Александр Бушков.
Пиранья 1-4
Охота на пиранью.
След пираньи.
Крючок для пираньи.
Возвращение пираньи.
Александр Бушков.
Охота на пиранью.
Майору В. К. посвящается
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
БЕГ СРЕДИ ДЕРЕВЬЕВ
Глава первая
ПРОЙДЕМТЕ В ГОСТИ...
- Ах, как звенела медь
в монастыре далече!
Ах, как хотелось петь,
обняв тугие плечи!
Звенели трензеля,
и мчали кони споро
от белых стен Кремля
до белых скал Босфора...
Самые простые, незамысловатые, обыденные вещи непременно обретают
экзотический, романтический, диковинный привкус необычайного -если
заниматься ими в местах, скажем так, несопоставимых. Будь Мазур космонавтом,
он обязательно протащил бы контрабандой на станцию "Мир" балалайку. И это
были бы минуты небывалого, неземного прикола: когда ты, оказавшись снаружи
для подвертки каких-нибудь вакуумных гаечек, паришь возле станции на
короткой привязи, внизу медленно, грузно проворачивается планета, вся в
белых, твердых стружках облаков, а в руке у тебя бесполезная в безвоздушном
пространстве балалайка, и ты постукиваешь по струнам затянутыми в
космическую перчатку пальцами...
- Но будущего нет,
идет игра без правил.
Не в тот сыграл я цвет,
на масть не ту поставил.
Костей полны поля,
и реет черный ворон
от белых стен Кремля
до белых скал Босфора...
Но, в общем, и без космоса жилось нестандартно. Диковинно жилось. Он
лежал навзничь на нагретых полуденным солнышком досках, на палубе плота,
брякал на гитаре, смотрел в голубое небо, расслабившись и отрешившись от
всего сущего, а мимо проплывали, не особенно и торопясь, исполненные дикой
прелести берега- сопки с плавными, как у музыкальных инструментов,
очертаниями, поросшие темно-зеленой, кудреватой шубой тайги, великанские
сосны и кедры, не знавшие человека желтые песчаные пляжи, уходившие под воду
каменные россыпи. Это плот двигался, конечно - но если не смотреть на воду,
можно преспокойно решить, будто все наоборот...
- Ах, лучше было б мне
в степях с Чекой спознаться,
к родной земле щекой
в последний раз прижаться.
Метелки ковыля
среди степного хора
от белых стен Кремля
до белых скал Босфора...
Потом и тренькать стало лень - от окружающего дикого, первобытного
величия - и он бездумно лежал, глядя вперед меж расставленными босыми
ступнями, словно в прицел. Плот целеустремленно скользил вместе с
широченной, могучей Шантарой, прямиком к Северному Ледовитому океану, до
которого оставалось каких-то восемьсот километров, если считать сухопутными
мерками. Плот носил имя собственное - "Ихтиандр". Он этого заслуживал,
потому что построен был добротно, как серьезное инженерное сооружение - на
двух дюжинах накачанных автопокрышек с впрыснутым внутрь для надежности
герметиком покоилась основа из бревен, сбитых и скрепленных с величайшим
тщанием, а уж по ним настлана дощатая палуба. На палубе- небольшая палатка,
обитые прорезиненной тканью ящики для экипировки, в корме достаточно места
для двух рулевых весел, и на высоком шесте гордо реет "Веселый Роджер",
выполненный опять-таки прилежно, водоустойчивой краской. Мазур строил плот
неделю, с пачкой чертежей и заранее проделанными расчётами, бдительно следя
за нанятыми в помощь куруманскими мужиками, чтобы не запили и не
напортачили, то напоминал о немаленькой плате, то понукал морскими
матерками. Мужики, поначалу полагавшие его очередным городским, бесившимся с
жиру "новоруссом", понемногу присмотрелись и поверили в легенду- в "капитана
дальнего плаванья", вконец придавленного ностальгией и решившего, пока есть
сила в руках и зоркость в глазах, проплыть по родным местам. После этого
работа пошла бойчее. Получилось недурственно. Ни одна шляпка гвоздя не
торчала, ни одна заноза за пять дней плаванья не впилась в пятки. Плоту,
если подумать, вполне подходило гордое наименование "судно". У предков
кораблики были не в пример хлипче. Даже жалко становится, как подумаешь, что
"Ихтиандру" неминуемо предстоит оказаться брошенным. И потому дня два назад
Мазур твердо решил, достигнув Игарки, не бросать плот у берега и не дарить
на дрова, а отпустить дальше, в океан - ну, там уж как ему повезет: может
через пару лет достичь и Норвегии, а может и прибиться к Шпицбергену...
- Капитан, вы там не дрыхнете ли? - долетел с кормы звонкий голосок
Ольги.
- Капитан дрыхнуть не может,- откликнулся Мазур с достоинством.- Капитан
всегда бдит...
Он перекатился на метр левее, лег на живот, упер локти в палубу, а
подбородок- в стиснутые кулаки. Экипаж плота, состоявший из
одного-единственного человека, вел себя безукоризненно - молодая жена
старательно пошевеливала рулевым веслом (второе было поднято и закреплено),
немного, конечно, сбившись с курса, уклонившись к правому берегу, но для
речной морячки со стажем ровным счетом пять дней и это было неплохим
достижением, достойным именного кортика. Что ни говори, а это чревато -
жениться на женщине двадцатью годами моложе тебя,- однако Мазур, чуточку
суеверный, как и всякий морской человек, свято верил в два козыря: в теорию
относительности и в наследственность. Согласно первой, среди молодых жен
просто-таки обязана отыскаться верная и правильная спутница жизни
разменявшего пятый десяток "морского дьявола". Согласно второй, все Мазуры
мужского рода оставались орлами и на подступах к семидесяти. Взять хотя бы
незабвенного дедушкиного брата - каперанг Владимир Казимирович Мазур, будучи
пятидесяти шести лет от роду, увел юную красавицу-жену у кичливого
остзейского барончика (прострелив вдобавок тому руку на дуэли), пользуясь
знакомством с одним из великих князей, относительно легко помог своей
Джульетте развестись и перейти в православие, обвенчавшись честь по чести,
наплодил четырех детей, прежде чем уйти на дно с подорвавшимся на германской
мине эсминцем "Свирепый"... Другие Мазуры отличались столь же темпераментной
любовью к жизни во всем ее многообразии- правда, и воздух, которым они
дышали, был почище, и еда здоровее, и радиации вокруг витало не в пример
меньше... Но все равно, нужно надеяться. А если вернуться к теории
вероятности- перед тем, как сдаться на милость Дворца бракосочетаний, Мазур
жил с Ольгой два года и считал, что узнать успел.
И было в этом что-то невыразимо приятное - два года спустя желать свою,
только твою женщину столь же бешено, до сладкого головокружения, как и в
первый день. На душе царил столь блаженный покой, что Мазур даже испугался
чуточку. Лишь воспоминание об операции "Меч-рыба" помогло ему не воспарить
над плотом. Он все так же лежал, подпирая кулаками подбородок, бездумно
глядя на Ольгу. Ольга стояла на коленях, старательно ворочая румпель (как же
на судне без румпеля? Только румпель, и никак иначе...), вполоборота к нему,
и от напряженных движений, в которые приходилось вкладывать всю силу, ее
грудь столь соблазнительно круглилась под тесной тельняшкой, что Мазуру
захотелось немедленно подогнать плот к берегу и поставить на якорь.
Героическим усилием воли он сдержался и отрывать экипаж от вахты не стал.
Однако Ольга, углядев, должно быть, краем глаза, что с ним творится, с
любопытством спросила:
- А можно занести в вахтенный журнал - "За время моего дежурства
неоднократно подвергалась обстрелу циничными взглядами с капитанского
мостика"?
- Нельзя,- сказал Мазур, перекатившись поближе.- Вахтенный журнал имеет
право вести лишь капитан, а он, милая, первый после Бога... Давай лучше
проверим твои штурманские способности. Как думаешь, вон тот бережок подходит
для стоянки? С целью кренгования*?
- Я ваших морских ругательств не понимаю, сэр... Но ввиду того, что
сопровождающие их взгляды заставляют подумать, будто речь идет вовсе не о
штурманских способностях, прошу не отвлекать рулевого. Иначе подвернется
какой-нибудь риф... Что во мне, в конце концов, такого, вызывающего
нездоровое вожделение?
- Коса, конечно,- сказал Мазур.- Мы, морской люд, поголовно фетишисты...
Ольга фыркнула и перекинула косу на другое плечо, подальше от его ладони.
Золотая коса и в самом деле была знатная - падала ниже пояса, струилась по
бледно-желтой палубе из кедровых дощечек. Собственно, с косы все и началось
- когда моряк при полном параде подошел на Невском к девушке в светлом плаще
и спросил: "А коса, правда, настоящая?". Ольга потом, смеясь, рассказывала,
что слышала эту банальность сто раз в жизни, но в глазах морского волка
светилось столь детское изумление... Мазур слово "детское" решительно
опротестовал. Ольга протест приняла, но призналась, что ее заинтриговала
вторая фраза морячка, уже не банальная: "А как бы это смотрелось под
водой..." Мазур пожалел, что не выдалось времени научить ее плавать с
аквалангом. Под водой ее распущенные волосы и в самом деле смотрелись бы
по-русалочьи- волна золотистого пламени, где-нибудь на просвеченном солнцем
мелководье Эль-Бахлака, стройная фигурка, ритмично изгибаясь, скользит мимо
коралловых рифов, стелется невесомо золотая волна... Благо в Эль-Бахлаке,
говорят, нынче благолепие. Залив давно протралили, избавив от всех мин, на
берегу понастроили отелей, пенят лазурь водные мотоциклы, мельтешат
загорелые тела, и все давно забыли, что когда-то там столкнули в кровавой
грызне своих пешек две сверхдержавы, что в паре миль на норд-ост от залива,
где глубина, лежат на дне две крохотных подлодки и белеют черепа боевых
пловцов, "морских львов" и "морских дьяволов", а военного порта, из-за
которого резали друг другу глотки подводные профессионалы, давно уже нет. И
полковнику Касему разрядил в спину пистолет собственный адъютант, генерал
Барадж держит роскошный отель в Ла-Валетте, а генерал Асади обитает на
крохотной дачке под Москвой, где все соседи считают его отошедшим от дел
азербайджанским торговцем фруктами. Итог как итог, не хуже и не лучше многих
других...
- Знаю я твой фетиш,-сказала Ольга.-Адмиральские погончики, а?
- Ну, это, конечно, не фетиш, однако было бы неплохо,- сказал Мазур,
лениво теребя распушенный кончик косы.- Самое, знаешь ли, пикантное и
неопределенное- это болтаться меж тремя-звездами-двумя-просветами и первой
звездой на погоне без просветов... Неописуемое ощущение.
- А тебе могут дать?
- А кто их знает- сказал Мазур.- Я ж говорю- неопределенность полнейшая.
Могут и дать, подумал он. Если успешно пройдет "Меч-рыба". Были смутные
намеки. Очень уж кому-то нужна эта подводная кастрюля...
- Заманчиво,- сказала Ольга.- И я, выходит, буду - юная адмиральша?
- Шевели румпелем, адмиральша,- сказал Мазур.- Даже если будешь - это,
увы, не старые времена. Вот чего я не могу простить Ельцину, так это полумер
- коли уж вернули андреевский флаг, можно было и дальше пойти, вернуть
адмиральских орлов на погоны. Совсем другое дело - черный орел...
- Это и называется - мужские игрушки?
- Ага. Так жить веселее,- сказал Мазур серьезно.- А то ведь осенью будет
двадцать пять лет, как украшаю своей персоной флот. Жуткая цифра, если
подумать. Тебя еще и в проекте не было, адмиральша.
- Ага, тебе хорошо,- сказала молодая жена с непознаваемой женской
логикой.- Тебе-то уже есть сорок с хвостиком, и выглядишь прекрасно. А тут
сиди и гадай, какая ты будешь в сорок... Страшно же.
- Не кокетничай.
- Руки, сэр! Иначе придется сунуть письмо в бутылку и пустить по реке:
"Пристают, добродетель под угрозой, прошу помощи. Борт "Ихтиандра" и так
далее..." Слушай, Мазур, а в этом плавании есть высший философский смысл?
