Голова размером с троллейбус раскачивалась вправо-влево уардах в
пятнадцати над землей. Черный раздвоенный язык скользкой лентой выскочил
из пасти, затрепетал в воздухе, втянулся назад. Глаза, словно прожекторы,
вдруг испустили два конуса бледно-зеленого света, ощупывавших землю и
скалы. И Сварог со страхом увидел, как оставленные им, едва видимые следы
наливаются угольно-черным, попав в это свечение, и проявляется вся их
цепочка, ведущая за валун.
Змея оживилась, теперь все ее тело вытянулось на открытое место.
Слепой ужас понемногу овладевал Сварогом, еще миг, и он сделает что-то
непоправимое, окончательно потеряет себя, побежит и панике, ничего вокруг
не видя и не слыша, и это будет конец.
Холодный мокрый нос ткнулся ему в ухо, скользнул по щеке, и он
очнулся. Он был графом Гэйром, и он знал змеиный язык. Вспомнив это, он
выпрямился во весь рост, прижимая сапогом к земле импровизированный
поводок, рявкнул:
- Что тебе нужно, тварь?
Риск был немалый. Знание языка ничегошеньки не гарантировало. Даже
люди, цари природы, разговаривавшие на одном языке, веками лупили друг
друга по головам мечами и прикладами. Но другого выхода он не видел.
Заболтать и поискать уязвимое место...
Бледно-розовое сияние метнулось к нему, залило с ног до головы,
вызвав странное покалывание в висках. Он ждал с колотящимся сердцем. Змея
не шевелилась, и это прибавляло надежды. Наконец, после показавшихся
веками минут, где-то под черепом у него зазвучал невыразительный, глухой
голос, в котором, однако, явственно различалось удивление:
- Ты говоришь на языке глорхов. Ты не похож на глорха. Как это может
быть?
Похоже, особым интеллектом змеюка не блистала.
- Просто я так со стороны выгляжу, - сказал Сварог. - А на самом деле
я побольше тебя буду.
Змея неуверенно сказала:
- Я всех ем. Я самый большой. Я самый сильный.
- Я тебя сам съем, - сказал Сварог. - Я сам гад ползучий. Огнем
сожгу, если рассержусь. Видишь?
И он заставил вспыхнуть самый большой огонь, на какой был способен -
язык пламени величиной с ладонь. В висках мучительно заныло от
перенапряжения. Он помнил, что у змеи есть какие-то органы, которыми они с
изощреннейшей чуткостью видят тепло.
И эта не была исключением - она резко отдернула голову, жутко
зашипела, припала к земле. И сказала:
- Никто не умеет делать огонь. Только люди Повелителя. Ты из его
людей?
У Сварога был большой соблазн объявить себя правой рукой неведомого
Повелителя. Но он побоялся запутаться. И сказал:
- Я не из его людей, но я тоже умею делать огонь. И если не
отвяжешься - сделаю очень большой огонь, и он тебя сожжет.
Змея не шевелилась, сбитая с толку. Наверняка такого с ней еще не
случалось - чтобы кто-то, не принадлежавший к ее породе, да еще такой
маленький, говорил с ней на се языке. Вполне возможно, со зверем поумнее
такой номер не прошел бы, но чудище оказалось слишком тупым, чтобы уметь
сомневаться и ловить на противоречиях.
- Слышала? - Сварог не давал ей времени опомниться и подумать. - Я
сам огнедышащий змей, огненный гад.
Со змеей происходило что-то странное: Сварог мог бы поклясться, что
она пытается вжаться в камни.
- Значит, ты пришел из моря?
Сварог рискнул:
- Конечно. Едва обсохнуть успел.
- Значит, ты слуга Ужасного?
- Считай, я его друг, - сказал Сварог. - Самый близкий.
Змея вдруг затараторила:
- Господин друг Ужасного, огненный гад, позволь мне уйти. Я не хотел
тебя есть. Совсем не хотел. Ты пошутил, прикинулся этим двуногим,
маленьким. Я сразу догадался. Позволь мне уйти.
- Убирайся, - сказал Сварог.
Заскрежетало, полетели камни - со всей скоростью, на какую она была
способна, змея развернулась на месте, извиваясь, заструилась прочь,
моментально скрывшись с глаз, только острый кончик хвоста мелькнул.
Удалявшийся хруст щебенки возвестил, что она не хитрит, а искренне
торопится прочь. Будь у нее ноги, она неслась бы со всех ног.
Сварог опустился на землю, спершись спиной о скалу, его била дрожь.
Он выстрелил с завязанными глазами и угодил в десятку. Что за ужас обитает
в океане, если он способен внушать панический страх таким вот монстрам?
- На этот раз мы выкрутились, малыш, - сказал он, борясь с приступом
идиотского хохота. - На этот раз. Но дорога у нас длинная...
Он поднялся, зажал в кулаке тесемку и быстро зашагал вперед. Самые
безопасные места в Хелльстаде - берега реки. Нечисть предпочитает
держаться подальше от текущей воды. Правда, судя по первым впечатлениям,
здесь хватает и вполне плотских страхов...
Увы, у него не было ни лодки, ни корабля, и не из чего смастерить
плот. Возможно, и существовали заклятья на сей счет, но они покоились
где-то в архивах - ну зачем лару бревна или лодки?
Сварог стоял на каменистом берегу, у его ног тихо поплескивали
невысокие зеленоватые волны, а на противоположном берегу, далеком,
подернутом дымкой, виднелись те же скалы. Стояла первозданная тишина,
предстояли долгие дни пути, а у дней были ночи - время нечисти.
- Если мы отсюда выберемся, малыш, мы будем героями, - сказал Сварог.
Он безрадостно смотрел на широкую спокойную реку - и вздрогнул,
протер глаза.
Нет, никаких сомнений - по течению плыл трехмачтовый корабль. На
мачтах поднято только по одному парусу, самому верхнему - Сварог не знал,
как они называются, - и парус на бушприте, под которым красовалась
золоченая конская голова. Корабль был большой, океанский, с двойным рядом
распахнутых пушечных портов.
Над водой вдруг пронесся тягучий, раскатистый грохот - и далеко за
кормой корабля взмыл белопенный столб. Почти сразу же грохот повторился, и
снова, и снова, поднятые взрывами водяные конусы, казалось, протянулись по
ниточке, словно шеренга солдат на смотру. От неожиданности Сварог выпустил
тесьму, легкий ветерок понес щенка над рекой. Сварог, опомнившись, забежал
в воду по колени, поймал конец, сгоряча выкрикнул заклинание. Вмиг
отяжелевший щенок рухнул ему на грудь, сшиб в воду и негодующе завопил.
Промокший насквозь Сварог выволок его на берег, пробормотал:
- Полежи пока...
И заорал так, что его, должно быть, слышали на том берегу, побежал
следом, вопя, как сто Робинзонов, размахивая руками. Благонамеренных
людей, законопослушных бюргеров никак не могло занести в Хелльстад, но
выбирать не приходилось. Пираты, авантюристы, контрабандисты, жаждущие
подвигов и приключений, бесшабашные оборванные рыцари Вольных Маноров -
все лучше, чем здешние чудовища.
Он заорал еще громче, но уже от радости - его явно заметили. На фоне
путаницы снастей промелькнули быстро карабкавшиеся снизу вверх фигурки,
захлопотали, свертывая паруса, до берега донесся грохот якорной цепи.
Вскоре от борта отвалила большая шлюпка и взяла курс прямо на Сварога.
Сварог ждал, весь подобравшись. Щенок, оставшийся у воды уардах в ста
от него, вопил, как резаный. Шлюпка остановилась недалеко от берега,
хрустнула днищем по песку мелководья, тот, что сидел на носу, небрежно и
умело навел на Сварога арбалет. Стрела была с серебряным наконечником -
вполне понятная и уместная здесь предосторожность. Судя по физиономиям,
самой разнообразной одежде вместо морской формы и богатому ассортименту
навешанного на каждого оружия, народ был видавший виды и напрочь лишенный
сентиментальности. Тот, что с арбалетом, выглядел чуточку интеллигентнее,
но и он не казался чужим в компании - этакий бакалавр неизвестных наук, в
силу сложности жизни и непредсказуемости ее течения давно и бесповоротно
прибившийся к пиратской вольнице. Залысины открывают высокий лоб, на плечи
падают пряди седеющих темных волос. Этот человек и нарушил напряженную
тишину:
- Ну, и что вы нам интересного скажете?
Кто-то жизнерадостно заржал, но тут же утих.
- Мне бы убраться отсюда, - сказал Сварог. - Тут неуютно.
На этот раз заржали все, кроме человека с арбалетом, принялись
толкать друг друга локтями, орать наперебой: "Нет, слышал? Неуютно тут!",
и вновь заливаться хохотом. Тут во всю мочь взвыл щенок, обиженный
отсутствием внимания, и гогот сразу стих.
- Добыл-таки! - громко удивился кто-то, и на Сварога стали
посматривать с уважением. Человек с арбалетом опустил оружие, что-то решая
про себя. Наконец сказал:
- Забирайте собаку и лезьте в лодку. Живо!
Сварог опрометью кинулся за щенком. В шлюпку его пришлось тащить на
плечах - Сварог не хотел показывать свои способности, открываться. Пока
что все козыри у них на руках, так что не мешает и ему утаить парочку в
рукаве...
Он сидел на корме и смотрел, как приближается светло-коричневый с
синими полосами борт корабля, начищенные медные буквы на носу: "Божий
любимчик". Флаг на корме-красно-зеленый с тремя золотыми стрелами стандарт
княжества Ортог, одного из Вольных Майоров, даже если и подкреплен был
должными документами, означал примерно то же самое, что во времена Сварога
Панамский и либерийский. Из-за отсутствия других источников дохода имевшее
доступ к морю княжество торговало своим флагом, выдавая патенты порта
приписки без особо придирчивых расспросов, за что неоднократно огребало
резкие дипломатические ноты. Но в таком положении дел были заинтересованы
и судовладельцы крупных держав, обделывавшие под удобным флагом дурно
пахнущие делишки, так что дело всегда как-то улаживалось. Возможно,
пираты. Или пираты не каждый день, совмещавшие это занятие с купеческими
делами (здесь, как когда-то на Земле, таковое совместительство кое-где
процветало и считалось самым житейским делом). Как бы там ни было, и тем,
и другим вроде бы незачем забираться в Хелльстад. Странно. Одно ясно - с
нечистой силой они не имеют ничего общего, спасибо и на том...
Не такая уж это была вольница - подняв на талях шлюпку, гребцы
дисциплинированно улетучились куда-то, остался только человек с арбалетом.
Сварог украдкой огляделся - палуба была чистая, недавно надраенная.
Свистела боцманская дудка, хлопали распускаемые паруса. Сварог уложил
щенка у борта и вопросительно взглянул на человека с арбалетом. Тот мотнул
головой в сторону:
- Капитан. Боцман.
К ним приближался здоровенный краснолицый мужик, чисто выбритый, с
роскошными бакенбардами. В левом ухе у него сверкала целой пригоршней
разноцветных каменьев замысловатая серьга, больше похожая на головоломку,
расшитый золотом вишневый бархатный кафтан, надетый на голое тело, являл
зрителю мощную волосатую грудь, на коей красной тушью наколота русалка в
объятиях осьминога - тремя щупальцами морской житель лапал деву, а в
остальных держал бутылки и штопор. Пониже, только на сей раз синим и
зеленым, была изображена еще одна бытовая сцена из морской жизни - на краю
огромной бочки, свесив в нее ноги, восседал моряк, имевший некоторое
сходство с капитаном, а плававшая в бочке русалка ублажала его, как
выражаются дипломированные сексологи, орогенитальным способом.
За капитаном, отступив на шаг, возвышался над ним головы на две
боцман - в кожаных штанах, обнаженный по пояс, не то чтобы страшно
мускулистый, но ужасно жилистый. Голова выбрита наголо, а свисающие на
грудь усы тщательно перевиты златотканой ленточкой. На шее висели
серебряная боцманская дудка и тонкой работы золотое ожерелье с изумрудами,
явно украшавшее прежде какую-то знатную даму. На широком кожаном поясе
богатая коллекция разнообразного оружия - словно ходячая реклама оружейной
лавки. Вот только татуировка у него на груди оказалась скромнее - синий
