эту среду, заставила бы ее призадуматься. Впрочем, особого секрета здесь
не было, удивляло только, каким образом Евгений Павлович, человек занятой
и серьезный, ухитряется выкраивать столько времени для того, чтобы ввести
свою подопечную в тонкости древнейшей профессии.
С "континентальными" девочками Евгения Павловича Друмеко связывали
отношения куда более тесные, чем дружеские. Было достаточно его вскользь
оброненного слова, чтобы оградить любую из его обольстительных приятельниц
от чьего-то нежелательного внимания. И дело тут было не в размерах
бицепсов - таких хватало вокруг, а совсем в ином. В слове, за которым
стояло обеспечение более надежное, чем страховой полис. Так ей и было
сказано в одной из мимолетных бесед с девочками: слово Евгения Павловича
здесь - закон.
Родители Оли немного успокоились. Отец хоть и видел ее по-прежнему
редко, но и он отметил положительную перемену в дочери. Казалось, все,
наконец, улеглось, и собственная прозорливость его не подвела. Поостыла и
Мария Петровна, убедившаяся в том, что приятель-уголовник прочно забыт и
на смену ему явилась куда более достойная фигура. В университете у Оли
дела обстояли неплохо, возвращаться домой заполночь она себе не позволяла,
и самое главное - к ней вернулись обычная оживленность и интерес к жизни.
Скучать Ольге и впрямь не приходилось. Впитывая поток самой
разнообразной информации, она воссоздавала для себя из причудливых
фрагментов довольно фантастическую картину нравов этого замкнутого
человеческого мирка.
Конкуренция в среде проституток утвердилась задолго до повсеместного
распространения этого всеобщего стимулятора экономики, ведь в конце концов
перечень их услуг особым разнообразием не отличался... Благо, на валютный
рынок не допускались наивные непрофессионалки, настроенные романтически и
жаждущие поразить западных гостей своей "квалификацией". За пять-десять
долларов они демонстрировали такие штучки, на которые никогда не шли
профессионалки с их твердой таксой.
Штаты жестко ограничивались спросом, и новые девочки допускались
только по рекомендации влиятельных лиц, каким и считался Евгений Павлович.
Некоторая настороженность по отношению к Оле быстро исчезла, особенно
когда выяснилось, новенькая не так уж и рвется перейти к "практике". Видя
ее готовность без колебания пожертвовать выгодным клиентом, девушки охотно
делились с Олей различными случаями из своего профессионального опыта.
Именно это ее и интересовало.
Скрывать девушкам было нечего или почти нечего. Во всяком случае,
"бойцы невидимого фронта" с красными книжечками во внутренних карманах
пиджаков имели о каждой из них исчерпывающие сведения. "Легких" девочек
знали по именам и в лицо, а данные на каждую из них хранились в
пространных досье. Кое-кто из красавиц в строго определенное время
передавал спецслужбе накопленную информацию. А те, которые по каким-либо
причинам не могли регулярно докладывать, приглашались "на собеседование"
и, конечно же, не отказывались ответить на поставленные вопросы, если не
желали расстаться с постоянным валютным доходом и приобрести огромное
количество неприятностей. Обо всем этом простодушно сообщила Оле
"Машенька", получившая это прозвище за сходство с голубоглазой белокурой
куклой. За три года работы ей практически всегда удавалось избежать
конфликтных ситуаций, а общительность и своеобразная открытость более чем
устраивали Олю.
- Нинка - она какая-то чокнутая была. Точнее, не была - стала со
временем. Правда, при этой работе грех не выпить с клиентом. Хоть
расслабишься, когда какая-нибудь мразь попадется. Я тоже предпочитаю:
коньячку - и в койку. Ну, да ведь клиенту не прикажешь. Сами надерутся как
свиньи, особенно финны, девочкам же - только шампанское. И что только они
с этой шипучкой не вытворяют, умора! Цирк бесплатный!
- Ну, а с Ниной этой что же?
- Боишься влипнуть? Не дрейфь, тебя надежно ведут. А только языком
лучше не трепать там, где не следует. Надо знать свое место.
Машенька, кокетливо держа на отлете высокий бокал с шампанским
(только "крутые" девочки заказывают его в валютке -
восемнадцатидолларовое), скользнула язычком по припухшим алым губам.
Словно по команде, взгляды двух итальянцев, сидевших в углу, притянулись к
ней.
Оленька вздохнула.
- Умница ты, Машенька. И подать себя умеешь.
- Да, "макаронники" цену женщине знают. Их учить не надо, сами кого
угодно научат. - Машенька лениво выгнула спину и по-кошачьи зажмурилась.
Ну, вот - уже идет. Давай с нами, а то ты, как я посмотрю, совсем не
работаешь. Еще не привыкла?
Чтобы предложить потенциальному клиенту зажигалку и начертить
сигаретой цифру на полировке стола, полиглотом быть не обязательно.
Итальянец кивнул, расплылся в улыбке, обнажив белоснежные зубы, поиграл
брелоком с ключами - мелькнули крупные цифры номера, повернулся к Оле.
- Синьорита?
Но синьорита решительно замотала головой. Недоуменно улыбнувшись,
итальянец, провожаемый Машенькиной многообещающей улыбкой, растворился в
гостиничной толпе.
- Ты что, дура, из себя строишь? Какого тебе еще рожна надо? Это же
высший класс! Или решила с ходу к какому-нибудь миллионеру на содержание
пристроиться? Так выкинь из головы! Пока с иностранцем до ЗАГСа
доберешься, зубы на полку положишь, - Машенька рассеянно поиграла
николаевским червонцем, подвешенным к массивной золотой цепочке, а затем
продолжила более мягко: - Вот ты о Нине спрашивала. Работала она, как
скаковая лошадь, когда на ходу меняются наездники. Клиентов из-под носа
рвала. Но на нее не обижались - понимали: из-за наркотиков. Не мой кайф.
Вот зелененькие - это да, из-за них обо всем забываешь. А ты странная
девчонка, как будто тебе и деньги ни к чему. Кончай принцессу из себя
корчить.
- Я тебе честно скажу, Машенька. Я бы пошла, да не хочу у тебя на
подножке висеть. Зачем мне твои деньги половинить?
- За меня не беспокойся. Ты меня только выручишь. По две сотни баксов
гарантировано. А так придется мне одной за двоих отдуваться. Эти мальчики
с фантазией, сразу видно, уж ты мне поверь. Короче, давай начинать
работать.
Все, что произошло потом, оказалось вовсе не так ужасно, как
представлялось Оленьке. Пожалуй, ей было даже приятно, мысли о Саше
отступили куда-то на задний план и растворились, а деньги, из которых
пятьдесят долларов, она, по совету Машеньки, отдала Друмеко, придавали ее
поступку какой-то дополнительный смысл.
Евгений Павлович принял доллары без колебаний.
Низкие тучи плотной завесой укрыли размытое пятно луны. Осторожный
раскат грома встряхнул вязкую тишину леса. Надвигалась гроза.
Она разыгралась внезапно, заглушив шум приближающейся погони. Вспышки
молний на мгновение освещали чащу. Мокеев шел с одним из беглецов,
дрожавшим от страха и холода. Рядом хрустнула ветка. Огромную овчарку оба
заметили одновременно. С увесистым суком наготове Мокеев кинулся
навстречу. Блеснули клыки. Словно развернувшаяся пружина, пес рванулся к
горлу жертвы. Это было ошибкой. Следовало выбрать того, кто послабее.
Обманным движением уйдя в сторону, беглец сунул сук между могучими
челюстями, не давая им сомкнуться. Подоспел напарник, обеими руками
ухватился за деревяшку, с хрустом вгоняя ее в пасть зверя.
Кусты затрещали. Три разъяренных овчарки набросились на беглецов.
Ошалевшие от запаха крови собаки и беззащитные люди сплелись в клубок на
мокрой лесной подстилке. Подоспевшие солдаты подзадоривали ищеек, окружив
место схватки. Свирепый рык сливался с воплями людей.
Утром беглецов доставили в больницу на "санобработку". Что там
происходило - об этом говорили истошные крики, доносившиеся из подвала.
Кронов же мог воочию наблюдать за этим через приоткрытую дверь
манипуляционной, куда доставил его Наум.
Приковав беглецов наручниками к решеткам, медбратья смаху лупили их
киянками. Теряя сознание, те повисали на прутьях. Били, однако, не до
смерти: к полудню всю шестерку привели в чувство, чтобы продемонстрировать
в назидание "контингенту".
С этого времени ночи Кронова превратились в сплошную череду провалов
в беспамятство, на смену которым приходила изнурительная бессонница. В
одну из таких бессонных ночей Саша услыхал негромкую возню у кормушки
одиночной камеры-палаты, куда три дня назад его поместили: шло
обследование с использованием новых тестов. Шорохи не имели отношения к
ночным кошмарам, они были вполне реального происхождения.
- Кто здесь?
- Тише, дурень, не ори. Это я, Наум. Слушай внимательно, времени
мало, могут засечь. Не знаю, чего они на тебя так взъелись, но вроде бы
профессор откуда-то получил указание сделать из тебя дурака. Так вот, на
свободе тебя помнят, готовят побег. Связь через меня. Что ты смотришь? Так
и так - терять тебе нечего.
- Это уж точно. А ты при чем?
- Законный вопрос. Твои друзья хорошо платят. А теперь спи, и без
фокусов, чтобы в карцер не загреметь. Он для тебя уж точно будет
последним...
- Кронов, на выход! Пойдешь за обедом - пухлое лицо Наума было
настолько безразличным, что Александр даже усомнился в близости решающего
момента.
- Чего стоишь? У баландера живот схватило, кому идти?
Тем не менее все говорило о том, что необычный этот выход неспроста,
да и "убийц" не баловали таким доверием.
Идя по коридору впереди Наума, нашептывавшего детали плана, вспомнил
свои первые дни в больнице. Наивный дурачок, не ведающий железных порядков
больницы!
Дорога, мощеная бетонными плитами, упиралась в одноэтажное,
потрепанное строение. Чем ближе они подходили к нему, тем сильнее билось
сердце. Кронов пару раз оглянулся на Наума.
- Не суетись, дурень! Сломаешь игру - оба зависнем. Пока все по
графику.
На пороге кухни замаячила тучная повариха в некогда белом халате.
Отпустила сальную шуточку, обменялась с Наумом щипками, словно не замечая
Кронова. Наум с видимым сожалением оборвал игру.
- Ладно, доходяга, давай цепляй тачку.
- Да пусть дядька посмотрит, чи мне жалко! Не убудет!
"Дядька! Ну и видок же у меня сейчас, надо полагать. Толстуха лет на
десять старше меня!" - Александр покорно покатил тачку с бачками к
закрытому отделению. И вовремя: по аллее в ту же сторону бодро шагал
Николай Арнольдович. Догнал Кронова уже на полдороге и немедленно
напустился на санитара:
- Ну, Наум, ты даешь! Совсем мозги пропил! Или мало тебе дураков в
отделении...
- Чтобы, как позавчера, бидон с супом опрокинул? Этот хоть
нормальный...
- Нормальный! - профессор зашелся от возмущения. - Душегуб из
душегубов.
Опасения Николая Арнольдовича Кронов немедленно подтвердил: оттолкнув
тачку, мгновенным движением ухватил старика за шиворот и приставил к
дряблому горлу профессора опасную бритву.
- А ну, тихо! Попробуй дернуться - мигом побрею. Мне терять нечего.
Профессор в ответ что-то жалобно проблеял, умоляя пощадить. Тем
временем усердный Наум оказался на расстоянии удара. Как и было обещано,
Александр врезал ему не в полную силу, но рослому санитару хватило: как
пустой мешок, он рухнул в высокую траву. Место было выбрано удачно: самое
глухое на территории больницы, так что опасаться прохожих не приходилось.
Время не ждало. В халате, снятом с "бесчувственного" Наума, и с
надежным прикрытием в лице главврача закрытого отделения Кронов
