвратить войну, им оставалось лишь наблюдать за нею, по-прежнему
карауля золотую стену, чтобы никто не проник в Мир-Шатер из Внешних
миров...
- Ничего себе, чердынь-калуга, благодетель! - возмутился Степа, не
переносивший подобных поповских баек. - Напустил мертвяков, чтоб помочь
людям! Ну, придумали!
- Лха Старший Брат хотел помочь людям, - негромко ответил художник. -
Он видел, что живые люди полны страха и суеверий и сами не способны
освободиться. Когда война будет окончена, он надеется опять запереть
духов-цхун в их могилах... А пока они нужны ему - ведь мертвые не знают
страха и сомнений...
- Где-то я уже подобное слыхал, - заметил Арцеулов. - Был некий
персонаж, чей-то любимец, который возомнил о себе слишком много,
взбунтовался - и был отправлен ко всякой нечисти. Он тоже хотел, как там,
Косухин? "Весь мир насилья мы разрушим, до основанья, а затем..."
- Давай, давай, беляк, - хмуро отреагировал Степа. - Глумись!
- История о Светоносном немного иная, - возразил Ингвар. - Люцифер
восстал против Бога - и поэтому обречен. В этом поучительность
христианской легенды - ни сила, ни ум бунтаря не помогут ему - ведь он
посягает на Творца, на Владыку! А тут, господа, на мой взгляд, иное... Вы
ведь заметили - наш мир, шатер о восьми опорах, с точки зрения Большого
Мира - лишь закуток, чуть ли не пыльный угол. Лха, даже Лха Отец Бытия -
вовсе не всемогущие боги. Поэтому никакого предопределения нет, напротив!
Младшие братья, насколько я понимаю, не могут вмешаться, даже если люди
попросту погибнут, не выдержав подобного, с позволения сказать,
эксперимента...
- Сказки все это! - решительно заявил Косухин. - Байки!
- Вы так не любите сказки? - улыбнулся художник.
- Нет, чего... Сказки - люблю. Только эта сказка неправильная!
- Там не хватает комиссара? - полюбопытствовал Арцеулов.
- Это на тебя комиссара не хватает, беляк! - огрызнулся Степа. - А в
сказке нескладно как-то выходит. То эти братья мир стерегут, чтобы никто
не вмешивался, то, когда братец ихний напустил всякую нечисть,
отсиживаются, вроде как я - не я...
- Да, не очень логично, - согласился Николай Константинович. - Но
главная мысль наверное, в том, что эти духи-цхун уже действуют среди
людей. Это уже людские проблемы, которые люди обязаны решать сами...
- А вот это верно! - удовлетворенно констатировал Косухин. - Как бишь
в твоей любимой, Ростислав: "Никто не даст нам избавленья?.."
- Добьемся мы освобожденья своею левою ногой, - кивнул капитан. -
Бедный Евгений Потье! Писал песню для мирных анархистов, и надо же, к кому
попала! Аккурат к духу-цхун...
- Во, понеслась, - скривился Степа. - Вы напрасно, господин Ингвар,
этому несознательному сказки рассказываете. Теперь он всюду духов видеть
будет! На свечки в церквях все деньги истратит. А еще образованный!
- Значит, никто не даст нам избавленья? - художник с интересом
поглядел на Степу. - И вы не верите ни в чью помощь? И никогда не просили
помочь?
"Еще чего!" - хотел было горделиво заявить Степа - и осекся. Это было
неправдой - он просил о помощи тогда, когда никто из миллионов людей не
смог бы помочь - у могилы Ирмана, в падающем "Муромце" и совсем недавно,
когда комсомолец Гонжабов вырывал у него сердце. Просил - и... И ему
помогали...
- Если и чего... - хмуро начал Степа, замолк и, наконец, рубанул. -
То от несознательности и темноты, чердынь-калуга! Задурили народ! Ничё,
скоро пролетариат пообразованней вашего будет...
- Не спорю, не спорю, - согласился Ингвар. - С победившим
пролетариатом лучше не вести дискуссию. Однако же, господа, пора...
Уже уходя, Ростислав невольно оглянулся на неказистый домик, который
они покидали, и покидали навсегда. Казалось, жалеть не о чем - их плен в
забытом Богом Морадабаде кончался - но что-то мешало уходить отсюда с
легким сердцем. Эта лачуга стала первым безопасным пристанищем за многие
недели, а то и месяцы, где не грозила смерть, где не надо ночью выставлять
караулы и быть ежесекундно готовыми вступить в бой. Кто знает, когда в
следующий раз судьба подарит им такую же иллюзию мирной жизни, которую он,
Арцеулов, навек потерял на Родине?..
Степа не оглядывался - он спешил вперед, в загадочный Дели - цитадель
британского колониализма и, одновременно - он был уверен - центр борьбы
индийского пролетариата. О покинутом скромном приюте красный командир не
жалел - его жизнь только набирала обороты, впереди была далекая дорога,
которую следовало пройти, чтобы наконец вернуться в первую с мире страну
победившей Революции и стать плечом к плечу с товарищами по Партии. Он
спешил и не понимал, чего ждет этот контуженный беляк у входа в
покосившуюся развалюху.
Ингвар стоял молча, никого не торопя. Казалось, художник понимает
Ростислава, а может, видит то, что способен заметить лишь его взгляд -
странного чужака, занесенного бурей в индийскую глушь и теперь никак не
решавшегося покинуть свой временный приют. Ингвар не стал доставать
блокнот, но его спокойные серые глаза не отрываясь смотрели на двух
непонятных соотечественников, таких разных, и в то же время в чем-то очень
сходных...
В конце концов Арцеулов, вняв ироничному покашливанию Степы, мысленно
сказал: "Прощай" и, повернувшись, зашагал, не оглядываясь, по пустой в
этот час улице. Впереди лежал еще немалый путь, в конце которого было
теплое зеленое море, когда-то нагаданное ему - и Россия.
12. ЖЕЛТЫЙ ПЛАЩ
...Зеленое море Ростислав увидел не скоро - только через два месяца,
