были не в подъем тяжелы, и пришлось обмотать концы шнурков под коленками.
Хуже всего с полосатыми штанами. Подгибай их не подгибай - они слишком
обширны и смешны...
Чувство полного одиночества в этом мире овладело Корнелием.
Вновь зашебаршился в постельке Ваня. За стеной вздохнула во сне
Кастельская.
Удалов подставил стул к окну, переполз на животе подоконник и ухнул в
бурьян под окном...
Удалов долго и бесцельно брел по пустым, прохладным рассветным улицам
Гусляра. Когда его обгоняли грузовики или автобусы, прижимался к заборам,
нырял в подъезды, калитки. Особо избегал пешеходов. Мысли были туманными,
злыми и неконкретными. Надо было кого-то привлечь, чтобы кто-то ответил и
прекратил издевательство.
Наконец Удалов укрылся в сквере у церкви Параскевы Пятницы, в которой
помещался районный архив. Он отдышался. Он сидел под кустами, не видный с
улицы, и старался продумать образ действий. Проснувшиеся с солнцем
трудолюбивые насекомые жужжали над ним и доверчиво садились на плечи и
голову. Которых мог, Удалов давил. И думал.
Низко пролетел рейсовый АН-2 на Вологду. Проехала с базара плохо
смазанная телега - в мешках шевелились, повизгивали поросята.
Удалов думал. Можно было вернуться к Елене Сергеевне и пригрозить
разоблачением. А вдруг они откажутся его признать? Было ли все подстроено?
А если так, то зачем? Значит, был подстроен и провал? С далеко идущими
целями? А может, все это - часть громадного заговора с участием марсиан?
Началось с Удалова, а там начнут превращать в детей районных и даже
областных работников, может, доберутся и до центральных органов? Если
пригрозить разоблачением, они отрекутся или даже уничтожат нежелательного
свидетеля. Кто будет разыскивать мальчика, у которого нет родителей и
прописки? Ведь жена Ксения откажется угадать в нем супруга. Может, все же
побежать в милицию? В таком виде?.. Вопросов было много, а ответов на них
пока не было.
Удалов прихлопнул подлетевшую близко пчелу, и та перед смертью успела
вогнать в ладонь жало. Ладонь распухла. Боль, передвигаясь по нервным
волоконцам, достигла мозга и превратилась на пути в слепой гнев. Гнев
лишил возможности рассуждать и привел к решению неразумному: срочно
сообщить куда следует, ударить в набат. Тогда они попляшут! У Удалова
отняли самое дорогое - тело, которое придется нагуливать много лет,
проходя унизительные и тоскливые ступеньки отрочества и юности.
Удалов резко поднялся, и пижамные штаны спали на землю. Он
наклонился, чтобы подобрать их, и увидел, что по дорожке, совсем рядом,
идет мальчик его же возраста, с оттопыренными ушами и кнопочным носом. На
мальчике были синие штанишки до колен на синих помочах, в руках сачок для
ловли насекомых. Мальчик был удивительно знаком.
Мальчик был Максимкой, родным сыном Корнелия Удалова.
- Максим! - сказал Удалов властно. - Поди-ка сюда.
Голос предал Удалова - он был не властным. Он был тонким.
Максимка удивился и остановился.
- Поди сюда, - повторил Удалов-старший.
Мальчик не видел отца за кустами, но в зовущем голосе звучали
взрослые интонации, которых он не посмел ослушаться. Оробев, Максимка
сделал шаг к кустам.
Удалов вытянул руку навстречу сыну, ухватился за торчащий конец сачка
и, перебирая руками по древку (ладонь болела и саднила), приблизился к
мальчику, будто взобрался по канату.
- Ты чего здесь в такую рань делаешь? - спросил он, лишив сына
возможности убежать.
- Бабочек ловить пошел, - сказал Максимка.
Если бы при этой сцене присутствовал сторонний наблюдатель, могущий
при этом воспарить в воздухе, он увидел бы, как схожи дети, держащиеся за
концы сачка. Но наблюдателей не было.
- А мать где?
В душе Удалова проснулись семейные чувства. В воздухе ему чудился
аромат утреннего кофе и шипение яичницы.
- Мать плачет, - сказал просто Максимка. - У нас отец сбежал.
- Да, - сказал Удалов. И тут только осознал, что сын его не принимает
за отца, беседует как с однолеткой. И вообще нет больше прежнего Удалова.
Есть ничей ребенок. И вновь вскипел гнев. И ради удовлетворения его
приходилось жертвовать сыном. - Снимай штаны, - сказал он мальчику.
Не поддерживаемые более пижамные штаны Удалова опять упали, и он
стоял перед пойманным сыном в длинной майке, подобной сарафану или ночной
рубашке.
- Уйдя, - сказал мальчик нерешительно своему двойнику. Его еще
никогда не грабили, и он не знал, что полагается говорить в таких случаях.
Удалов-старший вздохнул и ударил сына по носу остреньким жестким
кулачком. Нос сразу покраснел, увеличился в размере, и капля крови упала
на белую рубашку.
- А я как же? - спросил мальчик, который понял, что штанишки придется
отдать.
- Мои возьмешь, - сказал Удалов, показывая себе под ноги. - Они
большие. И трусы снимай.
- Без трусов нельзя, - сказал мальчик.
- Еще захотел? Забыл, как тебе от меня позавчера попало?
Максимка удивился. Позавчера ему ни от кого, кроме отца, не попадало.
Белая рубашка доставала Максимке только до пупа, и он прикрылся
поднятыми с земли, свернутыми в узел пижамными брюками.
- Из этих брюк мы тебе три пары сделаем, - сказал подобревший Удалов,
натягивая синие штанишки. - А теперь беги. И скажи Ксении, чтобы не
беспокоилась. Я вернусь. Ясно?
- Ясно, - сказал Максим, который ничего не понял.
Прикрываясь спереди пижамными штанами, он побежал по улице, и его
беленькие ягодицы жалобно вздрагивали на бегу, вызывая в отце горькое,
сиротливое чувство.
25
Дежурный лейтенант посмотрел на женщину. Она робко облокотилась о
деревянный шаткий барьер. Слезы оставили на щеках искрящиеся под солнечным
светом соляные дорожки.
- Сына у меня ограбили, - сказала она. - Только что. И муж скрылся.
Удалов. Из ремконторы. Среди бела дня, в сквере.
- Разберемся, - сказал лейтенант. - Только попрошу по порядку.
- У него рука сломанная, в гипсе, - сказала женщина.
Она смотрела на лейтенанта требовательно. По соляным руслам струились
ручейки слез.
- У кого? - спросил лейтенант.
- У Корнелия. Вот фотокарточка. Я принесла.
Женщина протянула лейтенанту фотографию - любительскую, серую. Там
угадывалась она сама в центре. Потом был полный невыразительный мужчина и
мальчик, похожий на него.
- Среди бела дня, - продолжала женщина. - Я как раз к вам собралась,
соседи посоветовали. А тут прибегает Максимка, без штанов. Синие такие
были, на штрипках...
Женщина широким движением сеятеля выбросила на барьер светлые в
полоску пижамные штаны.
Лейтенант посмотрел на нее как обреченный...
- Может, напишете? - спросил он. - Все по порядку. Где, кто, что, у
кого отнял, кто куда сбежал, - только по порядку и не волнуйтесь.
Говоря так, лейтенант подошел к графину с кипяченой водой, налил воды
в граненый стакан, дал ей напиться.
Женщина пила, изливая выпитое слезами, писать отказывалась и все
норовила рассказать лейтенанту яркие детали, упуская целое, ибо целое ей
было уже известно.
Минут через десять лейтенант наконец понял, что два трагических
события в жизни семьи Удаловых между собой не связаны. Муж пропал вечером,
вернее, ночью; пришел из больницы, сослался на командировку и исчез в
пижаме. Сына ограбили утром, только что, в скверике у Параскевы Пятницы, и
ограбление было совершено малолетним преступником.
Разобравшись, лейтенант позвонил в больницу.
- Больной Удалов на излечении находится? - спросил он.
Подождал ответа, поблагодарил. Потом подумал и задал еще вопрос:
- А вы его выписывать не собирались?.. Ах так. Ночью? В двадцать три?
Ясно.
Потом обратился к Удаловой.
- Правильно говорите, гражданка, - сказал он ей. - Ушел ваш супруг из
больницы. В неизвестном направлении. Медперсонал предполагал, что домой. А
вы думаете, что нет?
- Так и думаю, - сказала Удалова. - И еще сына ограбили. Оставили
пижаму.
Лейтенант разложил пижамные штаны на столе.
- От взрослого человека, - сказал он. - А вы говорите - ребенок.
- Я и сама не понимаю, - согласилась Удалова. - И мальчик такой
правдивый. Тихий. Смирный. И штаны со штрипками были. Синие. Вот как на
этом.
Гражданка Удалова показала на мальчика в синих штанишках, вошедшего
тем временем в помещение милиции и робко отпрянувшего к двери при виде
Удаловой.
Ксения не узнала своего мужа. Не узнала она и штанов, принадлежавших
ранее Максиму, ибо они пришлись Корнелию в самый раз.
- Так вы свою жалобу напишете? - спросил лейтенант.
- Напишу. Все как есть напишу, - сказала Ксения. - Только домой
сбегаю и там напишу. Кормить сына надо.
При таком свидетельстве заботы жены о доме Корнелию захотелось
плакать слезами раскаяния, но он удержался - не смел обратить на себя
внимание.
- Тебе чего, мальчик? - спросил лейтенант, когда Удалова ушла писать
заявление и кормить сына.
Удалов, почесывая ладонь, подошел к барьеру. Голова его белым
курганчиком возвышалась над деревянными перилами, и ему пришлось стать на
цыпочки, чтобы начать разговор с дежурным.
- Не тебе, а вам, - поправил Удалов. Когда себя не видел, как-то
забывал о своих истинных размерах.
- Ну, вам, - не стал спорить лейтенант. - Говори, пацан.
- Дело государственной важности, - сказал Удалов и оробел.
- Молодец, - сказал лейтенант. - Хорошо, когда дети о большом думают.
Погляди, старшина, мы в его возрасте только футболом интересовались.
Старшина, сидевший в другом углу, согласился.
- Я поближе хочу, - сказал Удалов. - За барьер.
- Заходи, садись, - сказал лейтенант. - И начинай, а то у меня
дежурство кончается. Домой пора. Жена ждет, понимаешь?
Удалов это понимал. И кивнул головой сокрушенно.
Мальчик в слишком больших башмаках, завязанных, чтобы не упали, под
коленками шнурками, вскарабкался на стул.
Лейтенант смотрел на мальчика с сочувствием. У него детей не было, но
он их любил. И хоть дело мальчика касалось какой-нибудь малой
несправедливости, обижать его лейтенант не хотел и слушал, как взрослого.
- Существует заговор! - сказал Удалов. - Я еще не знаю, кто его
финансирует. Но может оказаться, что и не марсиане.
- Во дает! - Старшина поднялся со стула и подошел поближе.
- Шпиона видел? - ласково спросил лейтенант.
- Да вы послушайте! - воскликнул мальчик, и глаза его увлажнились. -
Говорю, заговор. Я сам тому доказательство.
Лейтенант незаметно подмигнул старшине, но мальчик заметил это и
сказал строго:
- Попрошу без подмигиваний, товарищ лейтенант. Они сейчас обсуждают
дальнейшие планы. Со мной разделались, а что дальше, страшно подумать.
Возможно, на очереди руководящие работники в районе и области.
- Во дает! - сказал старшина совсем тихо. Он подумал, что жизнь
ускоряет темпы и, если следить за прессой, то увидишь, что в западных
странах психические заболевания приняли тревожный размах. Теперь
подбираются к нам. А мальчика жалко.
- Ну, а как тебя зовут, мальчик? - спросил лейтенант.
- Удалов, - сказал мальчик. - Корнелий Удалов. Мне сорок лет.
- Та-ак, - сказал лейтенант.
- Я женат, - сказал Удалов, и лопоухое личико порозовело. - У меня
сын, Максимка, в школу ходит.
Тут Удалова посетили воспоминания о преступлении против собственного
ребенка, и он еще ярче зарделся.
- Та-ак, - сказал лейтенант. - Тоже, значит, Удалов.
Неожиданно во взоре его появилась пронзительность. И он спросил
отрывисто:
- А штаны с тебя в парке сняли?
