-- Законом это запрещено.
-- С каких пор наше министерство начало уважать законы?
Фельдмаршал тяжело уставился на меня.
-- Что вы хотите этим сказать?
-- Ничего, -- поспешно отыграл назад я.
-- То-то, -- и начальственная голова исчезла.
Разговор кончился ничем. Нет, вру. Я завершил беседу в твердой
уверенности, что глава службы безопасности работает на сторону.
Измена! Теперь понятно, почему большинство моих акций
заканчивались оглушительным провалом. Если предательство свило
гнездо на самом верху, то я почти бессилен. И стал понятен намек
ифрита. Наш разговор окончательно укрепил мою решимость создать
собственную разведку. Вот только засветился я по-глупому.
Ничего, вывернемся. И наплевать на все запреты! Интересы
государственной безопасности выше личных амбиций и тем более
бумажных законов.
Впрочем, из своего кабинета я вылетел бледно-зеленый от
бешенства и сразу направился во владения Малюты. Надо же хоть
как-то отвести душу.
Малюта даже в специфических условиях не изменял
новоприобретенной привычке одеваться как можно элегантнее.
Немного странно было видеть белоснежную сорочку и
безукоризненный галстук под асбестовой робой, но я отдал должное
его предусмотрительности. Допрос ифрита -- вещь обоюдоострая.
-- Хотите лично присутствовать? -- приветливо улыбнулся он,
разглядывая отполированные ногти.
-- Детское любопытство, -- буркнул я, понемногу остывая. -- Как
они?
-- Признаются помаленьку. Только вот водяной... -- Малюта
вздохнул.
-- Что водяной?
-- Хлипок оказался.
-- Но показания дать успел?
-- Успел.
-- И ладно. А ифрит?
-- Упрямится.
-- Давайте глянем.
Все-таки Малюта остался в душе консерватором. Он решительно не
признавал современных технических новаций и упрямо цеплялся за
старые испытанные средства. Особенно помогали разговорить ифрита
водные процедуры -- как всякий огненый демон ифрит воду на дух
не переносил. Поэтому Малюта изощрялся. Сначала по капле капал
на выбритую макушку святую воду. Потом решил, что чем больше
воды, тем лучше, и принялся вливать кипяток ведрами через
воронку прямо в хобот ифрита. Не уверен, что здесь он был прав.
С одной стороны вода, но с другой-то -- кипяток! Интересная
проблема, заслуживающая детального рассмотрения. В конце концов
Малюта решил дать ифриту еще больше воды и засунул его в бочку
со святой водой и святым же льдом. А верности ради на бочку
наложил печати Соломона, которые делали бесполезными любые
попытки вырваться. К своему удивлению я застал здесь же отца
Томаса. Скромно потупившись, Торквемада объяснил, что приглашен
Малютой, как специалист по работе с мусульманскими демонами.
Молодцы. Я не учел этого!
Я подошел к бочке, из которой торчала посиневшая башка демона.
Чтобы тот не сбежал, Малюта приколотил его уши серебряными
гвоздями к дубовой клепке.
-- Ну, как? Не надоело? -- ласково спросил я.
Тот молчал, бешено вращая матово-красными глазами.
-- Молчит, проклятый, -- скупо прокомментировал Торквемада.
Ифрит громко расхохотался.
-- Болваны! Настанет час - все вы согнетесь под священной стопой
солнцеликого, опоры ислама и демократии, многопобедного,
яркоблистающего Азият-баши! Гяуры! Вас приведут к покорности,
как предков ваших тумены Батыя! Вы падете в пыль перед зеленым
знаменем пророка!
Я плюнул в бесстыжие глаза.
-- Это вас приведут к покорности, неверные собаки!
-- Ваши воеводы уже ищут благосклонности высокосановного,
десницы Аллаха, благоначального Азият-баши!
-- Какие воеводы?! -- вскинулся я.
Однако ифрит напрягся, рванулся, оставив кровоточащие клочья
ушей на бочке. Малюта растерянно присел. Зато Торквемада, ничуть
не испугавшись, поднял серебряное распятие и начал громко читать
охранительную молитву. Впрочем, он зря старался, ифрит пренебрег
им. Надувшись, демон выпустил струю жидкого огня прямо мне в
лицо. Мгновенно занялась форменная рубашка, затлели волосы. Я не
успел даже испугаться. Но ведь дракону огонь -- дом родной!
Неведомая сила приподняла меня, я ощутил прилив сил.
Трубно зарычав, я в ответ дунул черным огнем. Ифрит пронзительно
заверещал, когда пламя коснулось его. Я оказался сильнее! Когда
пламя погасло, я кинулся на ифрита и вонзил когти в дряблую
кожу. Демон слабо трепыхнулся, когда мои челюсти сжали его
глотку. Кровь оказалась восхитительно сладкой...
Так неожиданно завершился день.
ПРОБЛЕМА ВЫБОРА
Я всегда был последователен, логичен и справедлив. Самое главное
-- не создавать себе ни малейших привилегий. Я начал кампанию
по устранению человеческого элемента из рядов Тринадцатого
Управления, как источника слабости и предательства, я обязан
довести ее до конца. На меня и так уже потихоньку косились.
Аппаратура Зибеллы работала исправно, и каждое утро мне на стол
ложились "Отчеты о происходящем". Они меня не радовали, ох как
не радовали. Дисциплина хромала на все четыре копыта, среди
вампиров и вурдалаков шло постоянное брожение, они вечно чем-то
были недовольны. Особенно усердствовали _обработанные_ по
моему приказу. Человек не понимает заботы о себе, и они тоже не
могли простить мне хлопот об их будущем. Не увидели своей же
пользы и по слепоте старались оттолкнуть и оплевать протянутую
руку помощи. Приходится силой подталкивать упирающихся...
Впрочем, я не хотел полностью лишаться преимуществ человеческой
ипостаси. До разговора с Задунайским я еще не представлял себе
ясно всех выгод принадлежности двум мирам, однако интуиция
подсказала мне единственно верное решение. Не пытайтесь ловить
меня на слове, я превосходно помню все, что говорил о бастардах,
принадлежащих двум вселенным. Мы должны четко различать
положение и устремления. Для меня это становилось тяжкой
обязанностью, неприятным долгом, связанным с моими служебными
функциями. Выродки получали извращенное удовольствие, циркулируя
между мирами, а я страдал, молча сцепив клыки.
Мы долго беседовали с Задунайским о том, как нам лучше
подготовиться к предстоящим схваткам. Гипотезу Восьми Миров и
переходного НИЧТО он уже излагал, а сейчас грохнул мне на стол
объемистый конволют, обильно уснащенный формулами и
малопонятными фразами типа "ротор вихря временного вирла не
вполне представимой обратной фазовой решетки..." Б-р-р...
Однако при устном изложении теория показалась мне понятной и не
лишенной рационального зерна. Все сводилось к ступенчатому
усложнению мировой матрицы. Исходным пунктом Задунайский
принимал Большой Взрыв. Первым шагом было существование Праяйца
нулевой размерности. Вторым -- разделение света и тьмы, добра и
зла. Появилась двоичность, диалектичность природы. Однако после
этого разделение пространство еще не имело привычного нам
облика. Нельзя сказать "изотропность" если нет никаких свойств.
"Да будет свет"... И стал свет... М-да.
После двойки следует четверка -- происходит новое деление. Мы
получили четыре стихии, четыре первоэлемента, четыре стороны
света, четыре координаты. Наша Вселенная полностью оформилась,
живи и пользуйся. К сожалению, природа на этом не остановилась,
хотя и могла бы. На смену четверке появляется восьмерка. После
сдвигания Вселенной в перпендикулярном направлении возникли
Восемь Миров, каждый со своими законами и правилами. Восемь
Вселенных плюс НИЧТО. Здесь Задунайский разводил руками и
невнятно мычал. У него не было даже предположения, что
представляет собой это самое НИЧТО. Может непереработанные
остатки четырехмерности, а может наоборот зародыш следующего
акта деления и прообраз шестнадцатимерности. Когда я попытался
уточнить, а что именно представляет из себя эта самая
шестнадцатимерность, Задунайский лишь жалостно трепыхнулся.
Единственно, что он мог предположить -- удвоение количества
миров за счет инверсии времени, образование взаимосвязанных пар
"мир-антимир". Полностью физику антимира он описать не смог,
так как не был специалистом-ядерщиком. Ясно было одно: инверсия
времени повлечет гораздо более обширные последствия, чем кажется
на первый взгляд. Смена векторов элементарных токов, например,
превратит все частицы в натуральнейшие античастицы, а там --
полный ба-бах!!!
Практическим выводом из многомудрых объяснений была созданная
Задунайским установка для путешествия по Восьми Мирам. Каким-то
образом она сворачивала наше пространство в то самое НИЧТО.
Сильно подозреваю, что сам ее автор не разобрался до конца, как
машина работает. Во всяком случае использование в качестве
обязательного момента "парения духа" не вызвало у меня прилива
энтузиазма. Не знаю, что подразумевал под этим Задунайский, но я
в очередной раз убедился, что начальник технического отдела --
неудержимый романтик. Впрочем, я твердо знал -- оборотень не
склонен к пустым разглагольствованиям и произнесению красивых
фраз. Даже говоря о бессмертной душе, он наверняка подразумевает
нечто до предела приземленное.
Задунайский поклялся, что через пару дней установка будет готова
к использованию, чем поставил меня в тупик. Надо установку
проверить в работе. Кто этим займется? Кому я могу безоговорочно
доверять, но при этом не слишком дорожу этим сотрудником...
Вообще, рапорт Задунайского породил у меня глубокую тревогу. На
первый план со всей очевидностью выплывала нелегкая проблема
сохранения тайны. Причем не столько от чужих, сколько от своих.
С некоторых пор я решительно перестал доверять даже собственным
заместителям. Друзей, понятное дело, у меня быть не могло. Груз
ответственности и собственной значимости облек мои плечи подобно
императорской порфире, одновременно возвысив и придавив. Я
немного поразмыслил и принял решение поручить охрану установки
М., полагая, что, как человек новый, он еще не успел ввязаться в
наши внутренние дрязги. Однако, на всякий случай, пришлось
поручить Гиммлеру организовать всестороннюю проверку М. А Малюте
я поручил установить негласное наблюдение за новым сотрудником,
что тот исполнил с великой охотой -- Малюта ревновал.
Уладив различные мелочи, я отправился в клинику. Нет, я не
заболел. И операции, которым я намеревался подвергнуться, носили
промежуточный характер между хирургическими и специальными. Тем
более, что проводить их должен был неизменный Задунайский.
Прежде всего я потребовал, чтобы он вживил мне то самое
магическое кольцо телепатии. Мне надоело постоянно обращаться к
нему. Лучше всего, если эта способность станет врожденной.
Бедный оборотень глаза выпучил, когда я поставил перед ним
задачу. А уж при виде составленного мною меморандума и вообще
окаменел, как при встрече с василиском. Сначала Задунайский
начал трепыхаться, утверждая, что подобное невозможно, что
человеческий организм неизбежно отторгнет чужеродный предмет,
тем более принадлежащий Миру Магии. Пришлось напомнить ему, что
я не человек, а генерал-порутчик. Сцепив клыки, Задунайский
согласился, правда успел заметить, что снимает с себя
ответственность за последствия операции. Я его успокоил,
заверив, что за все буду отвечать сам. Его дело десятое --
исполнять приказы.
Операция оказалась долгой и болезненной. Конечно, я не мог
допустить наркотического беспамятства. Нет, я, разумеется,
доверял Задунайскому, но ведь и кроме него могут найтись
желающие воспользоваться моей временной беспомощностью, видя в
ней благоприятный шанс. Не стоит вводить людей, а тем более
вампиров, в искушение.
Когда я поднялся с операционного стола, прижимая к груди
закутанную в толстую повязку руку, больше всего меня занимала
противная, сосущая боль в свежей ране. Остальные проблемы как-то
ушли в тень. Поэтому я сначала не обратил внимания на странные
изменения окружающего мира. Я начал смотреть совершенно иными
глазами. Говорят, что собаки не различают цветов и потому
воспринимают все иначе, чем мы. Не знаю. У меня разом изменились
зрение, слух, обоняние. Я словно попал в чужую страну, где все
незнакомо и непривычно, все тревожит и раздражает. От странных
запахов кружится голова и свербит в носу, почему-то все время
слезятся глаза, отчего ты смотришь будто сквозь толстое мутное
