игра. Снова раздался голос Джинни:
- Я щас КОНЧУ! О бож-же мой, я щас КОНЧУ! О, бож-же м-мой! Я...
Хуйня, подумал Гарри и повернулся поглядеть. Дьюк пыхтел изо всех сил.
Глаза Джинни, казалось, остекленели; она уставилась прямо в потолок, прямо
в голую лампочку; и такая остекленевшая - то есть, повидимому
остекленевшая - она смотрела прямо поверх левого уха Дьюка...
Наверное, придется все-таки пристрелить его на этом полигоне, подумал
Гарри.
Особенно если у нее там действительно тесный гробик.
золото, всё это золото.
НОВИЧОК
В общем, слез я со смертного одра, выписался из окружной больницы и
устроился экспедитором. По субботам и воскресеньям - выходные, и как-то в
субботу мы с Мадж все и обсудили:
- Смотри, крохотуля, я обратно в эту благотворительную палату не
тороплюсь.
Следует найти что-то такое, что мешало бы мне кирять. К примеру,
сегодня. Делать нечего - можно только нарезаться. А кино я не люблю.
Зоопарки - глупо. Ебаться весь день мы с тобой не можем. Вот проблема.
- Ты на ипподроме когда-нибудь бывал?
- Это еще что такое?
- Лошадей гоняют. А ты на них ставишь.
- А какой-нибудь ипподром сегодня открыт?
- Голливуд-Парк.
- Поехали.
Мадж показала, как туда добираться. До первого заезда оставался час, и
стоянка была вся под завязку. Пришлось оставить машину чуть ли не в
полумиле от входа.
- Сюда, кажется, много народу ездит, - заметил я.
- Это точно.
- А что делать, когда придем?
- Ставить на лошадь.
- На какую?
- На какую хочешь.
- И деньги можно выиграть?
- Иногда.
Мы заплатили за вход, и тут нам замахали бумажками мальчишки-газетчики:
- Хватайте своих победителей! Вам деньги нравятся? Тут все ваши
рискованные ставки!
Стояла будка, в ней сидело 4 человека. Трое продавали свои выборки по
50 центов, четвертый - по доллару. Мадж велела мне купить 2 программки и
Беговой Формуляр.
В Формуляре, объяснила она, приводится история, запись всего, чего
лошади достигли. Потом растолковала ставки на победителя, на второе и на
третье место, а также ставки сразу на несколько условий.
- А тут пиво подают? - спросил я.
- Еще бы. Бары здесь тоже есть.
Войдя внутрь, мы обнаружили, что все места заняты. Нашли скамейку
где-то на задворках, где у них было что-то вроде парка, взяли 2 пива и
раскрыли Формуляры.
Одни кучки цифр.
- Я ставлю просто на имена лошадей, - сказала она.
- Одерни юбку. Все на твою жопу уставились.
- Ой! Прости, папочка.
- Вот тебе 6 долларов. Все твои ставки на сегодня.
- Ты - сама щедрость, Гарри, - ответила она.
Ну что, мы всё читали их и читали, то есть - я читал, выпили еще пива,
а потом прошли под большой трибуной к самым дорожкам. Лошади выходили на
первый заезд.
На них сидели такие шибздики, разодетые в чересчур яркие шелковые
рубахи. Кто-то из болельщиков орал что-то жокеям, однако, те нимало не
смущались. Зрителей они игнорировали, казалось даже, что им скучно.
- Вон Вилли Шумейкер, - показала она мне одного. По всему было
видать, что Вилли сейчас зевнет. Мне тоже было скучно. Вокруг - слишком
много народу, а люди всегда как-то угнетают.
- Теперь делай ставку, - сказала она.
Я показал Мадж, где мы с нею встретимся, и встал в одну из 2-долларовых
очередей на победителя. Все очереди были очень длинными, и мне показалось,
что народу не очень-то хочется делать ставки. Безжизненный какой-то народ.
Только мне выдали билетик, как комментатор объявил:
- Они в воротах!
Я нашел Мадж. Заезд был на милю, мы стояли как раз возле финишной
прямой.
- У меня ЗЕЛЕНЫЙ КЛЫК, - сообщил я.
- У меня тоже, - ответила она.
Такое чувство, что мы выиграем. С таким именем, с таким последним
заездом похоже было, что у нас верняк. К тому же 7 к одному.
Вот они рванулись из ворот, и комментатор начал выкликать их по одному.
Когда он вызвал ЗЕЛЕНОГО КЛЫКА довольно поздно, Мадж завопила:
- ЗЕЛЕНЫЙ КЛЫК! - вопила она.
Я ничего не видел. Везде толпились люди. Кого-то вызывали еще, и Мадж
запрыгала вверх-вниз, вопя:
- ЗЕЛЕНЫЙ КЛЫК! ЗЕЛЕНЫЙ КЛЫК!
Остальные тоже орали и прыгали. Я ничего не говорил. Тут лошади
пронеслись мимо.
- Кто победил? - спросил я.
- Не знаю, - ответила Мадж. - Здорово, правда?
- Ага.
На табло выставили номера. Выиграл фаворит 7/5, 9/2 пришел вторым, а 3
к одному - третьим.
Мы порвали билетики и вернулись на свою скамейку.
Открыли Формуляр на следующем заезде.
- Давай отойдем от финиша, чтоб хоть что-то увидеть в следующий раз.
- Ладно, - согласилась Мадж.
Мы взяли себе по пиву.
- Вся эта игра - глупая, - сказал я. - Прыгают и орут, как дураки,
каждый свою лошадь зовет. Что случилось с ЗЕЛЕНЫМ КЛЫКОМ?
- Понятия не имею. У него было такое славное имя.
- А лошади разве знают свои имена? Они от этого что - бегают
по-другому?
- Ты просто злишься, потому что заезд проиграл. Их еще много будет.
Она оказалась права. Их было еще много.
Мы все время проигрывали. Расписание близилось к концу, и народ начал
выглядеть очень несчастным, даже отчаявшимся. Их как по голове огрели -
фу, уроды. Они натыкались на нас, толкались, наступали на ноги и ни разу
никто не сказал "Простите". Или хотя бы "Извиняюсь".
Я делал ставки чуть ли не механически, просто потому, что я там сидел.
6 баксов Мадж закончились после первых же 3 заездов, и больше я ей не дал.
Я уже видел, что выиграть тут очень сложно. Какую бы лошади ни выбрал,
выигрывала какая-нибудь другая. На их шансы я больше не обращал внимания.
В особом заезде я поставил на лошадь по имени КЛЭРМАУНТ III. Свой
последний заезд она выиграла легко, и на гандикап ей скинули десять
фунтов. Мадж у меня стояла к тому времени возле поворота на финиш, и
выиграть я уже сильно не надеялся. Я посмотрел на табло: КЛЭРМАУНТ III шел
25 к одному. Я допил пиво и выкинул стаканчик. Они обрулили угол, и тут
комментатор объявил:
- К финишу приближается КЛЭРМАУНТ III!
И я сказал:
- Ох, нет!
И Мадж сказала:
- У тебя он?
И я ответил:
- Ага.
КЛЭРМАУНТ обошел 3 лошадей впереди и на финише опережал чуть ли не на 6
корпусов. В полном одиночестве.
- Господи ты боже мой! - сказал я. - Моя лошадь.
- Ох, Гарри! Гарри!
- Пошли выпьем, - сказал я.
Мы нашли бар и заказали. Только на этот раз не пиво. Виски.
- У него КЛЭРМАУНТ III был, - сообщила Мадж бармену.
- Ну да, - согласился тот.
- Ага, - подтвердил я, стараясь походить на завсегдатая. Как бы они
там ни выглядели.
Я обернулся и посмотрел на табло. КЛЭРМАУНТ оплачивался 52.40.
- Мне кажется, в этой игре можно обставить, - сказал я Мадж. -
Видишь, если ставишь на победителя, необязательно выигрывать каждый заезд.
Одно-два попадания - и расходы покрыты.
- Правильно, правильно, - согласилась Мадж.
Я дал ей два доллара и мы раскрыли Формуляр. Я ощущал уверенность.
Пробежал по лошадкам, глянул на табло.
- Вот он, - сказал я. - ВЕЗУНЧИК МАКС. Сейчас идет 9 к одному. Если
не поставишь на ВЕЗУНЧИКА МАКСА, ты сошла с ума. Совершенно очевидно, что
лучше никого нет, и идет он 9 к одному. Все просто глупые.
Мы подошли к кассе, и я забрал свои 52.40.
Потом пошел и поставил на ВЕЗУНЧИКА МАКСА. Причем шутки ради взял 2
двухдолларовых билетика на победителя.
Забег на милю и одну шестнадцатую. И финиш - как кавалерийский натиск.
У ленточки чуть ли не 5 лошадей оказалось. Мы подождали результатов фото.
ВЕЗУНЧИК МАКС бежал под номером 6. Тут вспыхнул номер победителя:
6.
Господи боже ты мой милостивый. ВЕЗУНЧИК МАКС.
Мадж обезумела, тискала и целовала меня, прыгала вокруг.
Она тоже купила себе лошадку. Та поднялась до десяти к одному.
Оплачивалась $22.80. Я показал Мадж лишний билетик на победителя. Она
заорала. Мы вернулись в бар. Там по-прежнему наливали. Мы еле успели взять
себе по стаканчику, как они закрылись.
- Пускай очереди схлынут, - сказал я, - а там и мы обналичимся.
- Тебе лошади нравятся, Гарри? - спросила Мадж.
- Их можно, - ответил я, - их определенно можно побить.
И мы стояли с запотевшими стаканами в руках и смотрели, как толпа
ломится по тоннелю к стоянке машин.
- Ради Бога, - сказал я Мадж, - подтяни чулки. Ты похожа на прачку.
- Ой! Прости, папочка!
Она наклонилась, а я посмотрел на нее и подумал: скоро я смогу
позволить себе чего-нибудь чуточку получше вот этого.
Ага.
ИЗВЕРГ
Мартин Бланшар был дважды женат, дважды разведен, а сколько раз
сожительствовал, он и счет потерял. Сейчас ему стукнуло сорок пять, он жил
один на четвертом этаже малосемейки и только что потерял свою двадцать
седьмую работу из-за хронических прогулов и общего отсутствия интереса.
Жил на чеки по безработице. Желанья его были просты: ему нравилось как
можно чаще напиваться - в одиночестве, спать допоздна и сидеть в своей
квартире - тоже в одиночестве. Еще одна странность Мартина Бланшара
заключалась в том, что одиноко ему никогда не было. Чем дольше он мог
пребывать в разлуке с человечеством, тем лучше себя чувствовал. Все браки,
сожительства, перепихоны убедили его, что сам по себе половой акт не стоит
того, чего женщина требует взамен. Теперь он жил без женщины и часто
дрочил. Образование его завершилось в старших классах, однако когда он
слушал радио - его единственная близкая связь с миром, - предпочитал
симфонии, желательно - Малера.
Однажды утром он проснулся довольно рано - около половины
одиннадцатого, - проведя ночь за киром по-тяжелому. Спал он в майке,
трусах и носках; он выбрался из довольно грязной постели, вышел на кухню и
заглянул в холодильник. Повезло.
Там стояло две бутылки портвейна, а портвейн - вино не из дешевых.
Мартин сходил в ванную, посрал, поссал, вернулся на кухню и откупорил
первую бутылку портвейна, нацедил себе хороший жирный стакан. Потом сел за
кухонный стол, из-за которого открывался отличный вид на улицу - в
северном направлении.
Стояло лето, жаркое и ленивое. Прямо под окнами находился небольшой
домишко, в котором жила пара стариков. Они уехали в отпуск. Хоть домик и
был маленьким, перед ним расстилалась длинный и обширный газон, ухоженный,
весь такой зеленый.
От его вида в Мартине Бланшаре разливалось странное ощущение покоя.
Поскольку стояло лето, дети в школу не ходили, и пока Мартин рассматривал
длинный зеленый газон, прихлебывая хороший остуженный портвейн, он заметил
эту маленькую девочку и двоих мальчишек: те играли в какую-то игру.
Стреляли друг в друга, что ли.
Пух! Пух! Девочку Мартин узнал. Она жила во дворе через дорогу с
матерью и старшей сестрой. Мужчина в семье либо свалил, либо умер.
Девчонка, заметил Мартин, была оторви да выбрось - вечно норовила то язык
кому-нибудь высунуть, то гадость сказать. Он понятия не имел, сколько ей
лет. Где-то между шестью и девятью. Неосознанно он наблюдал за нею всю
первую половину лета. А когда проходил мимо по тротуару, всегда казалось,
что она его боится. Вот этого он никак не понимал.
Наблюдая, он заметил, что одета она в какую-то матроску, беленькую, а
поверх, на лямочках - очень коротенькая красная юбочка. Когда девочка
ползала по траве, эта коротенькая красная юбочка задиралась - то есть,
если ее можно было так назвать, - а под нею находились очень интересные
трусики: тоже красные, но бледнее юбочки. И на трусиках располагались
рядами такие красненькие рюшечки.
Мартин встал и налил себе выпить, не отводя взгляда от этих трусиков,
пока девочка все ползала и ползала. Хуй его отвердел очень быстро. Он
прямо не знал, что делать. Он покрутился по кухне, вывалился в гостиную,
затем снова оказался на кухне - смотрел. Ах эти трусики. Ах эти рюшечки.
Господи Иисусе Христе под голым солнцем, это невыносимо!
Мартин налил себе еще полстакана, залпом выпил и выглянул в окно снова.
Трусики выглядывали еще сильнее, чем раньше. Господи!
