приедет тоже. Как только Мирамон, Мэр и доктор Шлосс и остальные решили
остаться на планете Он, потому, что вся необходимая работа должна быть
проведена здесь, они послали домой сообщение о том, что о нас кто-то
должен побеспокоиться. Они думают, что мы не можем сами о себе
побеспокоиться. Они не хотят позволить нам шататься по чужой планете
самим, в полном одиночестве.
- А может быть и нет, - уклончиво произнес Уэб. Он уже взвесил это
предположение; похоже, в нем содержалось немало неясностей. - Но почему
обязательно это должна быть бабушка?
- Что ж, это не может быть папочка, потому что он должен оставаться
на Новой Земле и работать на своей частью проблемы, над которой мы
работаем здесь, - констатировала Эстелль. - И это не может быть твой
дедушка, потому что он должен оставаться дома и исполнять обязанности
мэра, пока Мэр Амальфи здесь. И это не может быть и моя мама, потому что
все они - вовсе не ученые или философы, они просто бы внесли еще больше
суматохи на Он, чем мы сами. Если они кого и отправят сюда, чтобы
приглядеть за нами, то это будет только твоя бабушка.
- Похоже, что так, - признал Уэб. - Это помешает нам, уж точно.
- Даже больше, - с досадой сказала Эстелль - Она отошлет нас домой.
- Он не сделает этого!
- Еще как сделает. Они привыкли так думать. Она весьма практично
отнесется к этому вопросу.
- Это вовсе не практичное отношение, - запротестовал Уэб. - Это
предательство, вот и все. Она просто не может вот так прилететь, чтобы
заботиться о нас на Он, просто как предлог для того, чтобы отправить нас
домой.
Эстелль не ответила. И спустя мгновение Уэб снова открыл свои глаза,
запоздало поняв что на его лицо упала тень.
Над ними стоял Онианский мальчишка, подаривший Эстелль дыню, спокойно
и уважительно ожидавший в тишине, но очевидно, вполне готовый возобновить
игру, как только они к этому будут готовы сами. Позади него, виднелись
лица других Онианский детей, очевидно гадавших, что чужаки и их странно
пахнущий любимец без костей сделают в следующий момент, но при этом они
оставили всю инициативу своему представителю.
- Привет, - сказала Эстелль, снова приподымаясь.
- Привет, - запинаясь, ответил высокий мальчик. - Да?
На какой-то момент, он похоже, замешкался; но затем, улучшив
ситуацию, он присел и и продолжил на простейшем Онианском, каком только
смог.
- Вы отдохнули. Да? Сыграем в другую игру?
- Только не я, - ответил почти негодующе Уэб. - Лучше сыграем в
Матрицу вчера, завтра, в какой-нибудь день. Да?
- Нет, нет, - ответил Онианин. - Не Матрица. Это другая игра, игра
отдыха. Вы играете в нее сидя. Мы называем ее игрой в неправду.
- А. И каковы же ее правила?
- Каждый играет по очереди. Каждый рассказывает историю. Это должна
быть настоящая история, но без какой-либо правды в ней. Другие игроки -
судьи. Вы получаете очко за каждую мысль, которая правда в рассказе.
Побеждает тот, кто меньше всего набрал очков.
- Знаешь, я похоже упустила по меньшей мере пять ключевых слов в том,
что он сказал, - обратилась Эстелль к Уэбу. - Как это все на самом деле,
повтори-ка.
Уэб быстро объяснил. Хотя его владение разговорным языком планеты Он
ограничивалось временами прошлого подлежащего, настоящего возбудимого и
будущего безысходного, его словарь, представлявший довольно пеструю
неботаническую смесь родов и корней и несмотря на его склонение в одной
массивной несклонности уклонения, он заметил, что довольно неплохо начал
разбираться в языке, по крайней мере тогда, когда на нем говорили
медленно. Вполне возможно, что и он так же упустил те же пять слов пока
говорил мальчик-Онианин, но он понял значение всего сказанного из самого
контекста. Эстелль же, очевидно, по-прежнему пыталась перевести слово за
словом, вместо того, чтобы постараться ухватить полное значение
предложения.
- О, теперь я поняла, - ответила Эстелль. - Но как они оценивают
превосходство одной правды над другой? Если в моем рассказе солнце
восходит утром, и я скажу, что на мне одето что то такое, например, как
этот хитон, снизят ли мне за это под одному очку?
- Я попытаюсь спросить у него, - с сомнением произнес Уэб. - Но я не
уверен, что знаю все имена существительные, которые мне нужны.
Он перевел этот вопрос Онианскому мальчишке, обнаружив, что вынужден
задать его более абстрактно, чем ему бы хотелось; но мальчишка быстро
ухватил не только суть того, что он попытался сказать, но и смог сам найти
возможность передать в конкретных именах существительных с внушительной
догадливостью.
- Все решают судьи, - сказал он. - Но есть правила. Одежда - только
маленькая правда, и это значит - только одно очко. Восход солнца на
планете, подобной Новой Земле - закон природы, и это может стоить тебе
пятидесяти очков. На свободной, внесистемной планете, вроде Он, это может
быть частично правдой и обойтись в десять очков. Или это может быть
абсолютная ложь и в этом случае - ничего. Вот почему у нас имеются судьи.
Уэбу пришлось все это передать во все увеличивающихся более простых
формах, когда в свою очередь ему пришлось все это объяснять Эстелль. Но
наконец, он уже достаточно уверился, что оба игрока с Новой Земли поняли
правила игры. Чтобы придать этой уверенности двойную надежность, он
попросил Ониан начать первыми, так чтобы он и Эстелль смогли познакомиться
и различными видами вранья, наиболее похвального и тем образом, каким
судьи из игроков наказывали за каждую нечаянную правду.
Первые два рассказа почти что убедили его, что он был чрезмерно
осторожным. По крайней мере, все казалось весьма простым, в том что
касалось как самих условий описания игры, так и самих рассказанных
историй, а также и то что у Ониан, как у расы имелось мало талантов к
выдумке. Но, тем не менее, третий игрок - девочка лет примерно девяти,
совершенно очевидно, просто взрывавшаяся от нетерпения в ожидании своей
очереди поведать историю, полностью поразила его. Как только до нее дошел
черед она начала:
- Этим утром я видела письмо, и адрес на нем было указан - Четыре. У
письма были ножки, и ножки были одеты в сапожки. Хотя письмо доставила
почтовая ракета, но оно само протопало весь путь. И хотя Четыре это
четыре, все это - тройная устроенная тревога, - триумфально закончила она.
За этим последовала короткая, растерянная тишина.
- Это совсем не похоже на вранье, - обратилась на своем языке к Уэбу
Эстелль. - Это скорее похоже на загадку.
- Это нечестно, - в то же самое время начал выговаривать строгим
голосом лидер Онианской ребятни девятилетней девчушке. - Мы еще не
объяснили правил переворота.
Он повернулся к Уэбу и Эстелль.
- Еще одна часть игры - это попытаться рассказать историю, которая
совершенная правда, но звучит как ложь. При перевороте, судьи наказывают
вас за каждое вранье, на котором они вас подловят. Если вы не пойманы - вы
сказали полную правду; что выиграет один круг даже над полной ложью. Но
было нечестно со стороны Пилы попытаться проделать переворот прежде, чем
мы вам объяснили его правила.
- Я вызываю один раз, - важно объявил Уэб. - Действительно ли это
утро было? Если да, тогда мы знали; но мы не знали.
- Это утро, - настаивала Пила, защищая перед лицом очевидного
неодобрения своих соратников свой переворот. - Вас тогда не было. Я
видела, как вы ушли.
- А как ты можешь все знать об этом? - спросил Уэб.
- А я тут была неподалеку, - ответила девочка. Неожиданно она не
удержалась и захихикала. - И я слышала, как вы оба разговаривали, тоже, на
склоне холма.
Так весь ее этот ответ был произведен на быстром, хотя и весьма с
сильным акцентом beche-de-mer Бродяг, очевидно не было необходимости
задавать дальнейшие вопросы.
Уэб испытывал с большим трудом удерживаемое вежливое обращение с
женщинами, но все же предложил Пиле свою самую вежливую из улыбок. - В
этом случае, - официально произнес он, - ты выиграла. Мы благодарим тебя
из самых глубин наших сердец. Это - хорошие новости.
Он так и не смог решить определенно, сказались ли его неполное знание
Онианского языка, превратившее эту вежливую речь в нечто вроде "Чертовски
гримасничаешь, не смотря на то, что тебе девяносто" или "Почему это я
выгляжу похожим на кусок коричневой дыни?" или все же ему удалось сказать
то, что он намеревался, но к его великому удивлению, Пила расплакалась.
- О, о, о, - заревела она. - Это мог быть мой самый первый переворот.
И ты победил меня, ты победил меня.
Судьи уже собрались тесной кучкой и что-то обсуждали. Несколькими
минутами позже, Сильвадор, лидер ребятни, мягко погладил по голове
плачущую Пилу и сказал. - Ну, а теперь успокойся. Напротив, наш друг Уэб
должен быть наказан за вранье.
Подмигнув, он предложил свою руку Эстелль, и она поднялась на ноги
распутав одним грациозным движением тот узел, в который она себя завязала,
во время игры во вранье.
- Этот штраф включает в себя и нашего друга Эстелль, - зловеще
добавил он. - Вы оба должны пойти с нами, прямо в город и быть, - тут он
принял позу палача, - погружены в сон на некоторое время.
- Нет, - возразил Уэб. - Мы уже должны идти. Он, пошатываясь, встал
на слегка затекшие ноги.
- Пожалуйста, - попросил Сильвадор. - Мы в действительности не имели
ввиду наказание. Вы хотели учиться во сне. Вы можем привести вас к учителю
во сне. Разве не об этом вы просили сегодня утром? У Пилы сегодня после
полудня должны были быть два часа обучения. Мы собирались предоставить их
вам; и тогда бы вы смогли выучить язык планеты Он и разговаривать с нами!
- Но каким образом мы солгали? - спросила Эстелль лукаво прищурив
глаза.
- Уэб сказал, что это были хорошие новости, - торжественно
провозгласил Сильвадор, - что его друг Ди уже приехала. Он солгал насчет
уже свершенного факта; это стоит пятидесяти очков.
Дети с Новой Земли переглянулись друг с другом. - Уф, ну ладно,
водоросли и гравитация, - неожиданно сдался Уэб. - Что ж, пошли,
попробуем. Все равно мы достаточно скоро увидим Ди.
Ди просто взорвалась, когда услыхала об этом.
- Ты вообще-то хоть что-нибудь соображаешь, Джон? - потребовала она.
- Откуда тебе знать, что именно они здесь учат с помощью гипнопедии? Как
ты мог позволить детям самим бегать по совершенно незнакомой планете, даже
не зная, что эти дикари могут с ними сделать?
- Он ничего с нами не сделали... - сказал Уэб.
- Они не дикари... - сказал Амальфи.
- Я то уж хорошо знаю, что они такое. Я тоже была здесь первое время,
когда и ты был тут тоже. И я считаю, что это - преступная небрежность -
позволить дикарям вмешиваться в работу детского разума. Или иного любого
цивилизованного разума.
- А как именно ты определяешь цивилизованный разум? - в свою очередь
потребовал от нее Амальфи. Но он сразу же понял, что это бесплодный вопрос
и вдобавок еще и язвительный. Он достаточно хорошо смог разглядеть, что
она осталась той же самой девочкой, которую он встретил во время разборки
с Утопией - Гортом. Она осталась той же самой женщиной, которую он
продолжал любить, тем же светлым физически обликом, который он мог лелеять
вплоть до самого конца времени. Но она постепенно старела - и как можно
объяснить это женщине? Ониане и дети приближались к концу времени,
испытывая при этом отношению к нему, как к чему-то новому, какому-то
новому опыту. Но Ди, Марк и Амальфи, а с ними - действительно и все
