что специфическому отношению воспитания, как таковому, полная взаимность
не присуща.
Бубер приводит и другой пример, характеризующий нормативное ограничение
взаимности: психотерапевт и его пациент. Врач может анализировать
пациента, т. е. извлекать из его микрокосмоса неосознанные факторы и
преобразованную таким образом энергию направлять на сознательную
жизнедеятельность. Он может, стало быть, достичь определенного
восстановительного эффекта. Врач способен помочь тому, чтобы
расчлененная, деструктурированная душа в какой-то мере собрала и
упорядочила себя.
Но есть иная, более значимая задача - восстановить угасший или
зачахнувший личностный центр. В названном случае психиатр с такой задачей
не справится. Это сумеет осуществить лишь тот, кто глубоким взглядом
целителя схватит подспудное, латентное единство страдающей души. Но здесь
нужен другой тип связи. Для того чтобы когерентно способствовать
высвобождению и актуализации этого единства в новом согласии личности с
миром, пациент должен все время находиться не только в своей роли, но и
на другом полюсе этого биполярного отношения. Но возможно ли такое?
Лечить, как и воспитывать, может лишь тот, кто живет во встрече и все же
обособлен.
По мнению Бубера, наиболее убедительно нормативную ограниченность
взаимности можно проиллюстрировать на примере духовника. Здесь охват с
противоположной стороны был бы посягательством на сакральную
аутентичность мысли. И вот вывод: всякая "Я-ТЫ-связь" в рамках такого
отношения, которое имеет характер целенаправленного воздействия одной
стороны на другую, существует на основе взаимности, которой предписано
быть неполной.
Здесь Бубер последовательно переходит к изложению религиозных основ своей
концепции. Как может "Я-ТЫ-связь" человека с Богом, условием которой
является абсолютный и ничем не отклоняемый поворот к Нему, как может она
охватывать все "Я-ТЫ-отношения" этого человека и как бы нести их с
собой к Богу? Философ подчеркивает, что здесь вопрос задан не о Боге, а
лишь о нашем отношении к нему.
Бубер полагает, что его философская антропология указывает путь,
выводящий за пределы индивидуализма и коллективизма. Здесь обрисовывается
третье решение, познание которого должно помочь человеческому роду вновь
обрести подлинное "Я" личности и основать подлинную общность. Основным
предметом такой науки будет не индивид, не коллектив, а человек во
взаимосвязи с другим человеком.
Мартин Бубер.
Я И ТЫ
Текст взят из книги: М.Бубер. Два образа веры. М., 1995
Переводчик В.В.Рынкевич
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
Мир двойствен для человека в силу двойственности его соотнесения с ним.
Соотнесенность человека двойственна в силу двойственности основных слов,
которые он может сказать.
Основные слова суть не отдельные слова, но пары слов.
Одно основное слово - это сочетание Я-Ты.
Другое основное слово - это сочетание Я-Оно; причем, не меняя основного
слова, на место Оно может встать одно из слов Он и Она.
Таким образом, двойственно также и Я человека.
Ибо Я основного слова Я-Ты отлично от Я основного слова Я-Оно.
* * *
Основные слова не выражают нечто такое, что могло бы быть вне их, но,
будучи сказанными, они полагают существование.
Основные слова исходят от существа человека.
Когда говорится Ты, говорится и Я сочетания Я-Ты.
Когда говорится Оно, говорится и Я сочетания Я-Оно.
Основное слово Я-Ты может быть сказано только всем существом.
Основное слово Я-Оно никогда не может быть сказано всем существом.
* * *
Нет Я самого по себе, есть только Я основного слова Я-Ты и Я основного
слова Я-Оно.
Когда человек говорит Я, он подразумевает одно из них. Я, которое он
подразумевает, присутствует, когда он говорит Я. И когда он говорит Ты или
Оно, присутствует Я одного из основных слов.
Быть Я и говорить Я суть одно. Сказать Я и сказать одно из основных слов
суть одно.
Тот, кто говорит основное слово, входит в него и находится в нем.
* * *
Жизнь человеческого существа не ограничена областью переходных глаголов.
Она не сводится лишь к такой деятельности, которая имеет Нечто своим
объектом. Я нечто воспринимаю. Я нечто ощущаю. Я нечто представляю. Я нечто
желаю. Я нечто чувствую. Я нечто мыслю. Жизнь человеческого существа не
состоит из одного только этого и подобного этому.
Все это и подобное этому составляет царство Оно.
Царство Ты имеет другое основание.
* * *
Тот, кто говорит Ты, не обладает никаким Нечто как объектом. Ибо там, где
есть Нечто, есть и другое Нечто; каждое Оно граничит с другими Оно; Оно
существует лишь в силу того, что граничит с другими. Но когда говорится Ты,
нет никакого Нечто. Ты безгранично.
Тот, кто говорит Ты, не обладает никаким Нечто, он не обладает ничем. Но
он со-стоит в отношении.
* * *
Говорят, что человек, приобретая опыт, узнает мир. Что это означает?
Человек движется по поверхности вещей и испытывает их. Он извлекает из них
знание об их наличном состоянии, некий опыт. Он узнает, каковы они.
Но не один только опыт позволяет человеку узнать мир.
Ибо, приобретая опыт, человек узнает лишь мир, состоящий из Оно, и Оно, и
снова Оно, из Он, и Он, и Она, и Она, и опять Оно.
Приобретая опыт, я узнаю Нечто.
Ничего не изменится, если к "внешнему" опыту присовокупить "внутренний",
следуя невечному разделению, что коренится в стремлении рода человеческого
лишить тайну смерти ее остроты. Внутренние, как и внешние, вещи среди
вещей!
Приобретая опыт, я узнаю нечто.
И ничего не изменится, если к "явному" опыту присовокупить "тайный" в той
самонадеянной мудрости, которая знает в вещах их сокрытое, сохраняемое для
посвященных, и мастерски орудует ключом. О таинственность без тайны, о
накопление сведений! Оно, оно, оно!
* * *
Приобретающий опыт не сопричастен миру. Ведь опыт "в нем", а не между ним
и миром.
Мир не сопричастен опыту. Он дает узнавать себя, но его это никак не
затрагивает, ибо мир ничем не содействует приобретению опыта и с ним ничего
не происходит.
* * *
Мир как опыт принадлежит основному слову Я-Оно. Основное слово Я-Ты
создает мир отношения.
* * *
Есть три сферы, в которых строится мир отношения.
Первая: жизнь с природой. Здесь отношение колеблется во мраке, не достигая
уровня речи. Творения движутся перед нами, но не могут подойти, и наше Ты,
обращенное к ним, застывает на пороге речи.
Вторая: жизнь с людьми. Здесь отношение открыто и оно оформлено в речи. Мы
можем давать и принимать Ты.
Третья: жизнь с духовными сущностями. Здесь отношение окутано облаком, но
открывает себя, оно не обладает речью, однако порождает ее. Мы неслышим Ты
и все же чувствуем, что нас окликнули, мы отвечаем создавая, думая,
действуя; всем своим существом мы говорим основное слово, не умея молвить
Ты устами.
Как же дерзнули мы включите в мир основного слова то, что лежит за
пределами речи?
В каждой сфере, сквозь все становящееся, что ныне и здесь предстает перед
нами, наш взгляд ловит край Вечного Ты, в каждом наш слух ловит его веяние,
в каждом Ты мы обращаемся к Вечному Ты, в каждой сфере соответствующим
образом.
* * *
Я смотрю на дерево.
Я могу воспринять его как зрительный образ: непоколебимая колонна,
отражающая натиск света, или обильные брызги зеленого на фоне кроткой
серебристой голубизны.
Я могу ощутить его как движение: струение соков по сосудам, которые
окружают сердцевину, нежно удерживающую и провожающую нетерпеливый бег
жизненных токов, корни, вбирающие влагу; дыхание листьев; нескончаемое
со-общение с землей и воздухом - и сокровенное его произрастание.
Я могу отнести его к определенному виду деревьев и рассматривать как
экземпляр этого вида, исходя из его строения и образа жизни.
Я могу так переусердствовать в мысленном отвлечении от его неповторимости
и от безупречности его формы, что увижу в нем лишь выражение
закономерностей - законов, в силу которых постоянное противодействие сил
неизменно уравновешивается, или же законов, в силу которых связь элементов,
входящих в его состав, то возникает, то вновь распадается.
Я могу сделать его бессмертным, лишив жизни, если представлю его в виде
числа и стану рассматривать его как чистое численное соотношение.
При этом дерево остается для меня объектом, ему определено место в
пространстве и отпущен срок жизни, оно принадлежит к данному виду деревьев
и обладает характерными признаками.
Однако по воле и милости может произойти так, что, когда я гляжу на дерево,
меня захватывает отношение с ним, и отныне это дерево больше уже не Оно.
Сила исключительности завладела мной.
При этом. каким бы ни было мое видение дерева, мне нет нужды отрекаться от
него. Ни от чего не должен я отвращать свой взгляд ради того, чтобы узреть,
и ничего из того, что я знаю о нем, я не обязан предать забвению. Скорее
все: зрительный образ и движение, вид и экземпляр, закон и число -
присутствует здесь в неразделимом единстве.
Вся совокупность того, что принадлежит дереву, как таковому, - его форма и
функционирование, его окраска и химический состав, его общение с элементами
и его общение с планетами - все присутствует здесь в единстве целого.
Дерево - это не впечатление, не игра моих представлений, не то, что
определяет мое состояние, но оно пред-стоит мне телесно и имеет отношение
ко мне, так же как и я к нему - только иным образом. Не тщись же
выхолостить смысл отношения: отношение есть взаимность.
Так что же, дерево обладает сознанием, подобным нашему? Опыт ничего не
говорит мне об этом. Но не вознамерились ли вы вновь, - возомнив, что успех
обеспечен, - разложить неразложимое? Мне встречается не душа дерева и не
дриада, но само дерево.
* * *
Если я пред-стою человеку как своему Ты и говорю ему основное слово Я-Ты.
он не вещь среди вещей и не состоит из вещей.
Этот человек не Он или Она. он не ограничен другими Он и Она: он не есть
некая точка в пространственно-временной сети мира. он не есть нечто
наличное, познаваемое на опыте и поддающееся описанию, слабо связанный
пучок поименованных свойств. Но он есть Ты, не имеющий соседства и
связующих звеньев, и он заполняет все поднебесное пространство. Это не
означает, что, кроме него, ничего другого не существует: но все остальное
живет в его свете.
Мелодия не составляется из звуков, стихотворение из слов, а статуя из форм
и линий, их придется разложить и расчленить, чтобы из единства получилось
множество; так же и с человеком. которому я говорю Ты. Я могу отделить от
него тон его волос, или тон его голоса, или тон его доброты, я должен вновь
и вновь делать это; но он уже больше не Ты.
Не молитва во времени, но время в молитве, не жертва в пространстве, но
пространство в жертве, а тот, кто извращает отношение, устраняет эту
действительность; так и человек, которому я говорю Ты, не встречается мне в
каком-либо Где и Когда. Я могу поместить его туда, я должен вновь и вновь
делать это, но это будет уже какой-нибудь Он или какая-то Она, Оно, но
больше не мое Ты.
Пока надо мною простирается небо Ты, ветры причинности смиряются у ног
моих, и вихрь рока стихает.
Я не приобретаю никакого объективного опыта о человеке, которому говорю Ты.
Но я со-стою в отношении с ним, в священном основном слове. Лишь выходя из
него, я опять приобретаю опыт. Опыт есть отдаление Ты.
Отношение может существовать, даже если человек, которому я говорю Ты,
вовлечен в свой опыт и не слышит меня. Ибо Ты больше, нежели опыт Оно. Ты
открывает больше, ему дается больше, чем может изведать Оно. Ничего
неподлинного не проникнет сюда: здесь колыбель Действительной Жизни.
