глубокое клеймо в его душе-- клеймо, отметившее нового Тарзана.
Он снова положил руку на ее плечо. Она оттолкнула его. И тогда Тарзан,
обезьяний приемыш, поступил как раз так, как это сделал бы его отдаленный
предок.
Он поднял свою женщину и понес ее в джунгли.
Рано утром на следующий день, четверо людей, оставшиеся в хижине у
моря, были разбужены пушечным выстрелом Клейтон выбежал первым и увидел, что
там, за входом в маленькую бухту, стоят на якоре два судна.
Одно было "Арроу", а другое -- небольшой французский крейсер, на борту
которого толпилось много людей, смотревших на берег. Клейтон, как и
остальные, которые теперь присоединились к нему, ясно понимал, что пушечный
выстрел имел целью привлечь их внимание, если они еще оставались в хижине.
Оба судна стояли на значительном расстоянии от берега, и было
сомнительно, чтобы даже в подзорную трубу они могли заметить четыре фигурки,
махавшие шляпами так далеко за мысами бухты.
Эсмеральда сняла свой красный передник и бешено размахивала им над
головой; но Клейтон, опасаясь, что даже и это может остаться незамеченным,
бегом бросился к северному мысу бухты, где им был приготовлен сигнальный
костер.
Ему, так же как и тем, кто, затаив дыхание, остались ждать у хижины,
показалось, что прошла целая вечность, пока, наконец, он добрался до
огромного вороха сухих ветвей и кустарника.
Выйдя из густого леса на открытое место, с которого можно было
различить суда, Клейтон был страшно поражен, увидев, что на "Арроу" подымают
паруса, а крейсер уже двинулся вперед. Быстро зажег он костер со всех сторон
и помчался на самую крайнюю точку мыса, где, сняв с себя рубашку и привязав
ее к упавшей ветке, он долго стоял, размахивая ею над головой.
Но суда все удалялись, и он уже потерял всякую надежду, когда вдруг
огромный столб дыма, поднявшийся над лесом густой отвесной колонной, привлек
внимание дозорного на крейсере, и тотчас же дюжина биноклей была направлена
на берег.
Оба судна повернули обратно: "Арроу" спокойно стал, покачиваясь на
волнах океана, а крейсер медленно направился к берегу.
На некотором расстоянии он остановился, и шлюпка была спущена и послана
к берегу. Когда она подошла, из нее выпрыгнул молодой офицер.
-- Мосье Клейтон, я полагаю? -- спросил он.
-- Слава богу, вы пришли! -- был ответ Клейтона,-- может быть, даже и
теперь еще не поздно!
-- Что вы хотите этим сказать, мосье? -- спросил офицер. Клейтон
рассказал о том, что Джэн Портер похищена и что им нужны вооруженные люди,
чтобы продолжать поиски в джунглях.
-- Mon Dieu! -- печально воскликнул офицер. -- Вчера -- еще не было бы
слишком поздно, а сегодня -- быть может, было бы лучше, чтобы бедная девушка
не была найдена... Это ужасно, monsieur! Это просто ужасно!
От крейсера отплыло еще несколько шлюпок. Клейтон указав офицеру вход в
бухту, сел в его шлюпку и она была направлена в закрытый заливчик, куда за
ней последовали и другие лодки.
Вскоре все высадились у того места, где стояли профессор Портер, м-р
Филандер и плачущая Эсмеральда.
Среди офицеров последней, отчалившей от крейсера, шлюпки был и сам
командир корабля. Когда он услышал историю о похищении Джэн Портер, он
великодушно вызвал охотников сопровождать профессора Портера и Клейтона в их
поисках.
Не было ни одного офицера или матроса среди этих храбрых и симпатичных
французов, кто не вызвался бы в охотники.
Командир выбрал двадцать матросов и двух офицеров -- лейтенанта д'Арно
и лейтенанта Шарпантье. Шлюпка пошла на крейсер за продовольствием,
патронами и ружьями; матросы уже были вооружены револьверами.
Тогда на вопросы Клейтона, как случилось, что они бросили якорь в
открытом море и дали им пушечный сигнал, командир, капитан Дюфрен, объяснил,
что с месяц тому назад они впервые увидели "Арроу", шедший на юго-запад под
значительным количеством парусов. Когда они сигнализировали судну подойти,
он поднял еще новые паруса и ушел. Они гнались за ним до захода солнца,
стреляя в него много раз, но на следующее утро судна нигде не было видно. В
продолжение нескольких недель кряду они крейсировали вдоль берега и уже
забыли о приключении с недавней погоней, как вдруг рано утром, несколько
дней тому назад, дозорный заметил судно, бросаемое из стороны в сторону
среди сильной зыби; руль его бездействовал, и никто не управлял парусами.
Подойдя ближе к брошенному судну, они с удивлением узнали в нем то
самое, которое скрылось от них несколько недель тому назад. Его фок-шток и
контр-бизань были подняты, как будто были сделаны усилия поставить его носом
по ветру, но шторм разодрал в клочья полотнища парусов.
При страшном волнении попытка перевести команду на судно была
чрезвычайно опасной. И так как на палубе его не было видно никакого признака
жизни, то было сперва решено переждать, пока ветер уляжется. Но как раз
тогда заметили человеческую фигуру, цепляющуюся за перила и слабо махавшую
им в отчаянном призыве.
Тотчас же была снаряжена шлюпка и сделана удачная попытка причалить к
"Арроу". Зрелище, встретившее взоры французов, когда они вскарабкались через
борт судна, было потрясающее.
Около дюжины мертвых и умирающих людей катались туда и сюда при килевой
качке по палубе, живые вперемежку с мертвыми. Среди них были два трупа,
обглоданные точно волками.
Призовая команда скоро поставила на судне необходимые паруса, и еще
живые члены злосчастного экипажа были снесены вниз на койки.
Мертвых завернули в брезенты и привязали к палубе, чтобы товарищи могли
опознать их прежде, чем они будут брошены в глубь моря.
Когда французы поднялись на палубу "Арроу", никто из живых не был в
сознании. Даже бедняга, давший отчаянный сигнал о бедствии, впал в
беспамятство прежде, чем узнал, помог ли его призыв или нет.
Французскому офицеру не пришлось долго задумываться о причинах ужасного
положения на судне, потому что, когда стали искать воды или водки, чтобы
восстановить силы матросов, оказалось, что ни того, ни другого не было, --
не было и признака какой-либо пиши.
Офицер тотчас просигнализировал крейсеру просьбу прислать воду,
медикаменты, провизию, и другая шлюпка совершила опасный переход к "Арроу".
Когда подкрепляющие средства были применены, некоторые из матросов
пришли в сознание и вся история была рассказана. Часть ее нам известна
вплоть до убийства Снайпса и зарытая его трупа поверх сундука с золотом.
По-видимому, преследование крейсера до того терроризировано
бунтовщиков, что они продолжали идти в Атлантический океан в течение
нескольких дней и после того, как потеряли крейсер из вида. Но, обнаружив на
судне скудный запас воды и припасов, они повернули назад на восток.
Так как на борту не было никого, кто бы мог управлять судном, то скоро
начались споры о том, где они находятся и какой курс следует держать. Три
дня плыли они на восток, но земли все не было видно; тогда они повернули на
север, боясь, что дувшие все время сильнейшие северные ветры отнесли их к
югу от южной оконечности Африки. Два дня шли они на курс северо-восток и
тогда попали в штиль, продолжавшийся почти неделю. Вода иссякла, а через
день кончились и запасы пищи.
Положение быстро менялось к худшему. Один матрос сошел с ума и прыгнул
за борт. Вскоре другой матрос вскрыл себе вены и стал пить собственную
кровь.
Когда он умер, они тоже бросили его за борт, хотя некоторые из них
требовали, чтобы трупы держали на борту. Голод превращал их в диких зверей.
За два дня до того, как их встретил французский крейсер, они до того
ослабели, что не могли уже управлять судном; в тот же день у них умерло еще
три человека. На следующее утро оказалось, что один из трупов частью съеден.
Весь тот день люди лежали и сверкающими глазами смотрели друг на друга,
как хищные звери. А на другое утро уже два трупа оказались обглоданными
почти до костей.
Но эта еда каннибалов их мало подкрепила, потому что отсутствие воды
было куда более сильной пыткой, чем голод. И тогда появился крейсер.
Когда те, кто мог, поправились, вся история бунта была рассказана
французскому командиру, но матросы "Арроу" оказались слишком
невежественными, чтобы суметь указать, в каком именно месте берега были
высажены профессор и его спутники. Поэтому крейсер медленно плыл вдоль всего
побережья, изредка давая пушечные сигналы и исследуя каждый дюйм берега в
подзорные трубы.
Ночью они становились на якорь, чтобы обследовать все части берега при
свете дня. И случилось так, что предшествующая ночь привела их как раз на то
самое место берега, где находился маленький лагерь, который они искали.
Сигнальные выстрелы, данные ими накануне после полудня, не были
услышаны обитателями хижины, -- потому что те вероятно были в это время в
глубине джунглей в поисках Джэн Портер, и шумный треск сучьев под их ногами
заглушил слабые звуки далеких пушек.
К тому времени, как обе стороны рассказали друг другу свои приключения,
шлюпка с крейсера вернулась с продовольствием и оружием для отряда.
Через несколько минут выделилась маленькая группа матросов, и оба
французских офицера вместе с профессором Портером и Клейтоном отправились на
свои безнадежные и зловещие поиски.
XX
НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ
Когда Джэн Портер поняла, что странное лесное существо, которое спасло
ее от когтей обезьяны, несет ее куда-то, как пленницу, она стала делать
отчаянные попытки от него вырваться. Но сильные руки только немного крепче
прижали ее к себе.
Тогда она отказалась от бесплодных попыток и стала лежать спокойно,
разглядывая из-под полуопущенных век лицо того человека, который, неся ее на
руках, так легко шагал через запутанные заросли кустарников.
Лицо его было необычайной красоты. Оно являлось идеальным типом
мужественности и силы, не искаженным ни беспутной жизнью, ни зверскими и
низменными страстями. Хотя Тарзан и был убийцей людей и животных, он убивал
бесстрастно, как убивает охотник, за исключением тех редких случаев, когда
он убивал из ненависти. Впрочем сама ненависть эта была не той злобной и
долго таящейся ненавистью, которая навсегда оставляет страшную печать на
чертах ненавидящего.
Тарзан убивал со светлой улыбкой на устах, а улыбка -- основание
красоты.
В тот миг, когда Тарзан напал на Теркоза, девушку поразила яркая
красная полоса на его лбу, идущая от левого глаза до начала волос. Теперь,
когда она внимательно рассматривала его черты, она увидела, что эта полоса
исчезла, и только узкий, белый шрам отмечал еще место, где она выступала.
Джэн Портер не вырывалась и Тарзан слегка ослабил железное кольцо своих
рук.
Раз он взглянул ей в глаза и улыбнулся -- и девушке пришлось закрыть
свои глаза, чтобы победить чары этого прекрасного лица.
Тарзан поднялся на деревья, и у Джэн Портер, не чувствовавшей никакого
страха, от этой необычайной дороги, мелькнула мысль, что во многих
отношениях она никогда за всю свою жизнь не была в такой безопасности, как
теперь, когда лежала в объятиях этого сильного, дикого существа, которое
несло ее, неизвестно куда и неизвестно для чего, через все более глухие
заросли первобытного леса.
Иногда она закрывала глаза и со страхом думала о том, что ее ждет.
Живое воображение подсказывало ей тогда всевозможные ужасы; но стоило ей
поднять веки и взглянуть на прекрасное лицо, низко склоненное над нею, чтобы
все опасения рассеивались.
Нет, ей не следует его бояться! В этом она все более и более
