века в котором жили невесть откуда взявшиеся тут молдаване. (Факт, что
обладатель аристократических манер и чуть ли не дворянского лоска (хоть то
и другое и кажется несколько наигранным) Годи - родился в деревне, сперва
несказанно поразил меня. Но позднее я понял в чем дело: мать его
происходила из древнего молдавского княжеского рода. Хоть жизнь и
поставила ее на самую нижнюю социальную ступеньку, а отсутствие мужа
вынудило выполнять самую тяжелую работу, все же она нет-нет, да и
напоминала сыну о его исключительной родословной.)
Но куда же делся его отец? Кем он был? Вопрос этот мучил его с
детства, но единственный ответ который он находил был слишком уж
несуразным:
- Марсианин твой отец, Паша, - отвечала ему мать, когда приходил он
со двора до слез задразненный соседской шпаной. И для убедительности по
слогам произносила: И-но-пла-не-тя-нин.
- Знаем мы этих "интиплитян"-то, - хмыкал, подслушивающий, по
обыкновению, соседский дед Ион. - Интиплитяне-то те в аккурат семь лет
назад тута телятник ставили...
И если мать в это время стряпала пельмени, то била она деда скалкой,
если стирала - чехвостила его мокрой тряпкой. Но особенно нехорошо было
Иону, если в это время увесистой кленовой толкушкой она толкла картошку.
...Повзрослев немного, Паша понял, что легенду эту мать не столько
для него, сколько для себя выдумала. Наверное, для того, чтобы хоть как-то
оправдаться за свое падение "из князей в грязь". А он, хоть и жалел ее, а
все же, случалось, не сдержавшись, обрывал ее Ионовыми словами (дед-то к
тому времени помер уже), когда снова заводила она эту свою песенку об
инопланетянах, отвечая на вопрос, удерживаться от которого он все никак не
мог научиться.
По молодости ничего дворянского Павел в себе не чувствовал (так же
как и инопланетного): обычный деревенский парень. И лишь повзрослев,
принялся тщательно культивировать в себе аристократические наклонности. Но
это - много лет спустя...
Кличку "интиплитянин" в армии не знали, и там Павлу жилось проще. Но
сама служба дурацкая была - в комендантской роте: шагистика и наведение
порядка в штабе. В Косицино родное Павел не вернулся, чужой он там.
Погулял только, наряд свой дембельский показал ("глянь-ка, вишь,
интиплитянин-то павлином каким вырядился..."), собрал манатки и - в город.
"Учиться, мать, буду, - сказал, - человеком стану".
...И действительно - выучился. И начал тихую холостяцкую жизнь
рядового инженера некрупного мясного комбината. И не вспомнил бы никогда о
невероятных материных россказнях, не случись с ним следующая оказия.
Однажды, в пятницу, в конце дня, производя осмотр холодильной
установки, он необычно долго задержался в камере, зайдя далеко, к самой
морозилке, за висящие туши. А мастер Копышев, уходя, просто-таки забыл,
что Павел еще тут, и захлопнул дверь.
Его насквозь заледеневшее тело Копышев нашел в понедельник утром.
Скрючившись, сидело оно у самого входа в камеру. Пытаться обнаружить
признаки жизни было просто глупо. И тело сразу свезли в морг.
...Сторож анатомического корпуса мединститута, где и находился морг,
услышал ночью удары в дверь изнутри. Был он, во-первых, не робкого
десятка, во-вторых, к постоянной близости трупов привык и ничуть их не
боялся, в-третьих, знал, что всякое бывает и не раз слышал рассказы о том,
как живых людей принимали за мертвых. Поэтому - не запаниковал, а отпер
дверь, и в коридор вывалился привезенный давеча замороженный.
Около трех месяцев провалялся Павел Годи в военном госпитале (куда
его почему-то определили) с двусторонней пневмонией и обморожением
конечностей. Но он был жив! И это было невероятно для окружающих. Для него
же еще более невероятным было то, что произошло с его сознанием в те часы,
когда тело, превращенное в ледышку, валялось сначала на полу хладокамеры,
потом - на столе морга.
...Устав стучаться в дверь и придя к выводу, что это - бесполезно, он
подтащил ко входу подходящую по размеру тушу, сел на нее и закрыл глаза.
Смерть, пританцовывая от холода, стояла наготове за его спиной. Но это
была обыкновенная рядовая смерть, и она не ожидала от клиента
последовавшей неприличной выходки.
Он спал. Во сне он начал умирать. И тут что-то подсказало ему, что
можно этого и не делать. Нужно только "рвануться"... и даже не изо всех
сил, а просто неким особым образом - со специальным "поворотом"; и не
прямо, а под определенным "углом" - рвануться разумом из тела,
по-особенному "выгнувшись"... Нет, все термины прошлой жизни выглядят тут
нелепо. Но он ЗНАЛ, КАК все это нужно делать. И он выгнулся разумом,
дернулся под подсказанным интуицией углом... Смерть, отвесив челюсть,
выронила косу, а дух Павла Годи вместо того, чтобы, как положено,
отправиться к праотцам, подскочил к дверям холодильной камеры и, встав
ребром, без особого труда протиснулся наружу в полумикронный зазор.
...Как он себя ОЩУЩАЛ? (И это слово тоже неупотребимо в данном
случае; ощущать по-настоящему можно только посредством органов чувств, он
же весь сейчас был, собственно, одно ощущение, чувство.) Спрашивать у
него, что он сейчас чувствует - было бы столь же нелепо, как о количестве
вагонов в электровозе интересоваться у электричества. Но он ЗНАЛ, что
сейчас он - прозрачная, очень тонкая субстанция, имеющая форму отображения
человеческой фигуры на плоскость. И в данный момент он мчался по ночным
проулкам, точно зная, где искать человека, который должен вызволить его
тело из белых объятий холода.
И он добрался до квартиры мастера, и он взбежал по лестнице и
всосался в дверную щель, и... понял, сколь бессилен в попытках обратить на
себя внимание людей из плоти и крови. Он не мог совершить ничего, что
вызвало бы шум - что-то уронить, чем-то ударить, ибо руки его без
сопротивления проходили сквозь любой материальный предмет; он не мог
произнести слова или закричать, он не мог разбудить мастера... Но он
ощутил способность внедриться в разум спящего и сделал это, но тут же
испуганно вернулся, обнаружив, что сознание спящего, как болото, всасывает
его и растворяет в себе, превращая в свой частный ночной кошмар.
...Так метался он в отчаянии из угла в угол комнаты, порой, с
разгону, просачиваясь наружу сквозь щели в оконной раме. И все же иного
пути не было, и он изредка, собираясь с силами, осторожно входил то в
сознание мастера Копышева (Владимира Васильевича), то - в сознание его
супруги Зинаиды Васильевны...
Часов в пять утра, измученная худыми снами, она проснулась с
пересохшим небом, с головной болью и испариной по всему грузному телу.
"Вова, - толкнула она в бок мужа, а тот застонал, - Вова, что это с нами?"
Тот проснулся и сразу вспомнил жуть, которую видел только что: будто бы
он, случайно запертый, умирает в холодильной комнате.
И тут - как ударило - понял, вспомнил: Павел! И торопливо принялся
натягивать носки.
...Годи, выписавшись из госпиталя, сразу же отправился в родное
Косицино. Впервые. Он был плохим сыном.
Он решил выяснить твердо: кем же был его отец?!
Но, как объяснили ему сельчане, мать его уже полгода, как скончалась.
ДНЕВНИК ВИКИ. 6 МАРТА
Записалась на аэробику. Там есть девчонки - гибкие, как резиновые. Я
рядом с ними чувствую себя коровой. Хотя я, в общем-то, в классе считаюсь
стройной. Я бы хотела научиться двигаться, как наша тренерша: у нее при
каждом шаге как будто волны по всему телу прокатываются. Это называется
"грация". Во мне, по-моему, ее нет совсем.
Я знаю, что я - симпатичная, но я четко понимаю, что это все - от
молодости, это совсем не женская красота. Женская красота складывается из
осанки, походки, фигуры, умения одеваться и умения краситься. Пройдет лет
десять, и если у меня всего этого не появится, вся моя красота исчезнет. А
я хочу быть красивой долго.
Докопалась до Виктора: красивая я или нет. Он сказал, что очень
красивая. Я тогда спрашиваю: "А если бы я была некрасивой, ты бы дружил со
мной?" Он фыркнул: "Дружил..." Никак не могу привыкнуть к твоим пионерским
словечкам. А некрасивой ты быть не могла". "Как это не могла? Еще как
могла бы!" "Это была бы уже не ты". "Выходит, самое главное во мне -
внешность?" "Как раз наоборот", - возразил он, а дальше выдал такую
теорию, что мне даже понравилось. По его словам, выходит, что внешняя
красота - выражение внутренней. Я хотела поднять его на смех: что ты мне,
как на уроке литературы рассказываешь: "Не красота лица Наташи привлекала
Пьера, а красота ее русской души...". Но он остановил меня: "Все не так, -
говорит. - Я не отрицаю, что внешняя красота - это очень много. Почти все.
ПОЧТИ. Вот тебе пример: человек, пока он жив и когда умер, - совсем
разное, а ведь все в нем осталось такое же, до атома. Что такое жизнь,
никто не знает, и вещественно она никак не выражается, собственно, она -
"ничто", нечто неосязаемое. А без этого "ничто" человек - не человек. И с
красотой - то же. Есть обаяние, это вроде бы - ничто, но без него красота
- мертвая. Оно может быть даже сильнее красоты. И, мне кажется, оно -
отражение на внешности внутреннего содержания. У тебя, например, все
органично: внешнее четко соответствует внутреннему".
Называется "вешать на уши лапшу", и я прекрасно это понимаю. Но все
равно млею.
Кстати, он пригласил меня вместе отметить 8-е марта. Вдвоем. Сказала
об этом Инке, она говорит: "Давай, давай, иди; там-то он тебя и
трахнет..." "Трахнет, трахнет..." - как попугай заладила. Хотя, если
честно, мне и самой показалось, что когда он меня приглашал, вид у него
какой-то виноватый был. Он как будто на что-то решился, но и сам
чувствует, что это нехорошо. А я все равно согласилась. В конце концов, я
же знаю, что ничего он мне не сделает. Он добрый. Конечно, когда мужчина
хочет женщину, он становится диким, я знаю. Но не станет же он меня
насиловать, выворачивать руки и т.п. А значит, малейшее мое сопротивление
его обломает. Да до этого и не дойдет. Он сам не захочет портить вечер.
Вообще-то я не так уж и дорожу своей девственностью: тоже мне,
сокровище. Но страшно. А главное, мне ничего этого совсем не хочется.
Тогда - чего ради? А если уж это случится (все равно же случится), я бы
хотела, чтобы была большая любовь. А у нас? У нас - симпатия. Быть его
любовницей я не собираюсь. А о браке не идет и речи: он женат, у него
дочка; больная, к тому же (ноги не ходят). Название болезни я не помню,
помню только, что, во-перовых она наследственная - у кого-то из родни
Виктора было то же самое, а, во-вторых, врачи обещали, что при хорошем
уходе и лечении годам к четырнадцати-пятнадцати все пройдет. Так может ли
он ее оставить? А значит - какой может быть брак? Да мне еще и самой рано.
Короче, даже не знаю, правильно ли я сделала, что пообещала прийти
(он дал мне какой-то адрес). Но, по-моему, все будет хорошо.
Если бы мама нашла эти мои записи, она бы, наверное, сошла с ума.
ИЗ ДНЕВНИКА ЛЕТОВА
...Да, что-то не слишком беллетристический (как было обещано) вышел
рассказ. Ладно. Дальше дело было так.
Поверив в свое неземное происхождение и исключительность, Годи стал
пытаться вновь совершить нечто столь же немыслимое, но ничего у него не
выходило. Тогда-то и решил он изучить и освоить практически все, что
известно людям в экстрасенсорике, магии, переселение душ, другими словами,
в области сверхъестественного.
