вырезом и расклешенным подолом, сшитое по фигуре, в обтяжечку, наверняка
не косорукой портнихой из окраинной мастерской для бывшего советского
народа, а "мадам" из дорогого ателье (даже Петр смог это сообразить).
И ощутил дикую, противоестественную смесь стыда с любопытством. Ругал
себя, но ничего не мог поделать. Смотрел во все глаза.
Держась так, словно ни "сцены", ни "зрительного зала" не существовало
вовсе, Катя прошла к шесту и остановилась возле него, глядя в сторону.
Появилась Марианна - в высоких черных сапогах и короткой кожаной юбке, с
кобурой на поясе, в черной рубашке с алой гитлеровской повязкой, витыми
погонами и эсэсовскими петлицами. На голове - лихо заломленная пилотка с
черепом и костями. Помахивая длинным черным стеком, она не спеша подошла,
завела Катины руки за шест, защелкнула на запястьях наручники - тоже
держась так, словно никого вокруг, кроме них, не существовало. Усмехнулась:
- Подумала, Катюша?
Реплика прозвучала естественно, непринужденно, словно из уст
профессиональной актрисы.
- Я не понимаю, фрейлейн Эльза, что вы от меня хотите... - тоже довольно
натурально произнесла Катя, стоя лицом к Петру.
- Поговорим о партизанах, Катя?
- Честное слово, я здесь ни при чем...
- Знаешь, что самое смешное, Катенька? - про-мурлыкала Марианна. - Я тебе,
кажется, верю... Ничего общего с этими бандитами у тебя нет и не было.
Верю.
- Тогда почему же...
Марианна, подойдя вплотную и стоя так, чтобы не заслонять "партизанку" от
зрителей, погладила ее по щеке:
- Есть еще одна сторона проблемы, Катюша... Тебе никто не говорил, что ты
чертовски очаровательная девочка? Штучный экземплярчик, сделанный по
особому заказу?
- Н-ну...
- Обладательница такой фигурки может себе позволить многое, - продолжала
Марианна.
"Это же Пашка, - подумал Петр смятенно. - Его лексикончик, его давние
обороты... и, надо полагать, его сценарий? Очень похоже. Лет двадцать
назад братец даже порывался попробовать силы в изящной словесности, да так
и заглохло..."
Тем временем Марианна освободила Катю от наручников, отвела от шеста, с
той же небрежной опытностью расположив лицом к Петру. Вкрадчиво сообщила:
- Катюша, ты же взрослая девочка. Я тебя могу отправить в караулку к
солдатам... а могу и не отправить. Тебе надо что-нибудь объяснять или сама
поймешь?
И провела концом стека от шеи до колена, чуть приподняв подол кожаной
петелькой. Обняла за талию, зашептала что-то на ухо. Катя легонько
отстранилась:
- Я этого никогда не делала...
- А в караулку хочешь?
- Нет, - потупившись, сказала Катя.
- Ну вот и умница...
Все еще приобнимая Катю, она опять зашептала на ухо.
Катя, вскинув на нее глаза и хлопая ресницами, в конце концов покорно
кивнула. Чуть присев, стянула узенькие красные трусики и замерла, уронив
руки. Подойдя сзади, Марианна накрыла ладонями ее грудь, стала целовать в
шею. Пилотка упала на пол рядом со стеком. Катя закинула голову,
зажмурилась. Звучал старый марш: "Дойче зольдатен, унтер-официрен..." Петр
боролся со стойким ощущением, будто спит и видит тягучий кошмар.
Совершенно не представлял, что ему делать.
Резким движением Марианна рванула обеими руками платье на Катиной спине.
Видимо, там был заранее сделан зашитый на живую нитку разрез, потому что
крепкая мешковина подалась неожиданно легко, обнажив плечи. Обеими руками
Катя придерживала платье на груди, а ладони Марианны с рассчитанной
медлительностью блуждали по ее телу, спустились на бедра, нырнули под
подол. Тихонько вскрикнув, Катя дернулась, но тут же застыла в прежней
покорной позе, и Петр ощутил прилив неконтролируемой ярости - судя по
движениям рук Марианны и ее раскрасневшимся щекам, игра пошла всерьез.
Комкая подол, Марианна потянула Катино платье вверх, явно намереваясь его
содрать. Катя послушно подняла руки над головой, мятая мешковина уже
поднялась выше талии...
А пошло оно все! Не выдержав, Петр рявкнул:
- Хватит!!!
К его удивлению, крик не вызвал на сцене ни малейшего замешательства.
Убрав руки, Марианна встала по стойке "смирно" и отчеканила:
- Яволь, герр штандартенфюрер! Разрешите идти?
Катя, тоже без малейших следов замешательства или испуга, стояла в прежней
позе, придерживая платье на груди довольно низко. Легко спрыгнув с
невысокой эстрады, Марианна прошла к выходу. Тихонечко щелкнула задвижка.
Петр вдруг понял, что вовсе не представал благородным избавителем супруги,
а попросту подал нужную реплику в нужный момент. Спокойно спустившись с
эстрады, Катя шагнула в темноту, присела рядом и обычным голосом попросила:
- Налей мне коньяку...
От нее пахло крепкими духами и здоровым свежим потом. Чуть растерявшись -
сообразил уже, что, несмотря на его благородный порыв, чертов спектакль
все же шел по накатанной, - Петр налил ей рюмку, сердито сунул в руку и
загасил сигарету в пепельнице, раздавив по дну.
Выпив коньяк, Катя придвинулась к нему вплотную, в полумраке Петр
перехватил ее вопросительный, ожидающий взгляд.
И сидел сиднем, с напрочь отшибленным соображением.
- Что-то не так? - тихонько спросила Катя. - Мне лечь или...
Он боролся с собой. Одна половинка сознания гнусно напоминала, что он, как
ни крути, есть теперь Павел, законный супруг, вольный вытворять все, что
заблагорассудится. Другая, засевши на руинах былой порядочности, настырно
твердила, что не стоит превращаться в законченного подонка. Так и не
уловив, видимо суть его колебаний - да и откуда ей знать правду?! - Катя,
подобрав ноги, легла на диван и, приподнявшись на локте, повторила:
- Что-то не так?
- Все нормально... - ответил он сдавленно.
- Иди ко мне.
Платье открывало ноги, упало с плеч... Не было сил бороться с собственной
душой, жаждавшей эту женщину, как никогда прежде. Он склонился над ней,
подавшейся навстречу, оказался в ее объятиях, ладони скомкали жесткую
мешковину - и произошло. Грубо ворвался во влажную теплоту, впился губами
в шею, ощущая ее каждой клеточкой, тесно прильнувшую, тут же колыхнувшуюся
в заданном ритме. Катя тихонько застонала, окончательно сводя его с ума,
сплела пальцы на спине, отдавшись полностью, - и эта-то покорность, пылкое
соучастие его и добили. Все кончилось, едва успев толком начаться. Петр
едва не взвыл, ощутив окончательное и полное бессилие. Попытался спасти
положение - но тут же понял: ничего не получится. То ли чертов спектакль
отобрал всю силушку, то ли мальчишеский восторг от проникновения, то ли
все вместе.
Сгорая со стыда, оторвался от нее, лег, чувствуя лицом обивку дивана, - и
едва не вцепился в нее зубами, не в силах толком понять, на что же злится.
Катя легонько погладила его по волосам, притянула голову:
- Ну, не получилось... Не переживай. Ты же после больницы, я понимаю...
В ее голосе не было и тени разочарования - или ему только казалось? Прошло
довольно много времени, прежде чем он рискнул поднять голову, лечь на
спину, повторяя про себя по адресу Пашки все ругательства, какие только
знал.
- Не мучайся, - мягко сказала Катя. - Отдохнешь немножко, и все потом
получится... Попробовать?.. - она легонько прикоснулась.
- Не надо, - хрипло сказал Петр. - Потом. Что-то я сегодня... Катя...
- Что? - тихонько спросила она.
- Тебе самой-то все это нравится?
- Что?
- Не прикидывайся. Пьески...
Он почувствовал, как Катя на миг напряглась. Но в следующий миг ее голос
прозвучал ровно, совершенно спокойно:
- Я привыкла, Паша. Как ты и говорил...
Другой принял бы это за чистую монету, но Петр, даже пребывая в смятении
чувств, уловил глубоко запрятанную фальшь. И втихомолку порадовался -
нормальная женщина, не находящая никакого удовольствия в забавах
погорелого театра...
- Так уж привыкла? - спросил он. - И когда Марьяшка тебе под юбку лазит?
Что-то мне показалось, будто особенного творческого энтузиазма у тебя этот
"допрос партизанки" не вызвал... В конце концов, ты ж у меня нормальная
баба, это я, похоже, заигрался...
Ресницы, касавшиеся его щеки, легонько ворохнулись.
- Ну, признавайся уж, - сказал он Кате на ухо. - Не вдохновляет?
Она вновь легонько напряглась:
- Тебе откровенно?
- А как еще?
- Что с тобой?
- Да ничего. Решил произвести переоценку ценностей. Говорят, человек
меняется раз в семь лет... Ну, цифра, может, и не особенно точная, но
мысль, по-моему, верная...
- Знаешь, если откровенно... - Катя помолчала, потом, видимо, ободрившись,
заговорила увереннее. - Если откровенно, ничего нет такого уж плохого в
экспериментах и забавах... если вдвоем. Только вдвоем. А все остальное...
Ты знаешь, от Марьяшкиных лапок или от "палача" немного воротит...
И замолчала, словно испугавшись, что раскрыла душу больше, чем следовало.
"Очень мило, - подумал Петр. - Еще и палач какой-то в репертуаре
объявился. Очень хочется надеяться, что и эту роль исполняет вездесущая
Марианна, иначе начнешь думать о родном брательнике вовсе уж нелестно".
- Ну и правильно, - сказал он. - Сколько раз мы уже побывали заядлыми
театралами? Я сам не помню в точности, голова слегка побаливает...
Она старательно задумалась:
- Раз в неделю, иногда два... года полтора... это будет...
- Ладно, не будем вдаваться в цифирь, - сказал Петр.
И пожалел ее: полтора года подобных забав кого хочешь ввергнут в
мизантропию, просто удивительно, что она еще держится.
- Кать, ты очень обидишься, если мы с этой забавой завяжем? - спросил он.
- Ты серьезно?!
- А почему бы и нет? Хватит, поразвлекались. Когда она тебя сегодня
лапала, у меня что-то в душе перевернулось, честное слово. С мужиками в
возрасте такое случается. Хлопнет что-то по башке... как со мною и
произошло, - и начинаешь многое переосмысливать. Знаешь, пока я неделю
валялся в больнице, много передумал... Короче, Катенька, не закрыть ли нам
занавес? Цирк сгорел, и клоуны разбежались... Конечно, если ты горишь
желанием и дальше изображать звезду подиума...
- Не горю, милый, - сказала она, решившись. - Надоело... А ты уверен, что
тебе этого больше не надо?
- Уверен, - отрезал Петр. - Точно тебе говорю.
Катя прижалась к нему, положила голову на локоть, с явственной надеждой в
голосе произнесла:
- Паша, очень хочется верить, что это у тебя не от коньяка...
- Сказал же. Переоценка ценностей.
"Что ж ты делаешь, оглоед? - рявкнул внутри остерегающий голос,
олицетворяющий здравый смысл. - Побудешь благородненьким, дашь ей,
фигурально выражаясь, вольную - а потом опять появится Пашка и запустит
цирк по новой.
Но ведь с Пашкой можно потолковать по-мужски. Или...
А почему, собственно, эта мысль должна выглядеть чем-то заведомо
неприемлемым? Пашка сам говорил, что всерьез собирается с ней развестись,
когда предлагал не церемониться и преспокойно иметь Катю. когда захочется
и как захочется, в его голосе не было ни сожаления, ни ревности. Ни следа
подобною. Ее вовсе не придется отбивать, уводть. Она будет свободна... но
как ей объяснить? А может, ничего не объяснять? Появиться однажды в своем
подлинном обличье? Еще не факт, правда. что она решится, согласится...
Кира. - вспомнил он с виноватым укором. - Ох, Кира... А что - Кира? В
конце-то концов, перед самим собой лукавить не стоит, это подвешенное
состояние уже давно встало поперек горла - и ее затянувшиеся колебания, и
капризы... В конце-то концов, случалось подобное в мировой практике. Все
знают великую пьесу Шекспира о юных влюбленных, но мало кто помнит, что до
встречи с Джульеттой у Ромео была, выражаясь языком современной молодежи,
закадренная герла. Постоянная подруга. О которой он во мгновение ока забыл
и никогда уже не вспоминал - Джульетта сразила его, как солнечный удар.
Как молния. Это - жизнь, так случается. И ничего нельзя с собой поделать.
Катя. Катенька".
Катины губы скользнули по груди, переместились ниже. Она добросовестно
пыталась помочь, окрыленная к тому же неожиданным известием о закрытии
театра...
Именно это его и остановило - как ни туманилась голова, не хотелось
