послушать Отцов Города по этому вопросу, как это сделал я. Если хотите, я
могу предоставить вам прямую линию связи по Дираку прямо здесь, на борту
корабля. Так что вы смогли бы услышать кое-какие воспоминания, хранящиеся
в их памяти - и некоторые из них относятся к весьма давним периодам, еще
до развития космических полетов. Наш город очень стар. В особенности вы
должны были бы послушать рассказы о конце мира, которые возникали
неотвратимо, подобно ростку из семени каждый раз, когда кто-то вбивал себе
в голову, считая, что у него имеется прямая связь со Всемогущим. Некоторые
из этих историй, конечно - всего лишь шутки, подобные многим предсказаниям
о конце мира, сделанным человеком по имени Волива, который ЗНАЛ, что Земля
- плоская. Или предсказания Армагеддона, которые постоянно происходили от
земной секты, называвшей себя Правоверные, которая существовала на Земле и
являлась одной из доминирующих в тот самый период, когда были открыты как
антинекротик так и спиндиззи. Но высокий ум не предохраняет вас от падения
в апокрифическое сумасшествие. За семь веков до космических полетов на
Земле, величайший ученый того времени, по имени Бэкон, предсказывал
неминуемый приход Антихриста, просто потому, что он не мог заставить своих
современников принять научный метод, который он тогда как раз только что
изобрел. Более того, я могу добавить, что в декаду, предшествующую
собственно космическим полетам на Земле, все лучшие умы того века считали,
что будущего у человечества нет. Как и у всей остальной дышащей воздухом
жизни. Они видели лишь неизбежность всеуничтожающей термоядерной войны,
которая за период восьми лет могла разразиться в любые двадцать минут. И в
этом, доктор Шлосс, они были совершенно правы. Их мир действительно мог
прийти к своему концу в любые из этих двадцатиминутных периодов. Но все же
мир каким-то образом удалось сохранить до той поры, пока не развились
космические полеты, которые, в свою очередь, стали призраками в сравнении
с межзвездными полетами, подобно призракам людей, живущих только ночью -
вампирах - испарявшихся из мифологии, как только появилась возможность
создавать свет даже в темной ночью всего-лишь щелкая выключателем.
Он посмотрел вокруг себя, на лица людей, сидевших вокруг
картографического стола космолета. Лишь некоторые из них открыто
встретились с его взглядом. Большинство же из них смотрели на карту перед
ними на столе, или на свои руки. Выражение их лиц было похоже на то, что
они словно слушали массового убийцу, который пытался сослаться на то, что
он сумасшедший.
- Амальфи, - неожиданно прозвучал голос Джейка из коммуникатора
Дирака, - время красноречия прошло. У этого вопроса нет двух сторон, за
исключением правильной и ошибочной. И мы собираемся неизбежно отбросить
тебя как прекрасного адвоката ошибочной стороны. Ты уже выдал все свое
самое лучшее, но так как правильной стороне не нужен адвокат, то побереги
свое дыхание. Позволь мне задать один вопрос этому собранию. Что мы теперь
должны делать? И вообще, не кажется ли, как считают Ониане, что вообще
существует что-то, что мы могли бы предпринять? Я склонен сомневаться в
этом.
- И я тоже, - сказал доктор Шлосс, хотя по его виду нельзя никак было
предположить, что он столь же подавлен услышанным. Напротив, он казался
гораздо более заинтересованным, чем когда либо в своей жизни, как ранее
замечал за ним Амальфи.
- Надежда на переживание для временных созданий конца времени кажется
мне столь же бесполезной, как надежда для рыбы пережить то, что ее бросят
внутрь звезды. Парадокс совершенно неоспоримый, по крайней мере на
поверхности, и абсолютно непреодолимый.
- Ни одна проблема не является такой уже и неразрешимой, - яростно
возразил ему Амальфи. - Мирамон, прошу меня извинить за выражение
подобного суждения - но меня не волнует, даже если вы и не извините меня,
но я считаю, что вы страдаете от того же синдрома, что и доктора Фримэн и
Шлосс. Вы состарились прежде своего времени. Вы утратили свой дух к
приключениям.
- Не совсем, - ответил Мирамон, посмотрев на Амальфи с чувством
серьезного и несколько болезненного разочарования. - Мы, по крайней мере,
все еще не убеждены, что ответа не существует. И если мы не найдем его
здесь, мы имеем самые серьезные намерения продолжать путешествие в надежде
найти кого-то, с кем мы могли бы объединить наши усилия, с кем-то у кого
нашлось бы какое-то предложение. И если мы даже не найдем никого, мы
продолжим поиски этого решения сами.
- Что ж, замечательно с вашей стороны, - резко воскликнул Амальфи. -
И клянусь Господом, я отправлюсь вместе с вами. Что ж, мы не можем
вернуться в нашу родную галактику. Но есть еще одна, соседняя NGC 6822,
примерно в миллионе световых лет отсюда. А для вас - это всего лишь
прыжок. И по крайней мере, мы будем двигаться. Мы не будем сидеть здесь со
сложенными руками в ожидании неминуемого удара.
- Это будет движение без цели, - трезво напомнил Мирамон. - Я
согласен с вами в том, чтобы было бы опасно и неразумно рисковать
каким-либо запутыванием с Паутиной Геркулеса, чтобы это ни было. Но я не
вижу другой разумной причины в перелете из одной галактики в другую только
лишь в надежде встретить высокоразвитую цивилизацию, которая, возможно,
смогла бы нам помочь. И вместе с этим - всей остальной вселенной. У нас
есть эта надежда, но она не может быть конечной целью нашего путешествия.
Нашей конечной точкой должен быть центр метагалактики, центр галактик
всего пространства-времени. Только там, где все силы вселенной находятся в
динамическом балансе, кто-либо может надеяться на принятие каких-либо
действий, чтобы избежать или изменить неминуемо приближающийся конец.
Кроме того, осталось не так уж и много времени, прежде чем этот момент
наступит. И, самое главное, Мэр Амальфи, это то, что данная проблема не
просто техническая. Этот конец органически вплетен в фундаментальную
структуру самой вселенной, вписанный при начале чьими руками, о которых мы
не имеем ни малейшего понятия. Все, что мы теперь можем знать, это то -
что все это было предначертано.
И из этого заключения, несмотря на то, что собственная психика
Амальфи боролась против его принятия с момента, когда он понял это сам, по
настоящему уже не существовало спасения. Концептуально, вселенная была
довольно приятным местом для жизни, в согласии с примитивной
атомистической теорией, которая предлагала уверенность в том, что все -
земля, воздух, огонь или вода, металл и апельсины, человек или звезда, в
конечном счете состояли из субмикроскопических вихрей, именовавшихся
протонами и электронами, немного вперемежку с нейтронами и нейтрино, не
имевшими заряда, и всех вместе связывали разношерстные, но дружные
кампании мезонов. Самым типичным представителем являлся атом водорода,
имевший в своем составе один протон, сидевший с удовольствием в центре,
обладавший самодовольным положительным зарядом, в то время как вокруг него
вился один-единственный электрон, окруженный словно пушистой кошачьей
шерстью собственным отрицательно заряженным полем. Самый простой пример:
но все были уверены, что даже для самых тяжелых и комплексных атомах, даже
в тех, что созданы человеком, таких как плутоний, все что требовалось -
лишь подбавлять побольше дровишек, да потяжелее, и тогда больше таких вот
кошек забегают вокруг; конечно при этом будет трудно отличить одну кошку
от другой, но это - в общем обычное наказание для владельца сотен
платежных ведомостей.
Первое знамение, что тут какое-то непонятное несоответствие во всем
этом chromo субмикроскопического и вселенного семейства, как и все добрые
знамения, появилось на небесах. На Земле, почти за полвека до начала
космических полетов, какой-то астроном, чье имя совершенно теперь забыто,
заметил, что два или три миллиона метеоритов, которые входили в атмосферу
планеты каждый день, сгорали на такой высоте и с такой интенсивностью,
которая не могла быть объяснена только лишь эксцентриситетом орбиты
планеты или их скоростью; и один из своих великих полетов воображения,
который несет в конце концов ответственность за каждое новое звено в
великой цепи понимания, ему пригрезилось мысль о том, что он назвал
"контра-земным" веществом или антивеществом. Веществом, созданным из огня
и кошачьей шерсти, вокруг которого должны кружиться огненные кошки.
Вещество, в котором основной атом водорода имел бы в качестве ядра
антипротон, несущий массу протона, но в то же время обладавший
отрицательным зарядом, вокруг которого по орбите носился бы анти-электрон,
с соответствующей, почти неприметной массой электрона, но несущий
положительный заряд. Метеориты из атомов, сконструированных по этой
модели, могли взрываться с особой яростью при первом же соприкосновении
даже с малейшими следами нормальной атмосферы Земли. И такие метеориты
могли бы свидетельствовать о том, что где-то во вселенной имелись
настоящие планеты, обращавшие вокруг настоящих солнц, целые галактики
созданные из такого вещества, малейшей прикосновение к которому означало
бы больше, чем гибель - это было бы полное и совершенное уничтожение -
аннигиляция, когда каждая из форм материи вместе с другой преображалась бы
полностью в энергию, в этом яростном и тотальном объятии.
Любопытно, но метеориты из антивещества, вскоре исчезли, в то время
как сама теория продолжала существовать. Сгоравшие метеориты оказалось
легче объяснить с помощью более обычных условий, но вопрос с антивеществом
или антиматерией - остался. В середине двадцатого века
физики-экспериментаторы даже смогли создать несколько атомов антивещества.
Эти атомы шиворот-навыворот, оказались жизнеспособными лишь на несколько
миллионных долей микросекунды, и стало совершенно ясно, что даже за то
короткое время их жизни, время в котором они существовали, текло вспять.
Частицы, из которых они были созданы, рождались в огромных неуклюжих
беватронах, буквально на несколько микросекунд в будущем, и их сборка в
атомы антивещества в настоящем - для наблюдателей - времени в
действительности являлась лишь моментом их смерти. Совершенно очевидно,
что антивещество оказалось не только теоретически возможным, но и могло
существовать; однако, оно не могло существовать в этой вселенной в
каких-либо значительных количествах, таких как, например, метеорит. Если и
где-то и имелись миры и галактики из антивещества, они могли существовать
лишь в каком-то немыслимом отдельном континууме, где время и градиент
энтропии двигались вспять. Такой континуум требовал по меньшей мере
четырех добавочных измерений в дополнение к четырем обычным, известным нам
по опыту.
По мере расширения вселенной обычного вещества, разворачивавшейся и
двигавшейся к своей неизбежной тепловой смерти, где-то поблизости и все же
"где-то", в месте, невозможном для представления человеком, существовала
совершенно огромная и сложная вселенная-двойник, концентрировавшаяся и
приближавшаяся к сверхъестественной сжатости массы и энергии,
именовавшейся моноблоком. При полной дисперсии, тьма и тишина должны были
оказаться судьбой вселенной, в которой бы стрела времени указывала вниз
для для градиента энтропии, так что для вселенной из антивещества конец
представлял собой как концентрацию массы сверх всяких возможностей и такую
же невозможную концентрацию энергии - чистые огонь и ярость безграничной
энергии, мятущиеся в "первобытном" атоме не больше, чем размеры орбиты
