"Спецотдел". Это была единственная дверь из виденных Петром в
"собственном" офисе, где не отыскалось ни замочной скважины, ни устройства
для магнитной карточки - имелся лишь электронный кодовый замок.
Косарев проворно набрал девятизначный код, высветившийся на узком
экранчике, потянул ручку. Быстренько захлопнул дверь за Петром. Они
оказались в небольшой комнатушке без окон, где, правда, стоял стол с двумя
стульями, но выглядели они так, словно ими не пользовались вообще с тех
самых нор, как привезли из магазина. Голые стены, ни единой бумажки,
вообще ничего.
- Официально у нас тут хранятся наиболее важные бумаги, - пояснил Косарев,
сразу же направляясь в угол. - А неофициально...
Он нажал возле плинтуса носком туфли, и в стене отворилась замаскированная
дверь, ведущая на узенькую, слабо освещенную лестничную клетку. Спокойно
пояснил:
- Как в старинном замке, знаете ли. И, между прочим, оказалось, очень
полезное приспособление. Даже Земцов не знает, только ваш покорный слуга
и... Пойдемте? - и первым стал спускаться.
Петр шагал за ним, с любопытством озираясь. Он нисколько не тревожился -
сумел бы в случае чего свернуть шею Фомичу, как курчонку... Спустились по
лестнице, двинулись по узкому туннелю, где едва могли разминуться два
человека. Было душновато и прохладно, над головой чувствовалась некая
вибрация. "Так это ж мы под улицей идем, - догадался Петр. - Точно, судя
но направлению движения, сначала спустились ниже уровня земли, потом
оказались под проезжей частью".
Наконец туннель - столь же слабо освещенный, неуютный - кончился, уперся в
узенькую лестницу, поднимавшуюся к самой обычной двери. Десяток бетонных
ступенек, не более. Косарев обогнал, повернул справа какую-то железную
финтифлюшку, и дверь открылась.
Сделав три шага, Петр оказался в самой обыкновенной квартире. Подошел к
окну, в соответствии с нынешней русской модой для первых этажей
украшенному железными решетками. Откинул занавеску и увидел напротив,
через улицу, монументальное здание "Дюрандаля". Ага, вот они где...
Недурно придумано.
- Как вам это удалось? - не удержался он.
- Пустяки, Павел Иванович. Когда строили здание, рыли столько канав...
Даже рабочие не догадались.
- А вы их потом, случайно, под туннелем не того... не закопали согласно
старинной традиции?
- Павел Иванович! - ужаснулся Косарев.
- Да шучу я. шучу, - усмехнулся Петр. - Даже Дмитрий Донской, но слухам,
своих мастеров, которые ему строили тайные ходы, потом... нейтрализовал. А
ведь считается прогрессивной личностью...
- Пойдемте, - сухо сказал Фомич, у которого с чувством юмора, Петр давно
подметил, обстояло не ахти.
Они вышли из подъезда, не привлекая ничьего внимания - с какой стати? Сели
в стоявший на асфальтовом пятачке красненький "Запорожец". Косарев пояснил:
- Идеальный вариант. Можно оставлять у подъезда хоть на неделю, никто и не
польстится...
Впрочем, помятый ветеран бежал довольно бодро, судя по ровному гулу
мотора, с ним поработали неплохие механики. Водил Косарев неплохо. А еще,
как очень быстро заметил Петр, неплохо умел проверяться, по всем правилам,
классически. Они минут десять петляли по прилегающим улицам, два раза
сворачивали во дворы, потом, сразу почувствовалось, Фомич убедился в
отсутствии хвоста и целеустремленно погнал куда-то, насколько позволял
движок красненькой табакерки.
Еще через четверть часа патриарх автомобильного племени, чьи потомки нынче
получили право гордо именоваться в России иномарками, свернул в неширокий
проход меж двумя высоченными кирпичными стенами каких-то пакгаузов,
осторожненько, как и подобает автоплебею, прижался к бетонному забору,
уступая дорогу навороченной "тойоте", сделал еще несколько поворотов по
грязному узкому лабиринту - и оказался перед воротами гаража, над которыми
была укреплена неряшливо выполненная вывеска "Авторемонт". Выключив мотор,
Косарев кивнул:
- Пойдемте. Держитесь без излишнего панибратства, по-свойски. Будьте
немногословны, как и подобает серьезному человеку, денег у него, пожалуй
что, не меньше, но вы - легальный, а он не вполне...
Петр вошел следом за ним в обширный ангар, освещенный мигающими лампами
дневного света. Не похоже было, чтобы автосервис процветал - посередине
торчала лишь белая "Волга" со снятыми передними крыльями, возле нее,
опершись на дверцу, философски курил черноволосый кучерявый парень. При
виде гостей он всмотрелся, сделал нечто вроде приглашающего жеста и принял
прежнюю позу,
Бережно держа дешевенькую сумку с каким-то угловатым предметом, Косарев
уверенно направился в конец ангара, распахнул обшарпанную железную дверь.
За ней обнаружилось помещеньице, и в самом деле напоминавшее контору
крохотного автосервиса: груды ржавых запчастей, стопа лысых покрышек в
углу, небольшой столик, заваленный бумагами и вовсе уж мелкими деталюшками.
Из-за стола проворно вскочил мужчина, столь же черноволосый и кучерявый,
как бивший баклуши слесарь, раскинул руки:
- Паша, какая честь скромному заведению! Извини, ничем не угощаю - ну
какой в этой дыре может быть приличный стол? Это уж потом, на природе...
Не обижаешься?
- Да что ты, пустяки какие, - сказал Петр, пожав протянутую руку.
- Слухи дурацкие ползают, будто у тебя мозги перевернулись... Я, конечно,
не верю: чтобы у тебя? Такие мозги?
- И правильно делаешь, что не веришь, - усмехнулся Негр. - Сам знаешь, как
продвигаются негоции. Похоже это на труды человека с перевернутыми мозгами?
- Да ни капельки не похоже, Пашенька! - блеснул великолепными зубами
чернявый. - Как же, газеты читаю, телевизор смотрю, там подробно
растолковали про твой проект...
- Ну, не только мой...
- Твой, Паша, твой, не скромничай! Скажи по секрету: эту соску, Вику
Викентьеву, можно позвать на достархан или ты на бедного цыгана обидишься?
Петр, не без цинизма усмехаясь, глядя ему в глаза, помотал головой.
- Намек понял, Пашенька! - энергично закивал цыган. - Идею свою снимаю,
как идеологически невыдержанную и где-то даже, между нами говоря,
волюнтаристскую...
- Послушай, Баца... - нетерпеливо начал Косарев.
Цыган, одним неуловимым движением оказавшись рядом с ним, процедил сквозь
зубы:
- Фомич, я когда-нибудь крепко рассержусь... Сколько раз было говорено?
Это для друга Паши я - Баца. А для тебя, твое финансовое преподобие, я -
Петре Георгиевич или господин Чемборяну, выбирай одно из двух, что твоей
душеньке угодно, неволить не стану...
- Не любишь ты меня, Петре Георгиевич, - вздохнул Косарев.
Баца провел кончиком указательного пальца по густым смоляным усам,
напоминавшим пышные беличьи хвостики:
- Ты же не баба, Фомич, и не доллар, чтобы мне тебя любить... И не силовой
орган, чтобы мне тебя не любить. Считай, что я к тебе равнодушен. Как ко
множеству других вещей на нашей грешной земельке... И я для тебя - не
Баца, усек? То-то. Ну что, Паша, пойдем заниматься скучными делами?
- Пойдем, Баца. - сказал Петр.
Втроем они пересекли ангар - при полнейшем равнодушии юного
бездельника-слесаря, - вышли во двор и, пройдя метров двадцать, оказались
перед воротами другого гаража, стандартными, ржавыми, но снабженными тремя
довольно замысловатыми замками. Баца в две секунды отпер их разномастными
ключами, вошел первым, повернул выключатель.
Задом к ним стоял старый "Уаз", заслуженный фургончик темно-зеленой
армейской раскраски, еще один ветеран советских времен. Отперев замок,
Баца раздвинул обеими руками дверцы, бросил, не оборачиваясь:
- Фомич, вон там, у верстака, розетка. Подключай свою технику. Понимаю,
что возиться нам придется долго, но ты же сам, Паша, не возьмешь капусту
ни на вес, ни по счету сумок...
Всю заднюю часть фургончика занимали объемистые сумки типа "Верный друг
челнока" - синие, черные, полосатенькие. Не без натуги Баца вытащил обеими
руками ближайшую, машинально оглянулся на дверь, которую сам только что
запер на два засова и серьезный внутренний замок:
- Начнем с богом, Паша?
Звучно раздернул длиннющую "молнию" сумки, обеими руками вытащил
здоровенный целлофановый пакет. Сквозь него мутно проглядывали стянутые
резинками пачки черно-зеленых долларовых бумажек. Косарев, установивший на
верстак новехонькую купюросчетную машинку, выжидательно поглядывал на них.
Опустив глаза, Петр убедился, что сумка набита битком. Целлофановые пакеты
с заокеанской валютой лежали в ней тесно, как кирпичи на поддоне, и было
их столько... Во что же это его втравили?
- Давайте так, - предложил Баца. - Я подаю, Фомич считает и приходует, а
ты, Паша, пакуешь обратно. Попашем конвейером, а то до утра провозимся...
И началась стахановская работа. Баца подавал пухлые пачки, Косарев
сноровисто освобождал их от резинок, засовывал в машинку, ставил на
листочке палочки, крестики и квадратики, Петр снова перехватывал
сосчитанные баксы резинками, упаковывал в пакеты, а пакеты утрамбовывал в
сумки. Трудились без перекуров. Понемногу Петр втянулся, благо дело было
нехитрое. Все трое вспотели, сняли пиджаки. Баца одет был так, что его в
любой толпе могли принять за трезвого, но обнищавшего в ходе реформ
заводского работягу, вот только на безымянном пальце правой руки у него в
простеньком серебряном перстне посверкивал зеленый ограненный камешек
размером с ноготь большого пальца здоровенного мужика. Петр уже не
сомневался, что изумруд настоящий, - учитывая, сколько здесь баксов,
дешевым стеклышком и не пахнет...
В гараже было душно, за работой они ухитрились опустошить две двухлитровых
бутылки "Спрайта". С какого-то времени Петр полностью перестал видеть в
этом ворохе бумажек деньги как таковые - они сейчас ничем не отличались от
тонны угля в котельной, которую следовало перекидать. Был у них особенный,
ни с чем другим не ассоциировавшийся, непонятный запах - сотен рук, сотен
кошельков и карманов, прилавков, обменок...
- А ведь все! - возгласил вдруг Баца. - Перекурим, Паша?
- Это сколько же мы перекидали? - вслух вопросил Петр.
- Я тебе совершенно точно скажу, - ухмыльнулся Баца. - Двадцать лимонов в
сотнях... Лимон весит пятнадцать кэгэ... Три центнера перелопатили. Но
стоит того дело, Пашенька, стоит, яхонтовый...
Двадцать миллионов долларов? Петр с трудом уместил в сознании эту сумму, -
еще и оттого, что она располагалась в потрепанных сумках, в потрепанном
"уазике", в зачуханном гараже...
- А впечатляет, впечатляет! - хихикнул Баца. - Глаза-то стали зеленого
отлива! Это тебе не по бумажкам проводить дикие суммы, тут оно все
напоказ, на пуды и фунты... Прямо сейчас забирать будешь?
- Желательно было бы завтра, - вмешался Косарев прежде, чем Петр подыскал
ответ. - Так уж сложилось...
- Это твое слово, Паша? - цепко воззрился Баца, определенно относившийся к
Фомичу без всякого пиетета.
Петр молча кивнул.
- Значит, где-то им до завтра предстоит валяться... - вслух принялся
размышлять Баца. - Ежели... И этак... Ага! Есть вариант. Сейчас закинем
машину на верную стояночку, где никто и близко не подойдет. Но за эти
сутки отвечаем, Паша, поровну. Так оно будет правильно, а?
Перехватив взгляд Косарева, Петр кивнул:
- Конечно. Так оно будет правильно...
- Как скажешь, Паша... Можно тебя пока на пару слов?
Цыган проворно откинул засовы, вышел на яркий солнечный свет. направился в
глубь двора. Петр плелся следом, все-таки слегка подавленный
грандиозностью суммы и тем, что ответственность ложилась на него. Наконец
Баца остановился. Затоптав подошвой окурок, приблизил лицо:
- Паша... Ты только на меня не держи обиды, ладно?
- Какие обиды, Баца? - открыто глядя ему в глаза, сказал Петр.
- Я тебе верю. Я, вообще-то, мало кому верю... Но у тебя, Паша, долгие
годы складывалась репутация человека, который в таких делах не кинет.
Потому и верю. - Он определенно подыскивал слова. - И все равно, ты меня
пойми правильно... Тут не только мои лавэ, далеко не мои, люди собирали,
вкупились... Если что-то пойдет не так, не только тебе конец, но и мне
