рассказывали. Откуда он тогда взял это слово - "фотолаборатория"?
Совпадение? Вряд ли. Значит, он умеет что-то такое угадывать. Ну а насчет
"командовать" - я не командую, а забочусь о тебе...
- Но ты-то будешь этим заниматься?
- Ну и что?
- Значит, ты этого Годи не собираешься слушаться, а почему я должна?
- Ты не должна. Но так будет лучше для меня. Я ведь за тебя отвечаю.
- А я - за тебя, - сказала я с вызовом, хотя уже и перестала
сердиться.
- Ладно, - улыбнулся он, давай все это решим завтра.
Но я уже успела кое-что придумать и соврала ему:
- Давай уж тогда послезавтра. А то мы утром сдаем кросс по
физкультуре.
- То есть, мы завтра вообще не встретимся?
- Выходит, что так.
- Жалко. Ладно, тогда позвони мне вечером. Только обязательно.
Я не стала спрашивать, "зачем", потому что он на такие вопросы
обижается. Скажет: "А что, тебе лишний раз со мной поговорить -
неприятно?" и насупится. Как ребенок. Как будто не понимает, как мне
бывает плохо, когда к телефону подходит не он, а его жена, и мне
приходится бросать трубку, потом перезванивать?.. Но я не собираюсь это
ему объяснять. К тому же у меня почему-то было такое ощущение, будто он
даже обрадовался тому, что мы завтра не встречаемся; уж не знаю почему.
А на самом деле утром я, как задумала, отправилась в школу Наташи
Одинцовой. Я без труда выяснила в каком классе она учится и по расписанию
узнала, что сейчас у нее урок геометрии в кабинете N_12. Я стояла у
подоконника напротив двери кабинета и почему-то ужасно боялась, что по
коридору пройдет Мережко (он ведь видел меня на суде и мог узнать).
Точнее, не боялась, а стеснялась. Чего бояться-то? Что он мне сделает?
(Это я тогда так думала.)
Мне понравилось, что Наташа после всей этой истории не ушла из своей
школы (другая могла бы вообще в другой город уехать), и что, выходя из
класса, она гордо держала голову, болтала с мальчиками и смеялась.
Она сразу узнала меня, что-то сказала своим, отделилась от толпы и
подошла. Лицо у нее сразу стало напряженным и неприязненным:
- Ну?
- Есть разговор.
- А кто ты такая?
- Я учусь на юрфаке. Практикантка.
- А! Ну-ну. Видела я ваш суд.
- Наташа, в том-то и дело, что мне показалось, процесс шел неверно.
Но, чтобы обжаловать решение, мне нужна твоя помощь.
- Ну уж нет. Все. Больше я в эти игры не играю.
- Подумай.
- И думать тут нечего. Делай что хочешь, но меня не трогай. Хватит.
Я поняла, что уговаривать ее бесполезно и спросила:
- Но ты можешь хотя бы ответить на несколько моих вопросов?
Она глянула на часы.
- Ну давай. Сейчас у нас информатика. На нее можно и не ходить.
- Где мы можем спокойно поговорить?.
- Пошли.
Она провела меня по лестнице на верхний этаж, потом - выше, и мы
очутились перед дверью, закрытой на висячий замок. Но оказалось, замок
этот - чисто декоративный. Наташа легко сняла его, и мы прошли на чердак.
Она достала сигареты, и мы закурили.
- Ну, - обратилась она ко мне, - давай свои вопросы.
- Ты после суда Мережко видела?
- Нет. Он уволился и тут не появлялся.
- Так. Где находится его фотолаборатория?
Она вздрогнула и посмотрела мне в лицо своими зелеными кошачьими
глазами:
- А это зачем?.
- Ты обещала отвечать.
Она помолчала. Потом объяснила свое волнение:
- Я следователю не говорила. Он меня не только одетой снимал. Голой -
тоже. По-разному. Я сейчас этих фотографий больше всего боюсь.
- Тем более. Я постараюсь забрать их. Вместе с негативами. И тебе
отдам.
- Хорошо. А тебе-то они зачем?
- Мне они не нужны. Но у него в лаборатории есть что-то еще...
Наташа снова испуганно глянула на меня:
- Что? - спросила она и, поперхнувшись дымом, закашлялась. Я
поднялась и распахнула у нас над головой чердачное окно. При этом ощутила
почему-то сильное удовлетворение, как будто сделала что-то очень важное и
нужное. Просто удивительной силы самодовольство.
- Что там у него? - переспросила Наташа, прокашлявшись.
Я честно ответила:
- Пока не знаю.
- Как тебя звать?
- Вика.
- Слушай, Вика, не связывайся с ним.
- Почему? Ты что-то знаешь?
- Ничего я не знаю! - она нервно передернула плечами. - Не
связывайся, и все.
- Ну, это мое дело.
Она молча разглядывала меня, потом затянулась в последний раз и,
потушив недокуренную и до половины сигарету, сказала:
- Ты мне вообще-то нравишься... А он - страшный человек. Ты что,
думаешь, я такая трусиха, что все это столько времени терпела и молчала?
Совсем нет. Но ЕГО я боюсь до смерти. Он не совсем нормальный, что ли...
Он вообще не человек....
- С чего ты взяла?
- Понимаешь, когда он... Когда мы... Короче, когда он меня трахал, у
меня было такое ощущение, будто ему нужно что-то совсем другое. Что-то
большее. А он никак не мог этого получить и злился на меня...
- Так чего он хотел?
- Я сама не понимаю.
- Может, он просто не кончает? Может, он больной?
- Да нет, тут у него все в порядке. Но ему этого было мало. Знаешь,
как если мороженное ешь в стаканчике, но самый кайф это когда потом
стаканчик об асфальт хлопаешь...
Мне надоел этот бестолковый (как я тогда посчитала) разговор, и я
вернулась к прежнему:
- Где фотолаборатория, и как в нее попасть?
- На первом этаже, возле раздевалки. Попасть в нее просто: ключ у
гардеробщицы.
- А она даст?
- Мне - даст. Я же в кружок записана. Там у нее на столе список - под
стеклом.
- Пойдем сейчас.
- Пошли.
Мы уже спускались по лестнице, когда я вдруг снова ощутила это
странное чувство - острое удовлетворение - и тут же поняла не менее
странную его причину: отчего-то так обрадовало меня то, что Наташа забыла
запереть дверь на чердак и даже не прикрыла ее.
Оказалось, в лаборатории работают сейчас какие-то
мальчишки-кружковцы. Тогда, по моей просьбе, Наташа сказала тете Наде
(гардеробщице), что придет туда заниматься часов в восемь, и та пообещала
дать ей ключ, но не больше, чем на час: в девять она запирает пустую
школу.
Я решила остаться в лаборатории до утра - искать разгадку к тайне
лысого влюбленного Мережко, которую, если верить Годи, там можно было
найти. Тем более, больших неудобств я там ощутить не должна: Наташа на мои
вопросы ответила, что там есть диван и есть телефон. Все, что мне нужно.
Ну, а дальше все шло как по маслу: я двинула на занятия, а к восьми
подошла к школе, где меня ждала Наташа. Она взяла ключ, отперла
лабораторию и, выждав момент, когда тетя Надя отлучилась на уборку верхних
этажей (по совместительству та еще и техничка), выскочила на улицу и
провела туда меня.
Я сразу позвонила маме и сказала, что остаюсь ночевать у Инки. Потом
позвонила Инке и попросила, чтобы она, если мама позвонит, сказала, что я
у нее, но уже сплю. После этого позвонила Виктору (чтобы не беспокоился) и
минут десять мы проворковали с ним; я рассказывала ему, что сильно сегодня
устала, что решила пораньше лечь спать, что уже лежу в постели. Потом по
его нескромной просьбе подробно описала ночную рубашку, якобы на мне
надетую, а так же и ее содержимое, переглядываясь и перемигиваясь с
Наташей.
Тщательно обследовать лабораторию я решила ночью, когда тетя Надя уже
ляжет баиньки (хорошо, что тут все изолировано от света, и если включить
электричество, это невозможно заметить ни с улицы, ни из коридора). А пока
что я устроилась поспать на диванчик ("Меня мутит от одного его вида", -
призналась Наташа). Она погасила свет, пообещав зайти за мной рано утром,
заперла дверь снаружи и пошла отдавать ключ.
А я, свернувшись калачиком, сладко уснула. Обожаю спать на новом
месте.
Проснулась я от противного громкого скрежета. Вокруг стояла такая
темнотища, что я даже не сразу въехала, открыла я глаза или нет. Потом я
сообразила, где нахожусь и тут же похолодела от охватившего меня ужаса: я
поняла, что означает этот скрежет - кто-то пытается взломать дверь.
И вот на этом страшном месте я остановлюсь, потому что очень устала
писать. По-моему, я еще не делала в дневнике такой длинной записи, а про
то, что было дальше еще писать и писать. Самое жуткое еще впереди. Так что
сейчас я ложусь спать, а завтра с утра - сразу сяду и продолжу.
ИЗ ДНЕВНИКА ЛЕТОВА
Годи озадачил меня странным вопросом:
- Андрей, вы в детстве, когда мороженное ели, любили стаканчиком об
асфальт хлопать?
- В детстве это все любят.
- Мне, понимаете ли, трудно судить. Детство я провел в деревне, а там
нас мороженным особо не баловали. А вот скажите, если вам мороженное не
нравилось, вы стаканчиком хлопали с тем же удовольствием или с меньшим?
Или с большим?
Я как-то не нашелся, что ответить, да он и не ждал моего ответа.
Вообще сегодня он был как-то по-особому возбужден и суетлив, словно в
предвкушении большого приключения. Ни с того, ни с сего начал вдруг
объяснять принцип предвидения, употребляя заведомо непонятные мне термины,
типа "хроновекторная сумма сил" или "базовый факт отсутствия"... В конце
концов я не выдержал и довольно желчно заявил ему, что его поведение меня
раздражает. "Ладно, не горячитесь, юноша, - ответил он, ничуть не
обидевшись. - Я вовсе не склонен с вами ссориться. Сегодня вы особенно
нужны мне". Эти слова слегка польстили мне, и я уже не мог злиться на него
с той же силой.
- Значит, так, - продолжил он. - Ваша задача сегодня крайне проста,
но без вас мне не обойтись. Сегодня вы пробудете у меня как можно дольше,
и даже, если понадобится, останетесь ночевать. Наступит такой момент,
когда я неожиданно потеряю сознание; тогда вы обязаны будете срочно
распахнуть двери кабинета и входные двери. А после - последите за моим
телом, чтобы оно покоилось в безопасной и удобной позе. Двери не
закрывайте. Вот, собственно, и все.
- Невеликая роль.
- Зато очень ответственная.
- А смысл?
- Покорнейше прошу пока не расспрашивать меня ни о чем, обещаю вам
объяснить все в ближайшее время. Скажу только, что делается это на благо
последней вашей симпатии.
Господи ты боже мой! Ни слова в простоте. Все чаще испытываю я
раздражение в отношении моего необычного товарища. Ну, да нечасто он
обращается ко мне с просьбами.
- Хотя, может быть, все и обойдется, - добавил он, - и мне не
придется утруждать себя и вас. Но все же - будьте наготове.
Мы бодрствовали часов до двух ночи, сидя у камина, попивая кофе с
коньяком и играя в шахматы с неизменным моим неуспехом. В ходе игры Годи
завел очередную свою космическую байку. На этот раз - о расе разумных
человекоподобных практически бессмертных существ, способных в
экстремальной ситуации концентрировать свой разум в небольшом объеме,
напоминающем семечко растения, и выстреливать его из специального органа
на несколько сот метров. Семечко это имеет тонюсенькие ножки и ползает в
поисках плодородной почвы (если сразу не попало на таковую). В подходящем
месте оно прорастает, и через два-два с половиной месяца погибшее существо
возрождается. "Кстати, - пояснил Годи, - существо-матрица вовсе
необязательно погибает, но если оно ухитряется выкрутиться, оно уже не
настаивает на своих правах (таков инстинкт): новый, только что проросший,
индивид, считается истинным, старый же становится его неодушевленным
рабом.
Годи не успел ответить на мой праздный вопрос, не плодят ли они таким
