теряя времени, Петр нанес следующий удар:
- Я охотно верю, что вы - супермен, господин Черский. Но не кажется ли
вам, что на сей раз перегибаете? Или... - он дерзко ухмыльнулся: - Или
настолько в себе не уверены? Испускать тарзаньи вопли из-за того только,
что молодая жена перекинулась парой слов с посторонним мужчиной, - это,
знаете ли, не о силе свидетельствует, а скорее уж о неуверенности в
себе... Или я не прав?
И подумал про себя: "Если кинется, тут я ему и врежу. Вполне светски, без
кровянки. Свидетелей нет, обойдется".
Черский, однако, не торопился лезть в драку. В глазах у пего явственно
читалось недоумение. Полное впечатление, он не знал, что сказать в ответ.
Закрепляя несомненный успех, Петр взял на полтона ниже:
- Данила Петрович, я вам могу нравиться, могу не нравиться... Дело
хозяйское, я как-никак не дорожный чек "Чейз Манхэттен Бэнк". Но мы же не
пацаны на танцульках, в самом-то деле... Я думаю, исчерпан конфликт?
- Н-ну... - растерянно пробормотал Черский. - Слушай, Савельев, а это
точно ты?
Уже убедившись, что выиграл бой, Петр усмехнулся:
- А у тебя есть сомнения? Нет, не я. Марсианин, принявший облик Савельева.
Не догадался?
Он видел, что Черский, растерянный непривычным стилем общения, ищет лишь
достойный выход из ситуации. И не стал ему мешать - смотрел, чуть
приподняв плечи, с простецкой улыбкой типа: "Ну, чего прицепился?"
Подействовало. Черский бормотнул что-то, неловко отвернулся и спустился с
веранды. Не утерпев, хотел оглянуться на Петра, но вовремя справился с
собой, преувеличенно деловито зашагал к теплице, откуда слышались громкие
голоса бомонда. Петр смотрел ему вслед с усмешечкой. Что ж, первое явление
господина Савельева на публике, такое впечатление, прошло успешно. И
деловых партнеров Пашкиных привел к одному знаменателю, и ревнивца
одернул, не прибегая к мордобою. Ставим себе пятерку за выдержку,
хладнокровие и находчивость...
Глава восьмая
СУПРУЖЕСКАЯ ЖИЗНЬ НЕГОЦИАНТА
Из-за сопок, заслонявших горизонт с северной стороны, целеустремленно
наползала серая облачная хмарь, первый ветерок колыхнул сосновые лапы. Со
своего места - узенькой бетонной галерейки над обрывом - Петр видел сквозь
просветы в кронах, как посуровела широкая Шантара, медленная, могучая.
Вода была серой и словно бы морщинистой, проплыл ствол дерева с одиноким
корявым суком. Темнело. От дома доносилась тихая музыка, но он не спешил
возвращаться к поредевшей компании - на душе было уютно и покойно оттого,
что все пока шло нормально.
Сзади коротко простучали каблучки по невысокой лесенке из гладких бетонных
плит. Катя остановилась рядом, чуть озабоченно спросила:
- Все в порядке?
- Ага, - сказал он, не меняя позы.
- Нет, серьезно? Мне показалось, ты так смотрел, когда мы плясали с
Румянцевым... Это же все понарошку...
- Ну слава богу, - сказал он. - А мне-то показалось, что всерьез. Уже
собирался вопросить: молилась ли ты на ночь, Дездемона?
- Паша, ну честное слово...
Петр повернулся и посмотрел на нее внимательно. Кажется, до нее так и не
дошло, что он всего лишь шутил, она смотрела с тревогой. Надо ли это
понимать так, что Пашка по любому поводу закатывал классические сцены
ревности?
- Успокойся, - сказал он насколько мог убедительнее. - Я ж шучу, глупая.
Как там светское общество?
- Разъезжается помаленьку. Карсавин набрался, как губка, его там
транспортируют соединенными усилиями, а Вера почему-то с ним сегодня не
поехала... Вы с ним обо всем договорились? Вид у него какой-то странный...
- Да нет, все в порядке, - сказал Петр. - Стороны пришли к полному
взаимопониманию... Как настроение?
- Нормально...
- А почему напряг в голосе?
- Ой, да никаких напрягов...
- Врешь, - сказал он убежденно.
- Паша, ну брось ты насчет Румянцева... Ты мне когда-нибудь поверишь, что
я - верная жена?
"Точно, - мысленно вздохнул он. - Так себя можно вести, лишь опасаясь сцен
ревности из-за каждого пустяка. Ну, у Пашки всегда было чуточку обострено
чувство собственника, даже по отношению к мелким домашним безделушкам. Что
уж тут говорить о красавице жене? Определенно держался, как мавр
венецианский".
- Успокойся, верная жена, верю... - сказал он убедительно, слегка приобняв
ее и осторожно притягивая к себе.
Они стояли рядом под разлапистой пихтой, каким-то чудом оказавшейся среди
сосен, мягкие иголки задевали лицо, снизу, от откоса, сладкой волной
накатывал запах цветущей черемухи - весь крутой обрыв, до самой воды, был
залит кудрявой пеной раннего черемухового цвета, в полном соответствии со
старинной сибирской народной приметой обещавшего своим буйством новые
холода. Катя замерла, прижавшись к нему, а у него сердце было готово
выскочить из груди, мячиком запрыгать по обрыву. Никогда такого прежде не
было, даже в горячей юности. Это и значит - женщина твоей мечты... И
продолжалось это неимоверно долго, словно время остановилось.
Катя слабо пошевелилась, налетевший с Шантары порыв ветра бросил ее русые
волосы на лицо Петру, он ослеп, на ощупь повернул ее к себе, прижал,
прильнул к губам. Безумие продолжалось, они целовались яростно,
исступленно, вцепившись друг в друга так, словно в следующий миг должен
был грянуть конец света, разнеся планету в клочья вместе со всеми
обитателями - без сортировки на праведников и грешников. В сладком запахе
черемухового цвета все проблемы казались крохотными и неважными, кроме
любви.
Он не знал, сколько это исступление продолжалось. Опомнился, когда Катя
слабо охнула, легонько пытаясь высвободиться. Прижав ее голову к груди,
тихонько спросил:
- Я тебе больно сделал?
- К дереву прижал, - откликнулась она, не шевелясь. - Чуть не сломал
бедную пихту... И костюм, наверное, перемазался... и черт с ним.
- Вот теперь вижу, что настроение у тебя пришло в норму, - фыркнул Петр ей
в ухо. - Коли уж женщина беспокоится о нарядах...
- Да ну его к черту... - счастливо засмеялась Катя.
- Слушай, - прошептал он ей на ухо, почти не владея собой. - Нам в этом
коттеджике комнатенку не отведут?
- Конечно, как в прошлые разы, - прошептала Катя, чуть ворохнувшись, чтобы
прижаться к нему поудобнее. - Нина так и спрашивала, не останемся ли
ночевать...
- Пойдем? - сказал он, чувствуя, как тело становится невесомым настолько,
что подошвы оторвались от земли. - Прокрадемся незаметно в ту горенку...
Сумерки еще не превратились в ночной мрак, но им было Положительно
наплевать, действовала все та же магия речной свежести и черемухового
цвета. Они словно стали единым целым, двигались, как один человек. Держась
за руки и пересмеиваясь, побежали к дому. Катя уверенно втащила его на
веранду, в низкую дверь, на боковую лестницу. Он успел заметить в
полумраке, в большой комнате, которую они миновали на цыпочках, огромный,
выложенный мрамором камин, какие-то статуэтки на нем, рысью шкуру на
стене. Коридорчик, филенчатая темная дверь...
Катя втолкнула его в комнату, захлопнула дверь, прижалась к ней, заложив
руки за спину. Ее голос подрагивал от сдерживаемого смеха:
- Пашка, что с тобой? Не узнать... Как школьники на танцах, честное
слово...
- Ага, - сказал он, всей пятерней раздергивая узел галстука. - Значит, вы,
мадам, именно так и вели себя на танцах? Интересно услышать...
- Ну что ты к словам цепляешься? Я имею в виду, как...
- Иди сюда, - выговорил он, задыхаясь.
- Неа, - мотнула головой Катя. - Ты меня будешь совращать, а я девушка
застенчивая, благовоспитанная и где-то даже невинная...
- А где конкретно? Здесь? Здесь?
Она пискнула, забарахталась, но Петр уже не мог играть - притянул,
целовал, пока она не стала задыхаться, не сразу справился с незнакомой
застежкой шелковых брюк, но она помогла, выгибаясь и постанывая, сама
сбросила остальное, белоснежной тенью скользнула в полумраке, отвернула
покрывало на низкой кровати.
На сей раз он не оскандалился, был неутомим и ласков. Делал все, что
позволяла Катя, а позволяла она все. Когда схлынула буря, они любили друг
друга неспешно, до боли крепко, бледная полоса лунного света косо
наползала через комнату, пока не залила их с ног до головы призрачным
свечением. Они не оторвались друг от друга. Почему-то было очень важно
неотрывно смотреть в ее запрокинутое лицо - словно это не позволяло миражу
растаять. Он понимал, что женщина в его объятиях - не мираж и не морок, но
все равно боялся проснуться...
Отставной подполковник Савельев, актер в диковинном театре, самозванец и
подменыш, был опустошенно счастлив. Не было тревог и печалей, не было
неуверенности, в его объятиях, тесно прижавшись, лежала женщина его мечты,
столь же усталая и довольная. Даже в мыслях считать ее чужой он уже не
мог. Это была его женщина, за которую он собирался драться со всем белым
светом - и с черным тоже...
- Интересные дела, - сказала Катя, щекоча ему щеку длинными ресницами, не
шевелясь. - На старости лет быть соблазненной собственным мужем по
классическим канонам - от поцелуев под елочкой до постели в чужом доме...
- Жалеешь?
- Ни капельки, - она потерлась щекой о его щеку. - Почаще бы так... Пашка,
ты не рассердишься?
- Смотря на что.
- А если я скажу жуткую глупость?
- Тогда не рассержусь.
- Мне иногда кажется, что тебя подменили. Совсем другой стал.
- Это плохо? - спросил он, впервые за весь день тревожно напрягшись.
- Наоборот, глупый... Такой мне гораздо больше по душе.
- Правда?
- Чистейшая. Правда, только правда и ничего, кроме правды... Паша... А
всему этому - и правда конец?
- Честное слово, - сказал он сдавленным голосом. - Поиграли - и будет.
Считай, на меня нашло затмение. С каждым может случиться. А потом все
кончилось. Прошло наваждение.
- Ох, как верить хочется... - сказала она с надеждой, заставившей сердце
бедняги подполковника заколотиться чаще. - Знал бы ты, как мне все это
осточертело...
- Катенька, - сказал он тихо. - Не знаю, чем уж тебе и клясться, только
все будет по-новому.
- Знать бы только, что наваждение не вернется...
- Не надо, милая, - сказал он, почувствовав в ее голосе тревогу. - Ты уж
мне поверь.
- Только подумать, что для этого потребовалась всего-навсего дурацкая
авария...
- Никогда не знаешь наперед, что потребуется, - сказал он рассудительно. -
Если помнишь Библию, с одним парнем кое-что и случилось по пути в Дамаск -
тоже, знаешь ли, совершенно внезапно, все, в том числе и он сам, вряд ли
могли угадать заранее...
- Ты как хочешь, а я завтра свечку поставлю, - серьезно сказала Катя. -
Чтобы уж - наверняка...
Глава девятая
КОРРИДА
Он проснулся в превосходнейшем настроении - спал без задних ног, не
слышал, когда проснулась и ушла Катя. Все недавние воспоминания
моментально нахлынули, и Петр ощутил себя столь счастливым, что даже
испугался чуточку. Нехорошо, когда вокруг так хорошо...
Из суеверия даже хотелось какой-нибудь мелкой неприятности. Поборов это
чувство, он встал, побрился в ванной до зеркального блеска, принял душ и
вразвалочку пошел по широкому коридору, бодрый, свежий, окрыленный. Он
понятия не имел, какие звуки издают цимбалы, кимвалы и тимпаны, но было
подозрение, что в душе звучат именно они.
Бультерьер Реджи, стервец, опять принялся на него ворчать из своего
закутка.
- Остынь, мышь белая, - благодушно посоветовал Петр и спокойно прошел мимо.
Дверь в Надину комнату была приоткрыта. Юная "падчерица" - если быть
точным, неродная племянница - восседала перед компьютером с мерцавшими на
экране строками и, судя по движениям локтей, по звукам, изволила
завтракать прямо на рабочем месте.
Его переполняла любовь ко всему окружающему человечеству и невероятное
благодушие. Хотелось шутить, каламбурить и острить. Недолго думая, вошел в
комнату, легонько сжал ладонями худенькие плечи и весело сообщил:
- Говорят, читать за едой...
Все остальное застряло в глотке - Наденька взмыла, как подброшенная
