Александр Бушков.
Бульдожья схватка.
OCR -=anonimous=-
И настало время родить ей, и вот близнецы в утробе ее. Дети выросли, и
стал Исав человеком, искусным в звероловстве, человеком полей; а Иаков
человеком кротким, живущим в шатрах.
Бытие, 25; 24, 27
Часть первая
ОДИН ПЛЮС ОДИН - ПОЛУЧИТСЯ ОДИН
Глава первая
ПРИНЦ И НИЩИЙ
Водитель, так и не назвавший своего имени, гнал высокий джипер, как
истинный виртуоз - ежесекундно на зыбкой грани лихости и хамства, ни разу
не создав и намека на аварийную ситуацию, но, несомненно, заставив пару
миллионов чужих нервных клеток скоропостижно и преждевременно скончаться.
Петру порой прямо-таки физически чуялось, что они стали словно бы ядром
кометы, увлекавшей за собой невидимый хвост отрицательных эмоций и
бессильной злобы, изливавшейся, как легко догадаться, лишь в резких
обиженных гудках то справа, то слева. Ничего больше не оставалось, как
дава-нуть клаксон, яростно матернуться - а в следующий миг бежевый "сарай"
с тонированными стеклами исчезал из поля зрения очередного обиженного.
- Угробишь ты нас этак-то, - сказал Петр.
Хотел, чтобы прозвучало шутливо-непринужденно, но отчего-то получилось
едва ли не просительно.
- Не бери в голову, - хмыкнул плечистый. - Я по этой трассе десять раз на
дню мотаюсь, с завязанными глазами пройду...
И бросил бежевого японца вправо-влево, проворно обойдя синий "Жигуль",
проскочив меж ним и "Газелью", вылетев на полосу "Жигуля". Сзади пискнул
сигнал. Желтый не успел еще смениться зеленым, как джипер под визг
покрышек свернул влево и с ревом пошел на подъем, обходя попутчиков, как
стоячих. На секунду выпустив руль - что ни на миллиметр не изменило
траектории полета, прямой, как полет ворона, - плечистый бросил в рот
сигарету, щелкнул зажигалкой, выпустил первую струйку дыма и лишь теперь
обозначил что-то похожее на человеческие чувства: покосившись на
пассажира, усмехнулся почти дружелюбно:
- А вообще - забавно. До сих пор привыкнуть не могу. Как две капли...
- Да уж, - сказал Петр первое, что пришло на ум. - Есть такое дело.
Джипер проскочил меж встречным троллейбусом и припозднившейся попутной
"Волгой". Без нужды взревел сигналом, пуганув двух девчонок в отчаянно
коротких юбках, торчавших поодаль от троллейбусной остановки. Те невольно
шарахнулись от кромки тротуара.
- Вечереет, - прокомментировал плечистый. - Сниматься вышли, соски. Тут у
них обшага на общаге. Прынцев ждут, что характерно, со всем романтическим
запалом. Как будто хватит прынцев на них на всех. Диалектику не учили,
давалочки, и теорию вероятности тоже.
- А ты учил?
- Ознакомился малость.
- То-то я и смотрю, что парнишка ты непростой... - медленно сказал Петр.
- Простые, командир, бывают только карандаши, - ухмыльнулся парень. -
Тормознуть, подхватить тебе ляльку? Босс тебя будет по-родственному
ублажать, а значит, по полной программе. Не боись возможных осложнений, я
тебе наметанным глазом чистенькую подберу... Думай быстрее, пока город не
кончился. Во-он, идут две с виолончельками. Снять с них очечки и все
остальное, виолончельки в угол поставить - такое отчебучат, знаю я этих,
по классу сольфеджио... Ну, думай?
Он недвусмысленно сбросил газ, вильнул к обочине.
- Проехали, - сказал Петр. - В прямом и переносном смыслах.
- Ну, проехали... - Он притоптал газ. - Радиацией надышался или чего
похуже, в рассуждении борисомоисеевщины?
- Просто не любитель.
- Вот тут ты - вовсе не как две капли... Резко отличаешься от босса, даже
удивительно, если вспомнить про гены...
- Какой уж есть.
- Дело хозяйское...
- Давно из армии? - спросил Петр.
- Ох ты, - водитель качнул головой не без уважения. - Что, неуж до сих пор
видятся следы неизгладимой печати?
- Видятся, - сказал Петр. - Для наметанного глаза. Постепенно этак
проступали, пока не убедился... Лейтенант, а? Или, вполне вероятно,
старший. Не суперсерьезные войска, но и не стройбат. Не стандартная
пехтура. Ушел не так уж давненько, но и не вчера, однакож до сих пор тянет
старшему по званию легонько нахамить и вообще держаться с ним развязнее,
чем следует...
- А вот теперь снова - как две капли... Умом ты в босса, не сочти за
комплимент.
- Или он - в меня, - сказал Петр.
- Нет уж, прости, подполковник, но как раз ты в него. Будь расклад
наоборот, ты бы на его месте обретался, а он на твоем, меж тем видим мы
иную картину... В десятку. Лентинант. Старшой, - очень похоже сымитировал
бессмертные интонации Папанова-Лёлика. - Не стройбат и не девятьсот пятая
мотострелковая имени Шуйской швейной фабрики...
Городская окраина осталась позади, по обе стороны дороги потянулся
сосновый бор, где редкий, где смыкавшийся стеной. Плечистый зажег ближний
свет, но скорость не сбавил.
- А что ушел?
- Ушел и ушел, - мелькнула в голосе плечистого нотка злой напряженности. -
Остозвездело, и точка. Тема закрыта.
На дороге не было ни единого фонарного столба, и оттого Петру казалось,
что темнота падает гораздо быстрее, чем оно обстояло в реальности. Тайга
заслонила солнце, джипер легонько потряхивало не выбоинах. Показались
первые дома не так уж далеко отстоявшего от Шантарска новорусского
поселка, давно потеснившего земли совхоза "Надежда", имевшего несчастье
располагаться в самом что ни на есть живописнейшем месте и потому
понемногу съедавшегося нуворишами, словно печенка - раковыми клетками.
Несмотря на сумерки, без труда можно было определить, что добрая половина
домов либо недостроена, либо заброшена чуть ли не на финальной стадии.
- Мемориал жертвам семнадцатого августа, - мимоходом прокомментировал
плечистый. - Рвануть на орбиту рванули, а второй космической скорости не
набрали, вот и сдохли в самый интересный момент...
- Но у Паши-то дела, я так понимаю, не в застое?
- Не то слово. - На сей раз в голосе плечистого звучало самое
натуральнейшее, без тени холуйства, почтение. - Павел Иваныч и пишется
Павел Иваныч, поскольку мозги имеет драгоценнейшие. Я бы поменялся по
рецепту профессора Доуэля... Все, приехали. Грядет воссоединение
родственников, по-еврейски, кажется, алия. Или не алия, кто их там
разберет... В общем, лобызнешься. В переносном смысле, понятно, ибо босс
не сентиментален...
- Я тоже.
- Вот и ладушки.
Он выпрыгнул, вмиг распахнул ворота, провел джип по широкой бетонированной
дорожке к крыльцу двухэтажного шлакоблочного особнячка. С той же проворной
ловкостью выпрыгнул из машины, бросил мельком:
- Выходить не вздумай, кобель глотку вырвет. Сейчас вернусь, проведу, - и
быстрым шагом направился запереть ворота.
Петр покосился вправо - метрах в трех от машины стоял, чуть наклонив
голову и прижав уши, неведомо откуда вынырнувший восточноевропейский овчар
устрашающих габаритов, смотрел на джип с терпеливой надеждой любителя
человечинки.
- Выходи, - плечистый распахнул дверцу. - Черт, стоять смирно!
Едва Петр выпрыгнул, огромный, не менее восьмидесяти сантиметров в холке
Черт повел себя странно - насторожив уши, всмотрелся, неуверенно уркнул,
потом даже попятился, склонил голову, утробно заворчал, встал как-то
боком, затоптался.
- Ох ты, я и не подумал... - расхохотался плечистый. - И ведь точно сбил
ты с толку нашу зверину... Вон как недоумевает... Черт, это кто? - смеялся
он, тыча пальцем в Петра. - Это не хозяин, это - как две капли... Вот,
вот, сбит с панталыку... Комедия. Соображает что-то, а допереть до сути
собачьим воображением все же не может. Черт, это кто?
- Хватит, - недовольно сказал Петр. - Кинется еще...
- Не бзди, он у нас ученый... Черт, место! Все. Пошли.
Он первым направился к крыльцу - высокому, основательному, с коваными
черными перилами и остроконечной зеленой крышей, явно скопированной со
старых русских теремов. Уверенно распахнул дверь, провел в широкий коридор:
- Бросай фуражку на крючок, сымай ботинки, у нас тут ковры повсюду...
- Сюда?
- Ага. Чемоданчик поставь, не упрут... Пошли.
С шутовской предупредительностью распахнул перед Петром последнюю дверь
слева. Обширная комната, от пола до потолка отделанная темными деревянными
панелями. Камин посередине стены. Огромная кабанья голова таращится со
стены желтыми стеклянными глазищами. Огромный телевизор. Бильярдный стол.
Высокие вычурные кресла вокруг массивного стола.
- Ну, здорово, братан...
Человека слабонервного, окажись он неподготовленным свидетелем этой сцены,
могло бы и ощутимо встряхнуть. А уж об индивидууме, находящемся в
преддверии белой горячки, нечего и говорить - таковой вмиг и основательно
поехал бы рассудком, достаточно вспомнить кое-что из прошлого. Сережка -
как же его фамилия? - ив самом деле едва не рехнулся. Он как раз проснулся
после недельного запоя, а они вошли в комнату вдвоем, старательно
синхронизируя движения. Молоды были и безжалостны, шутили сплошь и рядом
жестоко, чуть в психушку не отвезли Пашиного однокурсника...
Человек, шагнувший навстречу Петру с протянутой для крепкого рукопожатия
рукой, отличался только одеждой - не офицерская форма, а широкие
тренировочные брюки и просторная домашняя рубашка. Но всем остальном они
были неотличимы, словно отражение в зеркале: рост, комплекция, черты лица.
цвет глаз, даже прически почти копируют друг друга. Две горошинки из
одного стручка.
И не было во всем этом, конечно же, ни мистики, ни шаловливой игры случая.
Были братья-близнецы, только-то и всего. А отличие исключительно в том,
что выбрали в жизни разные дорожки, но и в этом, если подумать, нет ни
капли удивительного. Братья-близнецы Петр и Павел, названные так папашею
вовсе не в честь первых учеников Христа, - родитель, как и подобает
провинциальному интеллигенту пятидесятых, от религии был дальше, чем
Юпитер от Земли. А первенцев нарек в честь города Петропавловска, где, как
легко догадаться, они и появились на свет, устроив родителям нешуточный
сюрприз: в те патриархальные времена еще не было хитрой медицинской
техники, способной предсказать заранее, что в утробе молодой мамы не один,
а целых двое. Разве что бабка с позиции немалого жизненного опыта что-то
такое предчувствовала и даже вроде бы вяло предсказывала вслух.
- Здорово, Паша, - сказал Петр, крепко тряхнув протянутую руку. - Приехал
вот...
Откровенно говоря, испытываемые им чувства были далеки от телячьего
умиления, присущего в каждом кадре персонажам индийских и мексиканских
шедевров. Они слишком долго не виделись - это раз. Слишком долго жили
вдалеке друг от друга, каждый своей жизнью, как небо и земля. Пресловутой
братской любви, в общем, никогда особенно и не ощущалось. Слишком рано
разбросала жизнь, слишком разные дорожки, слишком... Через слово всплывает
это "слишком". Не чужие, конечно, - но и совершенно не тянет бросаться на
шею неотличимому от тебя человеку. Разные мы чересчур, он и я.
Свежеотставной подполковник и один из крутейших шантарских бизнесменов.
Брат, конечно. Брательник. Но мышцы лица в умиленной улыбке что-то не
спешат расслабиться, слеза на очи отнюдь не наворачивается. Да и у него,
похоже, те же самые ощущения...
Потому что в голосе та же ноточка неловкости:
- Ну проходи, брательник, проходи, что ты стоишь, как слесарь по вызову...
Митя, можешь улетучиваться. Братовья ностальгии будут предаваться, тебе
это неинтересно... Падай, Петя, в кресло. Жахнем, не мешкая? У меня,
признаюсь, башка с похмелья похрустывает, вчера расслаблялись с нужными
субъектами, а поутру дела навалились, подлечиться времени не было, да и
тебя ждал... - Павел привычно устроился в мягком кресле по другую сторону
низкого столика, щедро наплескал во внушительные бокалы тяжелой жидкости
чайного цвета. - Коньячок отменный. За приезд!
Коньячок и в самом деле оказался отменный, без малейшего сивушного жжения.
Петр выпил до дна скорее по обязанности - глядя, как братец в два глотка
жахнул свой, не без некоторой неловкости помаячил вилкой над блюдечками и
