спокойный, с лукавинкон взгляд лесной феи. И горестно матернулся про себя
- н-ну, Пашка... Завел порядочки. Не Шантарск, а гарем посреди аравийских
песков. Впрочем, он и в юности был ходок почище Петра.
А главное, то ли печальное, то ли комическое, несмотря на всю
ошарашенность, в глубине души нет, увы, ни осуждения, ни отторжения. Ежели
цинично - любой нормальный мужик, не маньяк, но и не пуританин, в таких
вот условиях будет ощущать главным образом то самое чувство глубокого
удовлетворения. Обе стервочки, что Анжела, что Марианна, дело знают. Одна
беда: все это вовсе не ему предназначено, чужое...
Глава четвертая
ДОМАШНИЙ ТЕАТР ГРАФА ШЕРЕМЕТЬЕВА
Вопреки его опасениям, ужин в роскошной столовой оказался не столь уж
удручающим процессом. Он очень быстро привык. Просто внушил себе, что
оказался в хорошем ресторане, - бывали-с в прошлые времена, когда славные
офицеры армии российской еще не считались отбросами общества...
Да и не оказалось тех самых наборов многочисленных ножей и вилок, касаемо
которых правила этикета предписывали начинать непременно с крайних.
Видимо, Пашка справедливо решил не доводить идею великосветскости до
абсурда - по крайней мере, в домашнем кругу. В общем, обычный ужин - с
поправкой на роскошь и обилие блюд, прилежно подаваемых бесшумно порхавшей
вокруг стола Марианной.
И Катя, и Надя держались предельно обыденно - они-то, надо полагать,
привыкли. Постепенно и Петр немного расслабился душою, не следил бдительно
за локтями и падающими на скатерть крошками, в итоге неплохо поужинал,
завершив процесс парой бокалов вина. Кажется, прошло гладко. В следующий
раз пройдет и совсем непринужденно - не самое тяжкое испытание, как
оказалось, семейные трапезы в хоромах г-на Савельева, промышленника и
коммерсанта...
Гораздо более нервировало поведение Реджи - чертова псина вела себя
по-прежнему: явно сбитый с панталыку буль то возникал в дверях столовой,
вглядываясь в Петра прямо-таки с человеческим недоумением, то скрывался,
тихо ворча. Никак не хотел признавать хозяина - и успокоиться никак не
желал. И "жена", и "падчерица" не могли не обратить на это внимание - но,
к счастью, Катя сама подыскала подходящее объяснение: кто-то ей напел, что
собаки - прирожденные телепаты, и она всерьез предположила, что пес шестым
чувством просек случившуюся с хозяином беду, оттого и не находит себе
места. Петр, вздохнув с превеликим облегчением. постарался развить и
закрепить эту тему, добросовестно пересказав парочку историй о собачьей
телепатии, вычитанных из многоцветных бульварных газеток. Удалось, похоже.
В конце концов Катя шуганула пса на место. и он, ворча, удалился.
- Благодарю за хлеб-соль, папенька, - присела Надя, встав из-за стола. -
Разрешите вздорному ребенку удалиться на дискотеку? Не зацикливаться же на
компьютерных трудах, нужно и развеяться временами.
- Валяй, чадушко, - сказал Петр.
Щелкнула невидимая картотека. Дискотека "Метрополис", приют золотой
молодежи, проплаченная заботливыми новорусскими "предками", немаленькая
охрана старательно бдит, по мере возможности отсекая наркотики, спиртное и
замаячивших на горизонте представителей "низших классов". Отвезет и
привезет Митя Елагин, нет причин для беспокойства, можно спокойно
разрешить...
Механически поблагодарив Марианну - последовав в том примеру Кати,
прямо-таки скопировав ее интонации и слова, - Петр пошел к себе в кабинет.
По дороге чертова псина снова проводила его злым, недоуменным ворчаньем,
но, слава богу, на какие-либо активные действия не решилась. Может,
притерпится? Задобрить его следует, вот что, притащить с кухни
какого-нибудь мясца, глядишь, и наладится...
Он даже обрадовался, когда после обычного деликатного стука появилась
Марианна. Взял быка за рога:
- Слушай, сообрази там с кухни чего-нибудь для Реджи. Тина сосисок,
колбаски... Такое впечатление, он от меня за неделю отвык. Надо налаживать
контакт...
- Павел Иванович, вы, наверное, забыли... - Марианна показала на
письменный стол. - Перед самой аварией я купила пару упаковок костей, ну,
этих, импортных имитаций, вы тогда просили... Они там и лежат. Реджи
обожает.
- Забыл ведь, - сказал Петр с вымученной улыбочкой. - Ну да. кости... Ты,
главное, не удивляйся, чует моя душа, мне еще многое придется напоминать.
Положительно, дают о себе знать провальчики...
- Я и не удивляюсь, Павел Иванович, - преспокойно заявила Марианна. -
Екатерина Алексеевна мне подробно пересказала все, что говорил доктор. Вы
не напрягайтесь, со временем обязательно пройдет...
- Да я и не напрягаюсь, - облегченно вздохнул Петр.
И подумал, что следует в ближайшее же время ознакомиться с содержимым
"своих" стола и секретера. Чтобы поменьше попадать впросак. Вот так вот
ляпнешь о чем-то - а оно, оказывается, у тебя в столе преспокойно лежит.
Пашка, правда, не дал кода от корейского сейфа, но там, надо полагать,
чисто личные бумаги, Лжепавлу в данный момент совершенно ненужные. А стол
и секретер следует изучить не откладывая...
Марианна, похоже, не собиралась уходить. Петр вопросительно поднял глаза.
- Театр, Павел Иванович, - непринужденно напомнила она. - В каминной все
готово, ждем-с...
"Вот оно что, - облегченно вздохнул Петр. - Вот он где, театр "Палас",
оказывается, - на дому, как у вельмож в старину водилось. Интересно, в чем
сюрприз?"
- Все, как обычно? - осведомился он небрежно, чтобы не давать ей повода
лишний раз вспоминать о "провальчиках".
- Разумеется. Изволите проследовать?
- Изволю, - кивнул он.
...За его спиной с тихим стуком вошла в пазы задвижка. В каминной царил
полумрак, только на столике возле широкого дивана горел неяркий ночник.
Добравшись до дивана, Петр устроился поудобнее, обнаружил на столике
приличных размеров поднос с бутылкой коньяка, тоником, закусками и
заедками. Марианна, скользнув в полумраке грациозной тенью, скрылась в той
самой низкой дверце в дальнем углу зальчика. На минуту воцарилась
загадочная тишина. Признаться, Петр был заинтригован - Пашка ни словом не
упомянул ни о каких домашних театрах графьев Шереметьевых, ушедших в
небытие развлечениях былого всемогущего барства в "век золотой
Екатерины"...
Чтобы вернуть душевное спокойствие, налил себе изрядную дозу коньяка,
разделался с ней в темноте и закурил - слава богу, с этим никаких проблем
не возникало, Пашка сам дымил, как старинный паровоз, повсюду в хоромах
стояли пепельницы...
Неожиданно послышалась тихая музыка, постепенно она становилась громче, но
так и не дошла до рубежа, на котором превратилась бы в терзающую уши
какофонию. Некая смесь булькающе-томных турецких мелодий и современных
электронных ухищрений. Приятная, в общем. Столь же внезапно налились
светом прожекторы, бросая на эстраду разноцветные лучики, понемногу залив
ее ярким сиянием, смешением причудливых радужных теней, скольжением
невесомых геометрических фигур - круги плавно превращались в овалы, овалы
- в звезды, в волнообразные линии, загадочные переплетения. Цвет
постепенно менялся, под потолком пришел в движение зеркальный шар. Денег и
высококлассной электроники во все это было, надо полагать, вбухано
немало...
Но выглядело, нельзя не согласиться, чертовски красиво. Петр засмотрелся с
сигаретой у рта.
- Сегодня мы открываем нашу программу полюбившимся публике номером
"Лас-Вегас"... - промурлыкал на фоне музыки из невидимых динамиков голосок
Марианны.
Катя появилась на эстраде столь же неожиданно, выскользнув из низенькой
дверцы.
Вот тут-то у него по-настоящему сперло в зобу дыханье. На ней красовался
кружевной халат до пят, просторный, белый, в разноцветных лучиках
прожекторов, ставших подобием рентгена, не скрывавший черного затейливого
белья и алых колготок с замысловатым узором. Обычно она пользовалась
косметикой умело и ни капельки не вульгарно, так что казалось, будто
никакого макияжа и нет вовсе, а сейчас была накрашена с удручающей
обильностью, словно недалекая провинциалочка, впервые в жизни попавшая в
столичную дискотеку и посчитавшая потому нужным нанести на мордашку
полкило грима. Как ни странно, от этого она казалась еще красивее и моложе.
Петр сидел с отвисшей челюстью - чего в залитым мраком "зрительном зале"
никто, к счастью, не мог бы узреть. Да и не было других зрителей.
Катя танцевала так, словно последний год только тем и занималась, что
смотрела ночной канал "Плейбоя", старательно разучивая потом все приемчики
и ухватки заокеанских стриптизерш. С застывшей на лице улыбкой, посылая в
темноту недвусмысленные взгляды, извивалась вокруг шеста, сверкавшего
сейчас так, будто его отлили из чистого золота. Кружевной халат давно уже
улетел на край эстрады, где и висел комом, стройная фигурка выгибалась с
отточенной грацией, заставляя его несчастное сердчишко колотиться турецким
барабаном, черный бюстгальтер проплыл по воздуху, словно осенний лист на
слабом ветерке, исчез в темноте, в голове у Петра стоял совершеннейший
сумбур...
Он судорожно сжал в кулаке полный бокал, поднес ко рту, пытаясь этим
жестом найти некую спасительную соломинку. Отличный коньяк мягкой,
щекочущей волной достиг желудка. Большими пальцами Катя приспустила черные
трусики, прильнула к сверкающему шесту, скользя по нему ладонями, то
опускаясь на колени, то медленно выпрямляясь.
То, что с ним происходило, однозначному описанию не поддавалось. С одной
стороны, мужское естество заявляло о себе так, что Петр ежесекундно ожидал
услышать треск рвущейся материи. С другой - он сгорал со стыда. За себя,
за нее, за Пашку, за все происходящее. В разнесчастной башке стоял полный
кавардак. Где она научилась так? Неужели ей это нравится? Сразу видно, все
это происходит не впервые - "театр" должен быть чуть ли не обыденностью.
Почему Пашка, сволочь такая, промолчал? Как вообще нормальному мужику
стукнула в голову идея использовать законную супругу для подобных
представлений? И какая нормальная жена согласилась бы на роль домашней
стриптизерки, да вдобавок отточила, надо признать, мастерство до
нешуточных высот?
Мысли и вопросы мешали друг другу, голова была жаркой и тяжелой. Когда
взлетела тонкая рука с бледно-розовыми ногтями, отправив в полет трусики,
свет внезапно погас, музыка притихла, во мраке едва слышно прошлепали
босые ноги.
Очень быстро свет зажегся вновь. Эстрада была пуста. Музыка завершилась
длинной трелью, потом резко изменилась - то, что понеслось из невидимых
динамиков, больше напоминало классические мелодии тридцатых годов, но уж
никак не опереточные: с чем-то они в голове у Петра ассоциировались,
что-то напоминали, но он, пребывая в полнейшей ошарашенности, не мог
провести четких аналогий. Бетховен? "Полет валькирий"? Определенно
симфоническая музыка, ни следа эстрады...
Воровато, словно совершая что-то неподобающее, он щедро налил себе коньяка
и выпил жадными глотками, глядя на пустую эстраду. Из динамиков послышался
голосок Марианны:
- Сегодня по многочисленным просьбам господ зрителей мы вновь исполняем
классическую постановку "Колючая проволока"...
Петр едва попал концом сигареты в пламя зажигалки. Коньяк сделал свое, но,
разумеется, не смог ни успокоить, ни вернуть душевое равновесие. В голове
кружился тот же парализующий сумбур, лицо пылало. Все это было и
шокирующим, и чужим, он ощущал себя проникшим на представление
безбилетником, никогда еще за все дни притворства так остро не чувствовал
свое самозванство - и никогда не осознавал себя столь растерянным, даже
униженным. Стыдно сидеть здесь пнем, стыдно смотреть на Катю... вот
связался!
Вновь на эстраде появилась Катя, на сей раз не выплыла в танце, а просто
вышла обычной походкой, столь же ярко, вызывающе накрашенная, только
волосы теперь заплетены в толстую косу с распущенным концом. Вместо
классического наряда дорогой стриптизерши на ней теперь было коротенькое
платьице из самой натуральной серой мешковины - чистенькое, с большим
