раз больше. И ради чего? Между прочим, первым делом мы эту войну
прекратили...
- Чтобы развязать новую! Знаете, Агасфер, в теории у вас все
получается достаточно стройно...
- Поверьте, на практике тоже.
- Тогда почему под вашими знаменами воюют силы враждебные не только
цивилизации, но и тому миру, к которому мы с вами относимся? А среди ваших
врагов - все, что осталось в этой стране здорового?
- Интересно, кого вы имеете в виду?
- Ну хотя бы представителей науки. И деятелей здешней церкви.
- Вы имеет в виду христианство? Это, как вы наверно знаете, еще
молодая церковь. Ее позиции весьма слабы. Ну а ваши представители науки
страдают близорукостью. К тому же мои противники действуют весьма
недружно.
- А если они все-таки объединятся? Не боитесь?
- Представьте, нет. Кое-что они, конечно, могут. Об этом как раз и
будет сегодня разговор на... синедрионе. Но они слепы. Их я, в общем, не
боюсь. Я не боюсь даже фанатиков - их легко натравить на таких же
фанатиков, но с противоположным знаком. Я боюсь других... отрешившихся.
- Наверно, я плохо выучил язык. Я вас не понимаю.
- Я просто неясно выразился. Вы никогда не бывали в цирке?
- А что это такое? Что-нибудь научное?
- Это место, где местные аборигены развлекаются. Там показывают
фокусы. Помните факиров в Индии?
- Факиры в Индии не показывают фокусов. Они...
- Знаю, знаю! Но здесь это называется фокусами. Так вот, большая
часть зрителей никогда не разгадает фокус, потому что смотрят на факира. В
этом весь трюк. Но тот, кто почему-то отрешился, отвел глаза от приманки,
может увидеть главное. Вот таких, отрешившихся, я побаиваюсь.
- Я вас понял. И поэтому вы раздуваете войну, чтобы все смотрели на
факира?
- Зачем же так категорично! Я, как и мы все, против всякой войны. И
очень жаль, что эти самые ваши представители науки до сих держат против
меня камень за пазухой. Впрочем, это уже относится к повестке дня
завтрашнего... точнее, уже сегодняшнего синедриона, перед которым мне
хотелось бы немного отдохнуть. Все-таки я не марсианин.
- Я ухожу, Агасфер... Кстати, почему вы выбрали такое нелепое
прозвище? Или вы считаетесь с традициями?
- В некотором роде так оно и есть. Здешние традиции, как и люди,
весьма забавны.
- Вы уже второй раз повторяете это слово, Агасфер. Неужели вам ничуть
не жаль этих людей?
- Жаль? Знаете, мой друг, мое чувство юмора поистине ничто в
сравнении с вашим...
1. НИЖНЕУДИНСК
- Огни, ваше благородие!
- Что? - не понял Арцеулов, на всякий случай покосившись в ночную
тьму, куда указывал незнакомый ему унтер-офицер - напарник по караулу.
- Огни, господин капитан, - повторил унтер, вновь тыча куда-то вдаль.
В голосе его чувствовался плохо скрытый страх. - Повстанцы, ваше
благородие! Сторожат!
Арцеулов пожал плечами и всмотрелся. Сквозь темень, опустившуюся на
Нижнеудинск и затопившую станцию, он разглядел множество огоньков,
охватывавших город неровным полукольцом.
- Прекратите панику, унтер! - наконец буркнул он, морщась от
налетевшего ледяного ветра. - Вечно вам повстанцы мерещатся... Лучше
пройдемся, а то заледенеем.
Капитан одернул свой черный полушубок и решительно зашагал вдоль
эшелона. Но унтер не унимался - он заспешил следом, стараясь не отстать от
Арцеулова.
- Так костры же! - выкрикнул он. - По всем сопкам костры!
- Это легионеры! - не особо уверенно возразил Арцеулов, вновь кривясь
от холода. В полночь, когда они заступили на пост, было минус двадцать
девять, а теперь мороз перешагнул тридцатиградусную отметку.
- Не-а, - немедленно возразил унтер. - Чехи - они у самой станции
костры жгут. Дальше - боятся. Дальше - эти...
- Ну и черт с ними! - вконец разозлился капитан, резко останавливаясь
и с трудом удерживаясь, чтобы не врезать напарнику прямо по перепуганной
физиономии. - Бежать вздумал, сволочь! Своих увидел!
- Бежать, - пробурчал унтер-офицер и бросил злобный взгляд на
капитана. - Как же, убежишь! Я ведь, как и вы, черный гусар! Они меня
сразу...
Арцеулов повернулся к унтеру спиной и зашагал дальше. Эшелон был
огромен, и, чтобы обойти его, требовалось больше получаса. Впрочем, они
были здесь не одни - еще двое шли навстречу, еле заметные в тусклом свете
станционных огней. Несмотря на лютый холод и панику, караульная служба
неслась исправно - начальник штаба Верховного, генерал Зенкевич приказал
ставить в караулы лишь офицеров и особо надежных унтеров. Многие
заворчали, Арцеулов же отнесся к приказу спокойно - здесь, в ночной тьме,
окруженной мигающими огоньками повстанческих костров, исчезло томящее
чувство западни, не покидающее его за бронированными стенами поезда
Верховного Правителя адмирала Колчака.
В конвой Верховного Арцеулов попал три месяца назад, сразу после
госпиталя. Точнее, адмирал приказал зачислить капитана в свой конвой еще в
апреле прошлого, 19-го года, когда Арцеулов - тогда еще поручик, - вместе
с полковником Гришиным-Алмазовым прорвался через красный фронт у Царицына,
доставляя секретную депешу от Главкома Вооруженных Сил Юга России.
Очевидно, Верховный решил дать молодому офицеру своеобразный отдых, а
может, и украсить свой конвой ветераном Ледяного похода и Анненским
кавалером. Но Арцеулов попросил лишь недельный отпуск, чтобы разыскать в
Омске жену, а затем уехал на фронт. Он был зачислен в корпус Каппеля в
самый разгар боев на Каме, воевал всего неделю, после чего потянулись
месяцы госпиталей. В сентябре капитан вновь был зачислен в конвой
Верховного и с тех пор, несмотря на несколько рапортов и личную беседу с
адмиралом, служил в охране ставки. Впрочем, с начала декабря Арцеулов уже
не просился на фронт - фронт сам нашел его, охватывая цепочкой ночных
костров...
Капитан козырнул поравнявшемуся с ним патрулю и ускорил шаг - холод,
несмотря на полушубок, становился почти невыносимым. Унтер вновь заспешил,
притопывая на ходу, и капитан мельком подумал, что надо распорядиться
выдавать караульным валенки. Внезапно где-то вдали, среди окружавших
станцию сопок, резко ударила пулеметная очередь. Арцеулов замер, но вокруг
было тихо.
- Стреляют, ваш бродь, - унтер уже был рядом и привычно ткнул рукой в
толстой рукавице куда-то в ночную тьму.
- Не сунутся, - уверенно заявил Арцеулов. - Не нас побоятся, так
чехов...
- И не холодно им, - каким-то суеверным тоном заметил унтер. - Словно
медведи!
Арцеулов на секунду задумался. Повстанцы, равно как и другая красная
сволочь, слабо ассоциировались у него с родом людским, и мысль о том, что
повстанцы тоже должны мерзнуть на тридцатиградусном морозе, как-то не
приходила ему в голову.
- Ну и пусть мерзнут, сволочи, - рассудил он. - Хоть бы все
перемерзли!
- И волков не боятся! - тем же тоном продолжал унтер.
- Волков? - удивился капитан. Как и всякий горожанин, он помнил
волков лишь по детским сказкам и редким посещениям разъездного зверинца.
- Так волки же! Расплодилось в войну! - в голосе унтера чувствовалось
недоумение по поводу непонятливости офицера. - И зима опять же...
- Ерунда! - отмахнулся Арцеулов. - Они на винтовку не сунутся!
- Как же, не сунутся... Вот их высокоблагородие полковник Белоногов
тоже так думали...
- Что? - дернулся Арцеулов. - Что ты сказал?
Арцеулов неплохо знал полковника Белоногова и немного ему завидовал.
Белоногов был высок, красив, к тому же, как рассказывали, был прекрасным
спортсменом. Капитан слыхал, что Белоногова очень ценил Верховный и
держал, как говорили, для самых опасных поручений.
- Так что случилось с Белоноговым? - вновь поинтересовался он,
заметив, что унтер молчит.
- Нашли его сегодня, - проговорил тот. - Почти сразу за станцией.
Только по полушубку и узнали, да и от того одни клочья остались! Говорят,
он вчера ночью хотел уйти. И следы вокруг - ни одного людского...
- Бред какой-то, - капитан знал, что такое смерть на войне, но гибель
от волчьих клыков казалась почему-то особенно жуткой. - Почему же он не
стрелял? Ведь вчера было тихо?
- То-то и оно, что не стрелял, - буркнул унтер. - Волки... И хорошо,
если просто волки.
- Прекратите! - вконец озлился Арцеулов и молча зашагал дальше вдоль
казавшегося бесконечным эшелона. Дурацкий разговор окончательно вывел из
равновесия. Если унтер не врал, то Белоногов, пытался уйти не по своей
воле. Такие люди не дезертируют, к тому же уходить ночью не имело смысла -
куда проще это было сделать средь бела дня, просто отлучившись на станцию
и скрывшись среди чешских эшелонов. Значит, их положение настолько
невеселое, что адмирал послал с каким-то заданием своего самого надежного
офицера. И, как выяснилось, послал на верную смерть. Но почему полковник
не стрелял? Может, задание было настолько секретное, что он попросту не
имел права обнаруживать себя? Нет, все равно получалось что-то
несуразное...
Сменившись, Арцеулов долго грелся у гудящей печки, а затем направился
в свое купе, решив поспать до рассвета. Но еще в коридоре заметил, что
дверь купе отодвинута, изнутри стелется папиросный дым и слышатся чьи-то
голоса. Итак, к ним заглянули гости, и поспать едва ли придется.
Арцеулов не ошибся. В купе, кроме его соседа, подполковника Ревяко,
сидел неизвестный ему капитан с Владимирским крестом на груди и
заместитель коменданта эшелона полковник Любшин. Впрочем, капитан с
Владимиром так и остался инкогнито - он мирно дремал, не выпуская из рук
пустого стакана. Подполковник Ревяко тоже явно собирался последовать его
примеру, но при виде Арцеулова встряхнулся и попытался привстать.
- А, Ростислав! Добрый вечер! Как там большевички, не высовываются?
- По-моему, уже почти что "доброе утро", - спокойно отреагировал
капитан, присаживаясь и принимая от Любшина стопку шустовского коньяка.
Еще пара таких же бутылок, но уже пустых, сиротливо стояла в углу.
- Так все-таки, - не унимался Ревяко, - как там господа повстанцы?
Говорят, их уже видать?
- Говорят, - неопределенно реагировал Ростислав, которому почему-то
совершенно не хотелось рассказывать о кострах, горевших на сопках. - А по
какому поводу пьем? Именины, что ли?
- Нет, поминки, - совершенно серьезно ответил подполковник, и
Арцеулов сразу же вспомнил о полковнике Белоногове.
Он допил коньяк и вопросительно посмотрел на Любшина.
- Подполковник прав, Ростислав Александрович, - кивнул тот. - Только
что сообщили - пал Иркутск. Так что повод есть.
- Так точно, - поддержал Ревяко. - Помянем нас, рабов Божьих. Любшин,
плесните еще!
Остатки коньяка были честно разлиты по трем стопкам. Мирно спящий
неизвестный капитан с орденом Св.Владимира остался таким образом без своей
законной доли.
- Что же теперь? - осторожно поинтересовался Арцеулов, присаживаясь
рядом с полковником Любшиным. - Ведь вчера сообщали, что в Иркутск вошли
войска Семенова.
- Чехи, - полковник махнул рукой и залпом выпил коньяк. - Их
Национальный совет потребовал вывода всех забайкальских частей. Наши
капитулировали, и теперь там какой-то Политцентр. Говорят, эсеришки...
- В Красноярске уже краснопузые, - добавил Ревяко. - А мы сидим в
Нижнеудинске и ждем, покуда господа чехословаки чохом отдадут нас
Совдепам. Сволочи! Всех бы их, союзничков!
Арцеулов не возражал. Господ союзников он ненавидел почти также, как
и красных.
- Нижние чины дезертируют, - тихо проговорил Любшин. - Сегодня ушло
