защелкнут, Петр уселся за стол, ни разу в жизни не послуживший рабочим
целям, - так что даже сигареты с зажигалкой на безукоризненную полировку
класть не хотелось поначалу.
Стряхивая пепел в целлофановую обертку от пачки, он не спеша проделал то,
что их с Пашкой уговор категорически запрещал - набрал код межгорода,
потом номер Кириной шарашки. Где-то в глубине души похныкивало
недовольство собой, проистекавшее из добропорядочности и офицерского
честного слова, но еще более мощно о себе заявило то ли чутье, то ли
пресловутое седьмое чувство, тягостно-смутное предчувствие...
Не занято, слава богу, удалось угодить с первого раза. Длинный гудок, еще
один...
- Институт биофизики, - лениво протянули на том конце канала.
Петр моментально опознал голос - светленькая молодая лентяечка с углового
стола. Никак не мог запомнить ее имя, не то чтобы заковыристое, но
нестандартное какое-то, впервые встреченное. Ангелита? Алита? Алисса с
двумя "с"? Вечно из памяти выпадает...
- Здравствуйте, - сказал он слегка бурчливо, хрипловато, чтобы не
опознала, чего доброго. - Киру Максимовну можно?
- А кто ее спрашивает?
Странное дело, голосок Алиты-Алиссы заметно изменился. Что-то новое в нем
появилось, определенно новое. Тревога? Или настороженность? Почему-то
первые пришедшие на ум определения - нехорош и...
- Вряд ли вы меня знаете, - сказал Петр, старательно коверкая голос,
насколько удавалось. - Уверен, не встречались. Собственно, это знакомый
Петра Ивановича из Шантарска...
- А не его брат? - моментально откликнулся девичий голосок с тем же
нехорошим промедлением.
- Вот уж нет, - сказал он. - Вообще не родственник. Честно говоря, даже
нельзя сказать, что близкий знакомый Петра Ивановича. Если быть точным -
далекий сослуживец. Я тут собирался к вам в Новосибирск, хотел ему вернуть
должок. Сумма небольшая, но по нынешним временам с долгами лучше не
тянуть, брал-то в переводе на зеленые...
В Новосибирске помолчали.
- Даже не знаю, как вам сказать... - протянула девчонка. - А долг-то
отдавать и некому...
- То есть как? - спросил он с ненаигранным недоумением.
- Ну, они ж убились... Насмерть. Он заставил себя произнести совершенно
спокойно:
- Кто?
- Петр Иваныч и Кира Максимовна. Четыре дня назад. Их и похоронили уже...
Вопреки расхожим литературным штампам, перед глазами у него не плыло, ноги
не подкашивались, стены вокруг не вертелись. Просто вискам стало
невыносимо жарко, а во рту - сухо и как-то по-особенному непередаваемо. И
незнакомо мерзко.
- Девушка, простите, я не понял, - сказал он, заставляя себя сохранять то
же расчетливое спокойствие. - Как это убились? Как похоронили? Я от него
намедни письмо получил...
- А число было какое? В письме?
- Восьмое, - сказал он после короткого раздумья.
- Ну вот, а десятого они и разбились. На савельевской "шестерке". Они ж
заявление собирались подавать в загс, вы знаете?
- Слышал.
- Вот... Он, вообще-то, осторожно ездил, а тут, видимо, понадеялся на
прежнее уменье... Экспертиза показала, что они оба... употребили. На
радостях, наверное. Вот и получилась... не совсем чтобы радость.
В ее голосе не слышалось и дежурного сочувствия - скорее уж азарт
причастности к информации, нерассуждающее щенячье любопытство юного
существа, не осознающего, что такое смерть.
- Где это случилось? В городе?
- То-то и оно, что за городом. Километрах в Трех от Академгородка. Там
проселочная дорога, хитрый поворот, он, видимо, решил стороной объехать,
не светиться перед гаишниками, или как они теперь там кличутся... Машина
не загорелась, а вот разбило ее качественно. Петра Ивановича.., а вы
правда не близкий знакомый?
- Правда. Скорее и не знакомый вовсе. Так, сослуживцы, я же вам говорил
уже...
- В общем, Петра Ивановича опознали только по орденам и документам. Киру
Максимовну, в общем, не особенно приложило, даже лицо целое... Затылок
главным образом, она, видимо, не пристегнулась на проселочной. Меня муж,
кстати, всегда заставляет пристегиваться...
- Значит, похоронили? - перебил Петр.
- Ну, я же говорю... Мы все ходили. И родители Киры Максимовны были. Вот
только у Савельева - никого. У вас же там, в Шантарске, его родной брат
живет?
- Да.
- Только ни у кого его адреса не было... Вы с ним, случаем, не знакомы?
- Не знаком, - сказал Петр сквозь жар в висках и мерзкий вкус во рту. -
Совершенно.
- И адреса не знаете?
- Соответственно. Не знаю.
- Ну, я думала, мало ли... В общем, их вчера похоронили. Вы, кстати, не в
курсе - ордена полагается на одну подушечку класть или каждый на
отдельную? Мы на одну положили...
- До свиданья, - сказал Петр.
Нажал кнопочку "NO". Со стуком отложил телефон на стол, не сразу попал в
рот сигаретой. Уж за то, что он не спит, а следовательно, происходящее
вовсе не кошмар, можно было ручаться. Не сон это, а доподлинная явь. Явь,
в которой ему лично, если прикинуть, не оставалось места. Он был жив, но в
то же время лежал на новосибирском кладбище рядом с Кирой. "Только по
орденам и документам и опознали..." Алкоголь в крови... заявление в загс...
Нет нужды долго ломать голову, чтобы вспомнить, у кого остались его
документы и ордена. У индивидуума по имени Павел Иванович Савельев.
Несколько мгновений казалось, что сквозь его голову, сквозь мозги пронесся
физически ощущавшийся вихрь. И этот вихрь все расставил на свои места. То,
что смутными образами гуляло в подсознании, обрело ясные, четкие
формулировки. То, что не оформлялось в мысли, отлилось. То, в чем самому
себе было страшно признаться, всплыло на поверхность и звучало в ушах.
А еще там настойчиво присутствовала цитата, уж и не вспомнить откуда:
"голая, как правда". Как правда. Голая...
Если набраться смелости и взглянуть фактам в лицо, голая правда такова:
брательник Пашка - явный сексуальный маньяк, субъект с подозрительными
связями, шантажист, мошенник и... Наберись смелости хоть теперь пойти до
конца - и убийца, как ни страшно это произносить пусть про себя. И убийца.
Врач Николай Петрович мог и в самом деле попасться вечером на глаза
обкурившейся шпане. Марушкин мог и в самом деле вогнать себе убойную дозу
героина. Но в сочетании с только что услышанным сообщением об аварии...
Нет тут случайностей. Никаких. Доктор - один из немногих, кто знал о
подмене. Марушкин - один из немногих, кто знал, что под "Панкратовым"
скрывается нечто иное. Одному холсту - за триста, двум другим - за сотню
лет. Что же там, интересно? Точнее, кто? Все документы на вывоз в порядке,
за границу вот-вот уплывет нечто дорогое... а как же иначе? Зачем было
огород городить? В точности как в деле Хромченко, вот только у генерала
Хромченко не хватило ни ума, ни решимости пристукнуть художника,
намалевавшего поверх Айвазовского и Врубеля весьма аляповатые пейзажики...
предположим, генерала и смерть мазилки не спасла бы...
Дело, конечно, не в картинах. Скрытые под современной живописью старые
мастера - отнюдь не главное. И денежки Бацы - пожалуй что, не главное.
Есть еще Тарбачанский проект. Сто пятьдесят миллионов долларов. Сто
пятьдесят. Миллионов. Долларов...
"Бог ты мой, - смятенно подумал Петр, - Пашка и в самом деле методично
рубит хвосты..."
Попробуем разобраться с нашей математикой. До сих пор братовьев Савельевых
в полном соответствии с законами природы было двое, но нежданно-негаданно
их стало трое. Один мертвый Петр и два живых Павла. Это, разумеется,
непорядок. Это неправильно. Но уравнение мгновенно вернется к равновесию,
если один из Павлов откинет копыта, склеит ласты, даст дуба, окочурится,
одним словом, выпадет из списка живых не на бумаге, а в серьез. Лучше,
если он растает в воздухе, пополнив ряды пропавших без вести...
Нет и нет!
Ошибка в уравнении. Выглядеть оно должно совершенно иначе.
Один мертвый Петр. Один мертвый Павел. И третий живой, который - Непонятно
Кто. Физически он - настоящий Павел, юридически же - Иван Суходрищев. Или,
скажем, Костас Василидис. Или даже Токтахудыйберген Кажепежегельмесов. Не
суть важно... Главное, юридически все в порядке. Петр спьяну разбился на
машине. Павел... с Павлом что-то приключится в скором времени. Останется
третий, который никому ничего не должен, свободен от всех обязательств и
долгов, которого никому и не придет в голову искать, потому что о его
существовании никто и не подозревает, кроме немногих посвященных, чьи ряды
катастрофически редеют...
Это и есть ответ. Другого в этой ситуации быть просто не может. Разбился
Петр, покинул наш мир Павел - и третий, словно выпорхнувшая из куколки
новорожденная бабочка, радостно и весело, беззаботно и вольно порхнет к
сияющим горизонтам.
Нет другого ответа, нет другого объяснения. Понятно, почему новосибирского
"Петра" опознали только по документам и орденам - как же иначе? Коли это
вовсе не Петр? А вот Павел должен, очень похоже, погибнуть так, чтобы его
хладный труп видело и опознало как можно больше народа. Чтобы никаких
сомнений не осталось...
"ЧТО Я ПОДПИСЫВАЛ? - обожгла его незатейливая мысль, которой прийти бы в
голову пораньше - ЧТО Я, ПРИДУРОК, НАПОДПИСЫВАЛ? Ведь это я все
подписывал, я, Павел Иванович Савельев...
Продолжая логично и трезво рассуждать в том же направлении, находим ответ
и на этот вопрос: вероятнее всего, подмахивая гору бумаг, чье содержание
до сих пор остается тайной, ненароком подписал пару-тропку документов, по
которым все полномочия распоряжаться Тарбачанскими инвестициями в случае
каких-либо недоразумений с П.И. Савельевым просто-таки автоматически
переходят к некоему третьему лицу. облеченному всеми нужными полномочиями
и доверием. Только так. Иначе не стоило и огород городить. Могучие
финансовые потоки словно бы невзначай изменят направление, незнамо как
свернут в сторону оффшорных банков, пропетляют по бумагам и электронным
сетям, а там и ухитрятся раствориться в безвестности... И не такие суммы
пропадали за пределами многострадального Отечества, словно вода в
раскаленный песок... - ЧТО ЖЕ Я. ИДИОТ, НАДЕЛАЛ?
Влез в расставленную ловушку, вот что. Как лишенная страха сибирская птица
каряга, к которой можно преспокойненько подойти, накинуть на голову петлю
и стащить с дерева - а она и не почует своей единственной извилиной, что
пришли кранты...
Сам сунул голову. Поверил. Сначала полсотни тысяч баксов отбили
соображение и прежнюю наработанную подозрительность, а там остатки
соображения вылетели из башки после дозы сладкого дурмана по имени Катя,
Катенька...
А ведь и она может погибнуть на пару с незадачливым супругом... Так
гораздо надежнее. Чтобы не осталось никого, тесно общавшегося с подменышем
и способного вспомнить о некоторых странностях... Врача уже нет. Катя,
быть может, Марианна, Надя... Фомич? Елагин? А ведь отлучки Елагина
совпадают по времени с новосибирской "аварией" и кое с чем еще...
И покушения, покушения! Дважды коварный убийца покушался на Павла свет
Иваныча неудачно - а в третий гаду повезло. Подфартило. Не промахнулся на
сей раз. Елагин - снайпер, прошедший хорошую школу. Именно такой мог
виртуозно пустить пулю возле самого уха, создавая иллюзию, буто это
всего-навсего промах...
Смешно и странно, но у него нет ни капли злобы - ни на Пашку, ни на
Пашкиных сообщников. Проистекало это не из доброты душевной, а из
проснувшегося житейского прагматизма. Инстинкта самосохранения, грубо
говоря. Некогда сыпать проклятьями - нужно в лихорадочном темпе
сообразить, как устроить так, чтобы не умереть во второй раз,
окончательно...
Ну, предположим, пара дней у него в запасе есть. Пока "Павел Иванович" не
поставил последних, окончательных подписей на всех документах, никто его
не тронет, пылинки с него сдувать будут. Зато потом... Сколько времени они
ему отвели для потом?
Вряд ли особенно много. У них тоже есть нервы. Ставки очень уж велики. Ни
одна операция, сколь бы светлыми умами она ни планировалась, не может
развиваться в точности по написанному. Гладко было на бумаге... Ди эрсте
