сундук и рассмотреть его содержимое.
Но железный замок и кованая железная обивка не поддавались ни
хитростям, ни огромной физической силе, и он был вынужден зарыть сундук, так
и не узнав его содержания.
Когда Тарзан, все время охотясь, чтобы отыскать себе пропитание,
вернулся к хижине, было уже почти совсем темно.
В маленьком домике горел свет, потому что Клейтон нашел там непочатую
еще жестянку керосина, простоявшую нетронутой в продолжение двадцати лет. То
была часть припасов, оставленных Клейтону Черным Майкэлом. Лампы тоже были
годны для употребления, и, таким образом, перед изумленным взором Тарзана
внутренность хижины явилась светлой, как днем!
Он часто ломал себе голову, как пользоваться лампой? Чтение и картины
сказали ему, что такое были лампы, но он не знал, как поступить с ними,
чтобы они начали проливать удивительный солнечный свет, который, как он
видел на картинках, они иногда изливали на все окружавшие предметы.
Когда он подошел к окну, ближайшему к двери, он увидел, что хижина
разделена надвое грубой перегородкой из жердей и парусов.
В переднем помещении находились трое мужчин; двое старших были
углублены в горячие споры, в то время как младший, сидевший на
импровизированном стуле, прислонившись к стене, был совершенно поглощен
чтением одной из книг Тарзана.
Тарзан, однако, не особенно интересовался мужчинами и потому перешел ко
второму окну. Тут была девушка. Какие у нее прекрасные черты! Как нежна
белоснежная кожа!
Она писала у окна за столом Тарзана. В дальнем конце комнаты на ворохе
травы лежала спящая негритянка.
Целый час, пока писала девушка, глаза Тарзана наслаждались ее видом.
Как ему хотелось бы заговорить с нею, но он не смел попытаться это сделать,
так как был уверен, что и она, подобно молодому человеку, не поймет его, и к
тому же он боялся, что может ее испугать.
Наконец, она поднялась, оставив рукопись на столе. Подойдя к постели,
покрытой несколькими слоями мягких трав, она их поправила. Затем распустила
шелковистую массу золотистых волос, венчавших ей голову; словно волны
сверкающего водопада, превращенного в полированный металл лучами заходящего
солнца, обрамляли они ее овальное лицо и скатывались волнистыми линиями ниже
пояса.
Тарзан стоял, как зачарованный. Она потушила лампу, и вдруг все в
хижине сразу оказалось окутанным тьмою первобытных времен.
Тарзан все еще стоял у окна. Подкравшись к нему вплотную, он ждал,
прислушиваясь около получаса. Наконец, он расслышал звуки ровного дыхания,
которое означает сон.
Осторожно просунув руку сквозь перекладины решетки до самого плеча, он
тихо шарил по столу. Наконец, нащупав рукопись Джэн Портер, он так же
острожно вытащил руку, зажав в ней драгоценное сокровище.
Тарзан сложил листы в маленький сверток, который засунул в колчан со
стрелами. Затем он исчез в джунглях тихо и безмолвно, как тень.
XVIII
ЖЕРТВА ДЖУНГЛЕЙ
Рано утром на следующий день, Тарзан проснулся с тою же мыслью, с
которой заснул накануне; -- мыслью об удивительной рукописи, спрятанной в
его колчане.
Торопливо достал он ее, надеясь, против всякого вероятия, что сможет
прочесть то, что написала прекрасная белая девушка.
При первом взгляде, брошенном на рукопись, он испытал величайшее
разочарование своей жизни. Никогда раньше не желал он чего-нибудь так
страстно, как желал теперь прочесть послание золотоволосой богини, которая
так внезапно и неожиданно вторгалась в его существование.
Что из того, что это послание не предназначается ему? Во всяком случае,
оно было выражением ее мыслей, и этого было вполне достаточно для Тарзана. И
вдруг быть обманутым странными неуклюжими знаками, подобных которым он
раньше никогда не видел! Ведь они даже наклон имели противоположный тому,
что он наблюдал в печатных книгах и в самых трудных рукописях! Даже
маленькие букашки непонятной черной книжки были ему знакомы и дружественны,
хотя сочетания их ничего не говорили ему; но эти букашки были и новы, и
неведомы.
Двадцать минут пристально изучал он их, как вдруг они стали принимать
знакомые, хотя и искаженные образы. Ах, это были его старые друзья, но
жестоко искалеченные!
И вот он начал разбирать одно слово здесь, одно слово там. Сердце у
него прыгало от радости. Он может читать! Он прочтет!
Еще полчаса -- и он быстро подвигался вперед, хотя то в одном, то в
другом месте и встречалось какое-нибудь совсем непонятное слово. Тарзан
увидел, что ему нетрудно разобрать письмо.
Вот то, что он прочел:
Западный берег Африки, около 10 градусов южной широты (так говорит м-р
Клейтон). 8-го (?) февраля 18** г.
Дорогая моя Элоиза! Быть может, и не умно писать вам, так как письмо
мое по всей вероятности не попадет в ваши руки; но я просто должна
рассказать кому-нибудь наши ужасные испытания с тех самых пор, как мы
отплыли из Европы на злосчастном "Арроу".
Если мы никогда не вернемся к цивилизации, что теперь кажется более,
чем вероятным, это письмо явится, по крайней мере, кратким протоколом тех
событий, которые приведут нас к окончательной нашей судьбе, какова бы она ни
оказалась.
Вам известно, что мы предполагали отправиться в научную экспедицию в
Конго. Думали, что папа намерен доказать существование какой-то неслыханно
древней цивилизации, остатки которой скрываются где-то в долине Конго. Но
когда мы вышли в море, истина всплыла.
Оказывается, что какая-то старая книжная крыса, владеющая в Балтиморе
магазином книг и редкостей, нашла между страницами старинной испанской
рукописи письмо, написанное в 1550 г. В этом письме рассказывалось подробно
о приключениях взбунтовавшегося экипажа испанского галиона, шедшего из
Испании в Южную Америку с большим грузом "дублонов" и "монет в восемь", -- я
быть может ошибаюсь? -- потому что эти названия действительно звучат как-то
по-пиратски и немного волшебно.
Автором письма был один из матросов галиона и адресовал он его своему
родному сыну. А тот был хозяином торгового судна.
Много лет прошло со времени изложенных в письме событий, и старик
сделался спокойным и уважаемым гражданином маленького испанского городка. Но
любовь к золоту была в нем еще так сильна, что он рискнул всем, чтобы
ознакомить сына со способами для достижения баснословного богатства.
Письмо содержит жуткую повесть о том, как, неделю спустя после отплытия
из Испании, экипаж взбунтовался и перебил офицеров и всех тех, кто
сопротивлялся им. Этой бессмысленной жестокостью они расстроили и свои
собственные планы: у них не осталось никого, кто бы мог вести судно в
открытом море.
Их бросало как щепку туда и сюда в продолжении двух месяцев, пока,
наконец, больные, умирающие от цинги, жажды и голода они не были выброшены
на маленький островок. Галион был выкинут волной на берег, где и разбился
вдребезги, но выжившим -- их было всего десять душ -- удалось все же спасти
один из сундуков с золотом.
Они зарыли его на острове и в продолжении трех лет жили там, в
постоянной надежде на спасение.
Один за другим они болели и умирали, пока, наконец, в живых остался
только тот, который написал письмо.
Из обломков галиона ими была сколочена лодка, но, ни имея представления
о местонахождении острова, они не решались пуститься в открытое море.
Однако, когда все умерли, исключая одного, страшное одиночество стало
до того угнетать его душу, что он не в силах был больше выносить этой жизни
и предпочел опасность смерти в открытом море сумасшествию на пустынном
острове. После почти целого года полного одиночества он поднял парус на
своей маленькой лодке.
К счастью, он поплыл на север и через неделю попал в полосу рейсов
испанских торговых судов, плававших между Вест-Индией и Испанией. Его
подобрал корабль, возвращающийся на родину.
Он рассказал обычную историю о кораблекрушении, в котором все за
немногими исключениями погибли, а оставшиеся в живых добрались до острова, и
умерли все, кроме его одного. Он не упомянул ни о мятеже, ни о зарытом
сундуке с кладом.
Хозяин торгового судна уверил его, что судя по тому месту, где его
подобрали, и подувшим за последнюю неделю ветрам место их кораблекрушения
могло быть лишь на одном из островов группы Зеленого Мыса, расположенных у
западного берега Африки около 16 или 17 градусов северной широты.
Это письмо подробнейшим образом описывает и сам остров, и место, где
зарыт клад. В виде добавления он прилагает маленькую старую карту, самую
грубую и забавную, какую я когда-либо видела; все деревья и скалы помечены
на ней нацарапанными Х-ми для указания точного места, где зарыто сокровище.
Когда папа объяснил мне истинную цель нашей экспедиции, сердце мое так
и упало, потому что я хорошо знала, каким непрактичным мечтателем был всегда
мой милый отец. Я боялась, что его опять обманули, в особенности, когда
узнала от него, что он заплатил тысячу долларов за письмо и карту.
А тут еще выяснилось, что он, кроме того, занял целых десять тысяч
долларов у Роберта Канлера и дал ему вексель на эту сумму.
М-р Канлер не потребовал обеспечения, и вы знаете, дорогая, что грозит
мне в том случае, если папа не заплатит по векселю. О, как я ненавижу этого
человека!
Мы все же старались смотреть бодро на вещи и не впадать в отчаяние, но
мистер Филандер и м-р Клейтон, -- последний присоединился к нам в Лондоне
просто из жажды приключений, -- так же скептически отнеслись к делу, как и
я.
И вот, чтобы кратко рассказать вам всю эту длинную историю, мы нашли
остров и нашли клад: большой, обитый железом дубовый сундук, завернутый в
несколько слоев промасленной парусины, такой же крепкой и плотной, каким его
зарыли почти четыреста лет тому назад.
Он был доверху набит золотыми монетами и такой тяжелый, что четыре
матроса еле несли его.
Злосчастный клад этот, по-видимому, не приносит ничего кроме несчастий
тем, кто имеет с ним дело, потому что три дня спустя, как мы отошли с
островов Зеленого Мыса, наш экипаж тоже взбунтовался и перебил всех своих
офицеров.
О, это было самое ужасающее испытание, которое можно себе вообразить,
--я даже не в силах писать об этом.
Они собирались убить и нас, но один главарь их, по имени Кинг, не
допустил этого. Итак они поплыли на юг, вдоль берега, до пустынного места,
где нашли хорошую бухту, и здесь они сошли на берег и высадили нас.
Сегодня они отплыли, увезя с собой клад, но м-р Клейтон говорит, что их
ждет та же учесть, как бунтовщиков старого галиона, потому что Кинг,
единственный человек на корабле, имевший понятие о навигации, был убит на
берегу одним из матросов в тот день, когда нас высадили.
Хотелось бы мне, чтобы вы познакомились с м-ром Клейтоном; он --
милейший человек и, если я не ошибаюсь, очень сильно влюбился в вашу
несчастную подругу.
М-р Клейтон -- единственный сын лорда Грейстока и в будущем наследует
титул и поместья. К тому же он и лично обладает большим состоянием. Но тот
факт, что он будет английским лордом, меня очень печалит -- вы знаете мое
отношение к американским девушкам, выходящим замуж за титулованных
иностранцев. Ах, если бы он был простым американским джентльменом!
Правда бедняга в этом не виноват! И во всем остальном, кроме
происхождения, он может лишь делать честь моей милой, дорогой родине, -- а
это самый лестный отзыв, какой я могу дать о ком бы то ни было.
Мы испытали множество изумительных приключений с тех пор, как
