- Он будет вам нужнее, - заявил художник, не слушая протестов
Ростислава. - Даже если бы вы просто ехали в эмиграцию, он бы не дал вам
умереть с голоду. Но вы едете на фронт...
- И его закопают вместе со мною после первого же боя, - сухо отрезал
капитан.
- Может быть, - спокойно согласился художник. - Но может случиться и
так, что этот камень спасет вам жизнь. Ведь это же "Камень Спасения"...
- Вы верите в эту мистику?
- Ну, я же недаром увлекаюсь Востоком... Знаете, мне почему-то
кажется, что тот, кто подарил камни - старый монах - знал, ЧТО именно
отдает вам. Ведь благодаря им вы сумели прожить в чужой стране и теперь
возвращаетесь на Родину. Не спешите расставаться с сапфиром, Ростислав
Александрович. К тому же ваш друг оставил этот камень именно вам...
- Мой друг? - Арцеулов недоуменно поглядел на художника, с трудом
соображая, что речь идет не о ком-нибудь, а о краснопузом Степе.
- Да, ваш друг. Который сам не свой от того, что вы едете, как он
считает, на верную смерть. Не пренебрегайте его даром.
- Он сам рискует больше моего, - неожиданно для самого себя произнес
Арцеулов. - Ему нельзя сейчас возвращаться в Россию!
- Как и вам, Ростислав Александрович. Лучше всего, если бы вы оба
поработали вместе со мною. Ведь мы занимаемся куда более важным делом, чем
та мерзость, которую вы зовете войной.
- "Красота спасет мир", - цитата прозвучала без особого почтения.
Художник грустно улыбнулся:
- Да, конечно, "эйне колонне марширен, битте колонне марширен..."
Красота не спасет мир, вы правы. Но культура - это единственное, что может
объединить людей. Все остальное лишь разделяет - политика, религия,
экономика... Мне кажется, когда-то в Индии это понимали. Поэтому я здесь,
я не в Париже или не в Таврии, хотя, поверьте, стреляю я недурственно.
Жаль только вас, честных и умных - белых, красных и всех прочих цветов...
- Мы защищаем культуру, - возразил Арцеулов. - Ту самую культуру,
которая должна спасти мир. Иначе господа комиссары доберутся и сюда...
- Защищаете... Культура не нужна мертвым, Ростислав Александрович. У
мертвых другие интересы. У них - Шекар-Гомп... Боюсь, Око Силы еще
напомнит о себе. И тогда действительно понадобятся защитники.
- Я готов, - кивнул Арцеулов. - И не один я...
- Дай-то Бог... Но, боюсь, слишком многих уже нет, а теперь и вы с
вашим другом едете убивать. И дай-то Бог вам не встретиться на поле боя. А
войско Лха Старшего Брата растет, и, может, через какое-то время господа
комиссары, о которых вы изволили упомянуть, покажутся вам сущими агнцами
по сравнению с теми, для кого они мостят дорогу...
Уезжал Ростислав с тяжелым сердцем. Вроде бы, он делал все правильно.
Он выполнил приказ Адмирала. Он помог выручить Наташу Берг из логова
упырей в Шекар-Гомпе. И теперь он, капитан русской армии, возвращается на
последний клочок русской земли, чтобы встретить там свою судьбу. Он
рассчитался почти со всеми долгами, даже умудрился дожить до собственного
двадцатипятилетия - и отметить юбилей в компании краснопузого, который еще
совсем недавно ловил его по всему Иркутску. Оставался лишь долг
большевикам - и Арцеулов ехал в Таврию отдавать его...
Но что-то было не так. Уже ночью, когда экспресс, мягко покачиваясь
на рельсах, подъезжал к Бомбею, Ростислав сообразил, что мешает ему.
Тогда, в поезде Верховного, он, казалось, подумал обо всем. Но в те дни он
не знал еще о Шекар-Гомпе, об Оке Силы, о Лха Старшем Барте. Он и сейчас
не понимал почти ничего - но он что-то видел, что-то успел заметить. И
если через несколько недель, месяцев или даже лет он упадет посреди
белесой крымской степи, эти знания пропадут вместе с ним. А все остальные
могут сообразить, что к чему, слишком поздно, когда то, что собирается
сейчас среди заснеженных гор, обрушится с их вершин на весь мир.
Его жизнь не имела особого значения - не больше, чем жизни тысяч его
товарищей. Но о Шекар-Гомпе знал лишь он. Он, и еще трое. И может, это
требовало от него, Ростислава Арцеулова, чего-либо иного, чем просто
возвращения на безнадежный фронт... Но менять что-либо было поздно...
Яркое солнце заливало утренний Бомбей, у пирсов толпились огромные -
белые, серые, черные - пароходы, билет лежал в кармане, и оставалось лишь
одно - подняться по трапу и сказать "Прощай" этой прекрасной стране,
которую он так и не сумел хоть сколько-нибудь узнать. До отплытия
оставалось совсем немного. Ростислав стоял неподалеку от трапа, провожая
глазами вереницу пассажиров, поднимавшихся на борт огромного лайнера
"Фламинго". Где-то неподалеку отправлялась "Маргарита", на которой плыл
краснопузый Степа. Он не пришел, впрочем и Ростислав не собирался
разыскивать Косухина. Ругаться не хотелось, а говорить было не о чем...
...Внезапно он почувствовал взгляд. Это бывало с Ростиславом нечасто,
но в таких случаях он не ошибался. Кто-то смотрел на него. Арцеулов ощутил
странную тревогу, хотя вроде бы опасаться до самого отъезда было нечего.
Он обернулся.
В глаза бросилась яркая желтая ткань - плащ, который носили
буддийские монахи. Их было здесь много, но Ростислав сразу понял - это не
случайная встреча - хотя он и не думал когда-либо вновь увидеть этого
человека.
- Господин Цронцангамбо?
Монах сложил руки на груди, поклонился и медленно заговорил. В первую
секунду Ростислав растерялся, но затем заставил себя сосредоточиться:
"Что-то случилось... Слушай... Слушай внимательно..."
Контакт наладился быстро. Уже через минуту Ростислав стал разбирать
отдельные слова:
- Спешил... брат Цонхава... Надо...
- Погодите, - остановил его капитан. - Я сейчас...
Монах на минуту замолчал, а затем заговорил вновь, и на этот раз
смысл сказанного четко отпечатывался в сознании:
- Да пребудет с вами мир, Ростислав. Рад, что нашел вас - я очень
спешил, но от Шекар-Гомпа было трудно добраться. Я шел пешком...
- Что-то случилось? - перебил его Арцеулов. - Они обнаружили убежище?
- Нет. Это покуда не в их силах, но монастырь теперь защищен куда
лучше. Даже брату Цонхаве не проникнуть туда. Боюсь, нам скоро придется
уходить. Брат Цонхава велел предупредить...
Он замолчал, переводя дух. Арцеулов успел сообразить, что
Цронцангамбо шел пешком от самого Шекар-Гомпа. Шел, чтобы предупредить. И
ему стало стыдно, что он когда-то обвинял монаха в излишнем благоразумии.
- Брат Цонхава говорил с духами. Никто из нас не умеет так
разговаривать с духами, как он. Вам, людям Запада, это, наверное, кажется
странным...
- Нет, нет! - Арцеулов вдруг понял, что и в самом деле верит монаху.
Люди Востока разговаривают с духами. Люди Запада называют это
предчувствием или интуицией...
- Он говорит, что вам четверым грозит опасность. Гораздо большая, чем
он думал раньше. Кого-то из вас ждет предательство и смерть. А может, и
то, что хуже смерти. Кого - духи не смогли объяснить. Учти это, Ростислав,
и сообщи своим друзьям. Прощай...
Цронцангамбо поклонился и, прежде чем капитан успел сказать хоть
слово, исчез в толпе. Ростислав растерянно оглянулся. Надо задержать
монаха и расспросить подробнее. Надо бежать к трапу "Маргариты" и ловить
там дурака-Степу, которого он не имел права отпускать в Совдепию на
растерзание упырям Венцлава. Надо узнать, что случилось с Наташей, почему
молчит Тэд...
Заревел гудок, Арцеулов взглянул на часы и понял, что опоздал -
"Маргарита" отчалила, унося Степу в Марсель, и ему не успеть. Трап уже
снимали. Арцеулов еще раз оглянулся - но монах исчез, и капитан стал
медленно подниматься наверх...
За бортом плескалась зеленая вода - то самое теплое весеннее море,
которое было обещано ему. Он плыл на пароходе, словно осуществились давние
детские сны о дальних рейсах к незнакомым берегам. "Фламинго" отходил от
пирса, медленно проходя мимо огромных кораблей, ждущих своего часа - часа
отплытия. В памяти скользнули строчки подзабытого за военные годы, но
когда-то любимого поэта - о кораблях, заякоривших бухту, принесших с собой
мечту о далеком Океане. Но Ростислав не думал о том, что впереди. Там все
ясно - фронт и последний клочок родной земли, который ему суждено
защищать. Арцеулов смотрел на берег, на уходящую от него навсегда Индию, и
ему вдруг почудилось, что над белыми бомбейскими домами, над зелеными
пальмами и острыми крышами храмов, над обычной суетой огромного порта
неслышно проступают ледяные вершины, среди которых чернеют четкие силуэты
монастырских башен. И легкий морской ветерок внезапно показался Ростиславу
ледяным, как будто мертвое дыхание Шекар-Гомпа настигло его даже здесь...
...Толпа теснилась на медленно удалявшейся пристани. Арцеулов долго
всматривался, надеясь разглядеть желтый монашеский плащ, но тщетно - берег
исчезал, становился серой неясной полосой, которой тоже предстояло
сгинуть, уступив место равнодушной зелени морского простора.
Андрей ВАЛЕНТИНОВ
ВОЛОНТЕРЫ ЧЕЛКЕЛЯ
- Прежде чем мы начнем говорить о делах, не могу не выразить
восхищения вашей настойчивостью. Наверно, добраться сюда было нелегко.
- Насколько я понимаю, Агасфер, эти слова должны означать, что вы не
потеряли столь памятного нам всем чувства юмора. А смеяться, собственно,
не над чем. Иного способа связаться с вами у нас не оставалось. Вы же не
желаете выходить на связь...
- Не желаю. Все, что могли, мы уже сказали друг другу.
- Вы ошибаетесь...
- Я добирался к вам через Сибирь. Сейчас там ад. Вы сидите тут,
экспериментируете...
- Спокойнее, мой друг, спокойнее... Вы, я вижу слишком вжились в роль
ходока.
- В чью роль?
- Ах да, вероятно, вы учили язык по старым пособиям. Это неологизм.
Так называют представителей местного населения, которые совершают
длительные путешествия, надеясь найти истину. Приходится порой их
принимать. Они очень забавны... Я хорошо знаю, что происходит сейчас в
Сибири. Кстати, через несколько часов у меня как раз заседание, где будем
обсуждать круг проблем, связанных именно с этим, так вам запомнившимся
регионом...
- Заседание? Вашего синедриона?
- Как? Ах да, у вас, помнится, тоже есть чувство юмора. Ну, пусть
будет синедрион, хотя вам неплохо бы выучить здешние названия.
- Не надо, Агасфер. Я прекрасно знаю, чем совет народных комиссаров
отличается от синедриона. Поверьте, мы знаем не только это...
- Прикажете понимать, как намек о возможном разоблачении?
- А вы не боитесь?
- Помилуйте! Да меня здесь уже не первый год именуют куда похлеще. Я
и немецкий шпион, и агент мирового еврейства, и масон. Один мой коллега
всерьез считает меня марсианином. Ваша, так сказать, версия, будет
выглядеть весьма бледно... Но к делу. Можете не затруднять себя уговорами.
Вы, вероятно, уже догадались о моем ответе?
- Это нетрудно. Вы скажете, что наша многолетняя болтовня не сделает
людей счастливее, что мы все трусы, испугавшиеся реального дела...
- Помилуйте, когда же я так выражался?
- Дело не в тоне, а в сути... Вы считаете, что перед вами уникальный
шанс ускорить и исправить человеческую историю, и ради этого можно пойти
на определенные - кем определенные, Агасфер? - жертвы. И что ваши
временные, так сказать, союзники в дальнейшем будут нейтрализованы, а
утопические идеи - скорректированы. И что без вашего вмешательства крови
пролилось бы значительно больше...
- Именно так. В последнюю войну здешние аборигены пролили ее во много
