семьдесят два. Но я уже знаю, что такое усталость, и не исключено, что
смерть настигнет меня раньше, чем он вернется.
Через тридцать четыре года Доменико заметит вдруг огни моего лагеря и
удивится, почему это я прошел меньше обычного. Как и сегодня, мой добрый
гонец войдет в палатку с письмами, пожелтевшими от времени и полными
нелепых сообщений из мира, давно погребенного в памяти, и остановится на
пороге, увидев меня, недвижно лежащего на походной койке, а по обеим ее
сторонам двух солдат с факелами в руках.
И все же отправляйся, Доменико, и не ропщи на мою жестокость!
Передай от меня последний поклон родному городу. Ты - живая связь с
миром, который когда-то был и моим. Из полученных за последнее время
сообщений я узнал, что там многое изменилось, отец умер, а корона перешла
к моему старшему брату, что там, где раньше были дубы, под которыми я
любил играть в детстве, теперь построены высокие каменные дома. И все же
это моя старая родина. Ты - последняя связь с ними со всеми, Доменико.
Пятый гонец, Этторе, который прибудет, с божьего соизволения, через год и
восемь месяцев, уже не сможет отправиться в обратный путь, потому что
вернуться ко мне все равно не успеет. После тебя наступит молчание, мой
Доменико, - разве что я наконец все же достигну заветного предела. Но чем
дальше я продвигаюсь, тем больше отдаю себе отчет в том, что границы не
существует.
Границы, как мне кажется, не существует, по крайней мере в том смысле,
какой мы обычно вкладываем в это слово. Нет ни высоких разделительных
стен, ни непроходимых топей, ни неодолимых гор.
Возможно, я перейду предел, даже не заметив его, и в неведении буду
по-прежнему идти вперед.
Вот почему я думаю, что, когда вернутся Этторе и следующие за ним
гонцы, я не отправлю их снова в столицу, а, наоборот, вышлю вперед, чтобы
знать заранее, что ждет меня в новых местах.
С некоторых пор по вечерам меня охватывает необычайная тревога, но это
уже не тоска по минувшим радостям, как было в начале путешествия, а,
пожалуй, нетерпеливое желание поскорее познакомиться с теми неведомыми
землями, куда мы держим путь.
Я замечаю - хотя никому еще в этом не признался, - что, по мере
приближения к нашей маловероятной цели, в небе разгорается какой-то
необычный свет - такого я не видел никогда, даже во сне; эти растения,
горы, эти реки созданы как бы из другой, непривычной для нас материи, а в
воздухе носятся предчувствия, которые я не могу выразить словами.
Завтра утром новая надежда позовет меня вперед, к неизведанным горам,
сейчас укрытым ночными тенями. И я вновь подниму свой лагерь, а Доменико,
двигаясь в противоположном направлении, скроется за горизонтом, чтобы
доставить в далекий-далекий город мое никому не нужное послание.
Компьютерный набор - Сергей Петров Дата последней редакции - 21.02.99
Имеется в виду латинский алфавит. - Здесь и далее примечания
переводчиков
Дино Буццати
СЕМЬ ЭТАЖЕЙ
Перевод Г. Богемского
Ранним мартовским утром, после целого дня тряски в поезде, Джузеппе
Корте прибыл в город, где находилась знаменитая клиника.
Температура у него была слегка повышена, но, несмотря на это, он
проделал весь путь от вокзала пешком, с чемоданчиком в руке.
Хотя болезнь протекала в легкой форме, Джузеппе посоветовали обратиться
именно в эту широко известную клинику, специализирующуюся только на данном
заболевании. Это внушало уверенность, что там самые компетентные врачи и
самое лучшее оборудование.
Здание Джузеппе Корте узнал издали: он уже видел его на фотографии в
рекламном проспекте - и остался вполне доволен. Это был белый семиэтажный
дом с нишами по фасаду, что придавало ему некоторое сходство с гостиницей.
Со всех сторон клинику окружали высокие деревья.
После общего медицинского осмотра, в преддверии более тщательного
обследования, Джузеппе Корте поместили в палату на седьмом - самом верхнем
- этаже. Комната была отличная: кругом чистота, светлая мебель, белье и
занавески белоснежные, деревянные кресла обиты яркой, пестрой тканью. Из
широкого окна открывался вид на один из самых красивых уголков города. Все
здесь дышало спокойствием, гостеприимством и вселяло надежду.
Джузеппе Корте сразу же улегся в постель и, включив лампочку над
изголовьем, начал читать книгу, которую захватил с собой.
Немного погодя в палату вошла сестра и спросила, не нужно ли чегонибудь.
Джузеппе Корте ничего не было нужно, но он охотно пустился в разговоры
с девушкой, стал расспрашивать ее о клинике. Так он узнал об одной
странной особенности. Больных здесь распределяли по этажам в зависимости
от тяжести заболевания. Седьмой был для самых легких. У больных с шестого
уже появлялись симптомы, внушающие некоторое опасение. Пятый
предназначался для тех, у кого наблюдались серьезные осложнения, и так
далее - от этажа к этажу. На втором лежали совсем тяжелобольные. На первом
- смертники.
Эта своеобразная система не только значительно облегчала обслуживание,
но и позволяла создать на каждом этаже, так сказать, однородную
обстановку, исключала нежелательные эмоции у легких больных при виде чужих
страданий и агонии. С другой стороны, такой порядок давал возможность
правильно распределить лечение и уход.
В результате создалась своего рода семиступенчатая иерархия.
Каждый этаж представлял собой обособленный мирок с только ему присущими
правилами и традициями. И так как каждое отделение возглавлял свой врач,
это порождало хотя и незначительные, но вполне определенные различия в
методах лечения; вместе с тем генеральный директор направлял всю работу
лечебного учреждения в единое русло.
Когда сестра ушла, Джузеппе Корте поднялся и, чувствуя, что температура
спала, сделал несколько шагов по комнате, выглянул в окно - не столько
чтобы полюбоваться панорамой незнакомого города, сколько в надежде сквозь
стекла разглядеть больных в палатах нижних этажей. Ниши по фасаду давали
такую возможность.
Джузеппе Корте сосредоточил внимание на окнах первого этажа, но они
были далеко внизу, просматривались только сбоку, и взгляду его не
открылось ничего интересного. Большинство из них было плотно закрыто
серыми шторами.
Вдруг Корте заметил, что из окна соседней палаты высунулся какой-то
человек. Они долго и дружелюбно переглядывались, но ни тот ни другой не
решался заговорить. Наконец Джузеппе Корте собрался с духом и спросил:
- Вы тоже здесь недавно?
- Увы, нет, - ответил тот, - я здесь уже два месяца... - Он помолчал,
не зная, как продолжить разговор, потом добавил: - Вот высматриваю своего
брата.
- Вашего брата?
- Да, - сказал незнакомец. - Мы, как это ни странно, поступили в один
день, но его состояние все время ухудшалось, и, подумайте только, он
сейчас уже на четвертом.
- Что значит - на четвертом?
- На четвертом этаже, - произнес тот с выражением такого сострадания и
ужаса в лице, что Джузеппе Корте прямо похолодел.
- Неужто на четвертом этаже такие тяжелые больные? - осторожно спросил
он.
- И не говорите! - Собеседник медленно покачал головой. - Конечно, не
совсем безнадежные, но все равно радости мало.
- Но если на четвертом этаже столь тяжелые больные, кого же тогда
кладут на первый? - спросил Корте с той шутливой непринужденностью, с
какой мы говорим о печальных вещах, нас лично не касающихся.
- Ох, на первом только умирающие. Врачам там уже нечего делать. Там
работа для одного священника. И разумеется...
- Но ведь на первом этаже очень мало больных, - перебил Джузеппе Корте:
ему не терпелось получить подтверждение, - почти все палаты закрыты.
- Сейчас действительно мало, но утром было порядочно, - ответил с едва
заметной улыбкой незнакомец. - Вон шторы опущены в палатах только что
умерших. Посмотрите - на других окна не зашторены... Вы меня извините, -
добавил он, медленно отходя от окна, - кажется, становится прохладно. Я
лягу в постель. Желаю всего наилучшего...
Человек скрылся из виду, окно резко захлопнулось, потом в соседней
палате зажегся свет. А Джузеппе Корте все еще неподвижно стоял у окна,
пристально глядя на опущенные шторы первого этажа.
Смотрел не отрываясь, с болезненным любопытством, стараясь мысленно
проникнуть в тайны этого страшного первого этажа, куда больных ссылают
умирать, и, подумав о том, как он далек от этого, ощутил прилив бодрости.
Между тем на город спустились вечерние тени. Одно за другим загорались
сотни окон огромной клиники - издали ее можно было принять за празднично
освещенный дворец.
Только на первом этаже - там, в самом низу, - несколько десятков окон
оставались слепыми и темными.
Результаты обследования обнадежили Джузеппе Корте. Обычно склонный
предполагать худшее, он в глубине души уже приготовился к суровому
приговору и ничуть не удивился бы, если бы врач объявил о переводе его на
нижний этаж. В самом деле, несмотря на то что общее состояние по-прежнему
было удовлетворительным, температура все держалась. Однако доктор со всей
сердечностью его разуверил:
- Начальные симптомы имеются, но в очень легкой форме.
Надеюсь, в течение двух-трех недель все пройдет.
- Значит, меня не переведут с седьмого этажа? - встревоженно спросил
Джузеппе Корте.
- Ну, разумеется, нет! - ответил врач, дружески похлопав его по плечу.
- А вы куда собирались? Уж не на четвертый ли? - Он засмеялся над
нелепостью такого предположения.
- Тем лучше, тем лучше, - поспешно откликнулся Корте. - А то, знаете,
стоит заболеть, всегда представляешь себе самое страшное...
Джузеппе Корте действительно остался в той палате, куда его поместили
сначала. В те редкие дни, когда ему разрешали вставать, он успел
познакомиться с некоторыми больными из других палат. Он тщательно выполнял
указания врача, прилагал все старания, чтобы побыстрее поправиться, но,
несмотря на это, особого улучшения не ощущал.
Прошло дней десять, когда к Джузеппе в палату явился старший фельдшер
по этажу. Он пришел попросить его о чисто дружеском одолжении: завтра в
больницу должна лечь одна дама с двумя детьми, так вот, две палаты для них
свободны, как раз тут, по соседству, но не хватает третьей, не согласился
бы синьор Корте перебраться в другую, не менее удобную палату?
Джузеппе Корте, разумеется, возражать не стал: одна палата или другая -
велика разница, а там, может, еще сиделка будет покрасивее.
- Я вам так благодарен! - Старший фельдшер даже слегка поклонился. -
Впрочем, с таким благородным человеком, как вы, иначе и быть не может.
Если вы ничего не имеете против, через часок приступим к переезду. Только,
знаете, надо будет спуститься этажом ниже, - добавил он небрежно, словно
речь шла о чем-то совершенно не имеющем значения. - На этом этаже, к
сожалению, свободных палат больше нет. Но это только на время, уверяю вас,
- поспешил он уточнить, видя, что Корте, резко поднявшись, сел на постели
и протестующе взмахнул руками, - только на время. Я думаю, через два-три
дня освободится какая-нибудь комната и вы сможете возвратиться на седьмой
этаж.
- Должен признаться, - сказал Джузеппе Корте, улыбаясь, чтобы показать,
что он не ребенок, - такого рода переселение мне совсем не по душе.
- Но ведь вас переселяют не из медицинских соображений. Ваше
беспокойство мне понятно, однако дело идет единственно об одолжении этой
даме, которая хочет быть поближе к своим детям... И ради бога, - с веселым
смехом добавил он, - не берите лишнего в голову!..
- Пусть так, - сказал Джузеппе Корте, - и все же, по-моему, это
недоброе предзнаменование.
Так Корте перешел на шестой этаж, и, хотя его удалось убедить, что с
ухудшением это ни в коей мере не связано, ему была неприятна мысль о том,
что между ним и обычным миром, миром здоровых людей, уже выросла ощутимая
преграда. На седьмом этаже он не терял контакта с остальным человечеством;
тамошнюю жизнь можно было считать как бы продолжением нормальной. А
