ным всему, чем он определен и что им определено.
И я вспомнил, когда было такое же однажды,- это
перед той ночью, чуть ли не тридцать лет начал, когда
впервые шел разбрасывать листовки с объяснением
народу моему, куда его ведут почитаемые им вожди.
Уже тогда я догадывался, что народу это вовсе не
нужно, но это нужно было мне, чтобы хоть как-то
оправдать свое существование в мире, который видел
порочным от корней. Да, я помню это светлое и ров-
ное настроение, оно было, как благодать, но только
"как", потому что хватило его только на один день
и одну ночь, потому что утренние газеты следующего
дня со всех своих страниц заплевали мне все глаза
непоколебимым торжеством лжи. Чем талантливее
были журналисты, тем изощреннее они лгали; чем
талантливее были поэты, тем искуснее они прятались
от жизни, а листовки наши словно канули в ночь.
Мы не были революционерами, мы были выродка-
ми, бастардами социального воспроизводства, ошибка-
ми процесса всеобщей мутации. Мы были обречены не
только на лагеря, но и на отчаяние, мы испытали его
в полной мере, и кто-то не выжил. Сгорел.
В чем была ошибка? В разные времена я опреде-
лял ее по-разному. Сегодня пробую это сделать так:
нужно было отвести взор от целого и увидеть целое
в его частностях, и тогда, возможно, под ногами
оказалась бы масса конкретных дел, безусловно, пра-
вых или просто правильных, как то, безусловно необ-
ходимое дело, на которое я иду сегодня ночью. Разве
в те далекие годы моей юности не нашел бы я приме-
нения своей энергии в частном, но удостоверение
чистом деле. Разве может существовать общество
сколь угодно порочное без оазисов добра и правды,
где можно поселиться на жительство и прожить, не
приобщаясь к пакости системы?
Сейчас, сегодня мне кажется, что все это было
возможно, но эту несостоявшуюся возможность
я вес-таки до конца не примеряю к себе, к своей
судьбе, гнутому что фанатизм весьма свойствен мне,
и вера в неминуемое и уверенность в предопределенно-
сти путей неисповедимых - это мощное оружие оди-
ночества, когда, сражаясь с отчаянием или раскаяни-
ем, оно обязано выстоять и утвердить себя среди
прочих таких же одиночеств, измученных сражением,
и целесообразностью, и утилитарной пользой,- этот
мой фанатизм исключил с самого начала все прочие
возможные варианты...
К тому же нынче что ни прохвост, то именно так
и оправдывается, дескать, всей правды я не говорил,
но зато и не лгал, а даже с некоторой смелостью
проговаривал маленькие правдежки,- другие и этого
не делали... Бог с ними!
Зато сегодня я точно не фаталист, а самый что ни
на есть реалист. Сегодня я льщу себе надеждой, что
шишки, полученные мной от жизни, способны обер-
нуться френологическими шишками мудрости, ну,
разве же не мудрее я этих юных авантюристов, разве
не имею я морального права попытаться повлиять на
их судьбу, хотя бы чуть-чуть изменить ее направле-
ние, разве не ради этого я принимаю участие в их
авантюре? Ведь стоит же чего-то мой опыт, знание
людей! И уж, во всяком случае, я ничего не теряю,
если мое вмешательство в их судьбу окажется неудач-
ным и бесполезным.
Пожалуй, именно беспроигрьпшюсть ситуации -
главная причина моего нынешнего) спокойствия,
и в конце концов Бог с ними, с причинами...
В половине двенадцатого я выскальзываю из сана-
тория. Полнолуние компенсирует недостаточность ос-
вещенности приморских кривых проулков, хотя оби-
лие зелени именно в проулках весьма затрудняет ори-
ентировку. Улицы небезлюдны, и я, неторопливо
идущий в нужную мне сторону, не кажусь сам себе
крадущимся, хотя, в сути, крадусь, таково мое со-
стояние, и оно мне не противно, скорее, забавно,
ловлю себя на улыбке, на некоторой искусственности
шага, пытаюсь ее преодолеть, но тогда мои шаги
начинают звучать вызывающе, и мне ничего не оста-
ется, как посмеиваться над собой и сосредоточивать-
ся на том, чтобы не сбиться с направления. А это не
просто. Только хорошо запомнившиеся ориентиры
выручают меня.
Калитку нахожу не сразу, но в резерве у меня еще
пять минут, и я выдерживаю время до секунды
и лишь ровно в двенадцать начинаю выщупывать авто-
матическую защелку на внутренней стороне калитки.
Принцип ее работы мне объяснен Валерой, и я спра-
вляюсь с ним довольно легко. Калитка открывается
почти без скрипа, хотя какой-то посторонний звук на
мгновение удерживает меня у черты чужого владе-
ния. Прислушиваюсь и вхожу, закрыв калитку на
защелку. В саду почти полная темнота. Луна еще
низко и сейчас перекрыта домами на противополож-
ной стороне улицы. И лишь небо над головой, как
изнутри едва освещенный занавес.
Задача моя проста. Нужно пройти по узкой аллее,
что ведет напрямую к флигелю дома, занять позицию
между флигелем и калиткой так, чтобы калитка мне
была видна хотя бы в очертаниях, на ос фоне я дол-
жен увидеть человека, если он, не дай Бог, появится.
Еще нужно рассмотреть забор, через который мне
предстоит перемахнуть в критической ситуации. По-
следняя задача оказывается невыполнимой, потому
что деревья совершенно перекрывают нужную мне
сторону забора, а времени на разведку нет, я не могу
сойти с аллеи, не потеряв из виду калитку. Сообра-
жаю, что в случае возвращения хозяина мне совсем
не обязательно ломиться через забор. Подав сигнал,
то сеть свистнув, я могу нырнуть в заросли сада и,
воспользовавшись замешательством пришедшего (а та-
кое замешательство неизбежно), сумею пробраться к ка-
литке и исчезнуть незамеченным. Будь у него даже
фонарик, и это обстоятельство не слишком осложнит
мое отступление. Не обо мне будут его заботы,
а о том, что происходит в доме. Кстати, о доме. Глаза
мои на калитке, а уши в доме. Такая кругом тишина,
что я не могу не услышать чего-то, что относится
к происходящему сейчас там, внутри. Я пытаюсь
вообразить, прислушиваюсь и слышу, конечно, слышу
звуки шагов, скрип двери, еще что-то, чуть ли не
кашель, я слышу это так отчетливо, что всей волей
своей удерживаюсь от того, чтобы обернуться.., но
оборачиваться нельзя. Потеряв из глаз калитку,
я потом не сразу найду со в темноте, понадобится
какое-то время, чтобы приглядеться и увидеть ос
контуры на почти неразличимом фоне полугородской
улицы .
Представляю, как смешон я в роли стоящего на
"атасе", ведь я уверен, никто из моих сверстников-
друзей не влип бы в такую историю и немыслим
в моей теперешней роли. Любой из них недоуменно
пожал бы плечами, узнай он о моих приключениях.
Но никто не узнает - и это успокаивает меня. Будем
считать, что происходящее сеть лишь факт моей лич-
ной жизни, до которой никому нет дела, как мне нет
дела до личной жизни моих друзей.
Личная жизнь- это нечто такое, где мы менее
всего последовательны или, точнее, где мы более
всего противоречивы, ведь воистину исповедовать
идеи и следовать им достойно много легче, чем до-
стойно вести личную жизнь, то есть идейным быть
легче, чем нравственным, потому и объявляем мы
личную жизнь неприкосновенной, дабы не попортить
анкету своего общественного служения.
Итак, я, доживший до седин, стою на "атасе", то
есть участвуй? в экспроприации экспроприаторов, то
есть в краже, и вижу в том положительный смысл и,
следовательно, оправдываю...
Опять за спиной в доме какие-то шумы, а глаза мои
слезятся от напряжения. Контуры калитки то исче-
зают, то расплываются, то вдруг видятся какие-то
фигуры... Я решаюсь взглянуть на зеленые стрелоч-
ки моих часов, и в этот момент кто-то хватает меня
сзади так, что руки мои оказываются словно впечата-
ны в тело канатами...
"Господи! Просмотрел!"
Отчаяние и стыд парализуют меня сильней, чем та
воистину мертвая хватка, в которой оказался, но
свободны губы, и я возношу секундную молитву,
чтобы они не подвели меня, и они не подводят -
свист получается, как он получался в детстве, резкий,
звонкий, короткий, как выстрел.
"Ах ты, сука!" - слышу я над ухом и тут же глохну
эт удара, видимо, наотмашь. Чувствую на скуле кровь,
но не от силы удара, иначе я бы выключился, скорее,
кожа просто расцарапана ногтем... Этот некто, что
подловил меня, по-прежнему сзади. Теперь он пере-
хватил ворот рубахи, запрокидывает меня на спину
и душит воротом. Правая рука свободна, и я оттяги-
ваю его, как могу, рву пуговицы. Он тащит меня
к дому, и если дотащит, то это полный провал по моей
вине. Как он мог проскользнуть незамеченным, как
сумел оказаться у меня за спиной, я же не отрывал
глаз от калитки? Может быть, он не один здесь?
Инстинкт подсказывает - я расслабляюсь, я воло-
кусь мешком, торопливо переставляя ноги, чтобы не
повиснуть, тогда он удушит меня. Расслабляюсь и как
бы закручиваюсь влево. По его дыханию и шипению
определяю рост. Чуть выше меня. Но крепок! Какой-
нибудь отставной спортсмен... До предела закручива-
юсь влево, рискуя потерять сознание от удушья, зато
у правой руки неограниченная возможность. Неогра-
ниченная, но всего одна, и, если я не воспользуюсь
ею, другого шанса у меня не будет. Слева направо
всем размахом я бью вытянутой ладонью по тому
месту, где должно быть горло. Промахиваюсь, удар
приходится по губам, но я все вложил в этот удар,
и короткий шок, что и требовалось, освобождает
меня от хватки сзади. Теперь уже левой рукой кула-
ком бью в горло, место уязвимое равно для хлюпиков
и богатырей. Я его вижу. Рыча и хрипя, он завалива-
ется в кусты, этакий квадратный битюг, кусты тре-
щат под ним. Или подо мной, потому что бегу напро-
палую к калитке. По кадыку я не попал, а от удара
в шею этот кабан оправится скоро. От калитки бегу
не более ста метров. Ноги отказывают, икры кричат
от боли. Прогибаясь в коленях, еще пытаюсь продол-
жить бег, но как раз конец переулка, где-то, наверное,
кончились танцы, по улице идет молодежь, и я скоро
мешаюсь в толпе, на перекрестке сворачиваю в сторо-
ну санатория и уже совсем спокойно иду по аллее,
восстанавливая дыхание и рассудок. Отведенное на
операцию время истекло, и, если тот провалялся
в кустах хотя бы пять минут, все закончилось успеш-
но, это главное, что меня тревожит, ведь как-никак
я бежал с места действия, хотя это и было предусмо-
трено планом... Но план я провалил. Я просмотрел
его возвращение, даже если он вернулся не через
калитку. . .
Я останавливаюсь, потому что чувствую головокру-
жение и почти тошноту. Это состояние мне знакомо.
Так бывает, когда я вчистую что-то проигрываю.
Он прошел не через калитку. Он вышел из дома.
Тот звук, что я услышал, когда открывал калитку,-
на калитке была сигнализация, и это значит... У меня
перехватывает дыхание. Я не хочу проговаривать, что
это значит. Но что слово, когда существует мысль,
которая быстрее слов. Мысль нематериальна, она
либо уже есть, либо ее еще нет. В данном случае она
есть.
Меня использовали в качестве подсадной утки.
Пройдя через калитку, я должен был выманить хо-
зяина из дома. Он мог убить меня, искалечить, и все
это предусматривалось планом! Кто подлинный автор
плана, неужто она, эта красавица с душой росомахи!
Боже, как стыдно! Кажется, ничего подобного еще
не бывало в моей жизни. Да что же это за поколение
такое проросло на земле нашей? Нет, а я-то! Развесил
уши, старый идиот. Надо же было так позорно ку-
питься! Ведь чувствовал же, что не все чисто в плане.
Достаточно было хладнокровно проанализировать
его, но где там! Такая мордашка перед глазами!
Только представить, как они будут обхихикивать
меня - от одного этого можно удавиться!
Но стоп. Отставим в сторону уязвленное самолю-
бие.
Все-таки цель авантюры - спасти мать от тюрьмы.
Чтобы освободить мать, ее дочь подставляет меня,
чужого человека с нелепой судьбой и типично старче-
ским самомнением на предмет собственного жизненно-
го опыта. В ее глазах я просто "чокнутый". Таковым
я был в глазах многих, и с нее ли требовать... Она все
рассчитала правильно, моя Афродита, я уверен, это
она инициатор и вдохновитель, это она просчитала
меня, как компьютер... Опять о себе. Сейчас мне
