- Да оставь ты меня в покое, наконец, мама!
Еще неделю назад и представить было невозможно, чтобы тихоня Оленька
повысила голос на мать. Выходя из спальни, Гудина-старшая недоуменно
пожала плечами. Что-то случилось, и кажется, дело серьезное.
В этот вечер, как ни странно, оказался свободен от всяческих
совещаний и прочих чиновничьих хлопот и Гудин-папа. Крупный партийный
работник, он и в смутное перестроечное время не отошел от дел. Так
сказать, пролагал пути к выходу из кризиса, боролся с хаосом.
Гудин с давних пор руководил людьми. Их число множилось с годами, а
болтовню о том, что ныне идеология утратила свое значение, он просто
пропускал мимо ушей. Дока партия жива, глупо думать о сдаче позиций, разве
что о выходе на новые рубежи. И вместе с тем он с недоумением осознавал,
что не в силах справиться с одним-единственным человеком. Еще больнее
становилось от того, что этот человек - самый близкий и дорогой.
- Что же это с Оленькой творится? Проморгали мы, Маша. Работа,
работа, а глаза поднимешь - и на тебе...
- А отцу бы положено...
- Положено! О чем ты говоришь? Раз тебе положены четырехкомнатная
квартира, дача и спецпаек, то, наверное, и мне следует за это чем-то
жертвовать. Если я работаю по двенадцать-четырнадцать часов без выходных,
то нечему удивляться...
- Конечно, для семьи у тебя никогда нет времени. Вот и жил бы со
своей партией, - Мария Петровна собралась было оскорбиться, но вспомнила о
серьезности ситуации. - У тебя один ребенок.
- Не сомневаюсь.
- Ну, так сделай же что-нибудь! Ты ведь многое можешь.
- В том-то и дело. Я все выяснил об этом Саше.
- Что, бросил ее?
- Четыре года назад он женился. Свадьбу сыграли, и ровно через три
недели родился ребенок.
- Шустрый парень.
- Куда шустрее, чем можно подумать. Его обвиняют в убийстве жены.
- Господи!
- А также и дружка, случайного свидетеля! И этот человек мог войти в
нашу семью!
- Что же с Олей-то теперь? И ты все это знал и молчал?
- Только сегодня позвонили из УВД, утешили. Видела бы ты глаза
Мохнача! Не начальник УВД, а кот шкодливый. Как же ему не посочувствовать
- влетало им от меня по партийной линии...
- Миша, да черт с ними всеми! Нам Оленьку спасать надо! Какое мне
дело до этого парня? Подумать только...
- Я думаю, он пошел на убийство, чтобы развязать руки. Жена,
наверное, его шантажировала. Ладно, разберутся, кому положено. А вот с
Оленькой надобно поговорить. Ты - мать, женщина, тебе и карты в руки.
В этот момент в комнату ворвалась взволнованная, задыхающаяся от
отчаяния Оля.
- Папа, милый, если бы ты знал! Я действительно его люблю! И не
смотрите на меня так! Он настоящий человек, и я не верю, что Саша мог
убить, помоги ему, ведь ты все можешь!
- И ты туда же! Влюбиться в душегуба - это же надо, черт побери! А
теперь - что?
- Да не убийца он! Но его осудят, если ты их не остановишь, утопят!
Папа, ну поговори с Мохначем!
- Как же! Он только того и ждет, чтобы меня достать, укусить. Еще и
посочувствует, когда я под зад коленом получу... Найдут, кто
посговорчивее.
- Ты ведь даже не пробовал!
- Опять - двадцать пять! У тебя свет клином на этом парне сошелся.
Ты, видно, не понимаешь, что есть вещи, которых я сделать не могу. Советую
тебе как можно скорее выбросить все это из головы. Если что не так -
следствие разберется...
Лицо Ольги стремительно побледнело. Мария Петровна едва успела
подхватить падающую без чувств дочь. Вдвоем осторожно опустили девушку в
кресло. Гудина-старшая бросилась к домашней аптечке. Привела дочь в
чувство, сунула мужу таблетку валидола. Принципиальный и жесткий на
службе, дома Михаил Степанович стремился избегать осложнений, и за всю
жизнь перед ним не возникало более мучительной дилеммы.
И снова гром дверей.
- Кронов, на выход!
Длинный узкий коридор. Мертвенное свечение ламп дневного света. Он
ничего не ощущал, кроме тупой покорности.
- Александр? Проходи, присаживайся. - Профессор, как и в первую
встречу, продолжал ворошить бумаги.
Наконец оторвался и прицелился в лицо Кронова сверлящим взглядом.
Саша постарался расслабиться. Идиотская улыбка и предельная внутренняя
собранность - единственный путь к выживанию. Раз ступив на него, Кронов
был готов пройти его до конца.
Он охотно предоставил профессору плести его обволакивающую паутину,
изображая безразличие и усталость. Но, очевидно, переиграл, потому что в
палату пришлось вернуться через манипуляционную. И снова - провал
сознания. После укола добраться до камеры все-таки успел, успел даже
взобраться на нары. Но на матрац рухнул, уже заботливо поддерживаемый
Эдиком.
Крупный, седой, широкоплечий, с отличной выправкой, он напоминал
отставного офицера или бывшего спортсмена. Лицо имел самое простецкое и
даже слегка глуповатое, что движению вверх вовсе не мешало. Миша Гудин
пошел по комсомольской линии еще в те годы, когда кличка "интеллигент"
означала сомнение в идеологической устойчивости человека. Миша же, не
мудрствуя лукаво, шел по прямому и верному пути, указанному партией. Его
твердость в следовании генеральной линии была вознаграждена по
достоинству. Пост секретаря горкома компенсировал многие и многие
маленькие неприятные вещи, которые подчас приходилось проделывать.
Опираясь на верных людей, на своем посту он чувствовал себя уверенно.
Не растрачивая попусту сил на борьбу с соперниками, занимался делом, да
так, что над его "трудовым алкоголизмом" посмеивались знакомые, но и в
открытую завидовали его положению. Этот раз и навсегда заведенный ритм - с
раннего утра до позднего вечера - приносил свои плоды. Изверившиеся за
долгие годы пустословия и бездействия народной власти, люди нетерпеливо
ждали конкретных поступков, помощи, и появление Гудина в президиумах
всяческих съездов, собраний, конференций воспринималось как неотъемлемая
часть его большой хозяйственной работы. И результаты его деятельности были
налицо: ремонтировались дороги и строились дома, выделялись средства и
материалы на ремонт школ и больниц, в темноте окраинных районов появлялись
дополнительные милицейские патрули, в магазины и рабочие столовые шли
товары и продукты... И за всем этим стоял секретарь горкома, народный
депутат Михаил Степанович Гудин.
От себя самого Гудин своих честолюбивых намерений не скрывал, благо в
основе его карьеры лежало Дело, а не кулуарные хитросплетения. Знали о его
планах и близкие. Чем выше взбираешься, тем больше возможностей, чтобы
протянуть людям руку помощи. Да, Гудин и сам любит комфорт и достаток, но
достичь их было проще всего, оставаясь обыкновенным секретарем. Только
теперь он по-настоящему ощутил боль от удара в самое ранимое и
незащищенное место.
Пасмурный день напоминал глухую позднюю осень. Да и действительно
лето уже кончалось. А для прогуливавшихся гуськом по бетонным, закрытым
сеткой вольерам людей в застиранных белесых пижамах кончалось не только
лето. Дворики, где гуляли больные, сверху просматривались конвойными.
Пролетела в недосягаемой вышине птичья стая. Кто бы не позавидовал их
вольному паренью? Кто-то затянул дребезжащим тенорком:
Дывлюсь я на нэбо, та й думку гадаю...
- Прогулка окончена! На выход - быстро!
Зеленый мундир возник раньше времени. Пижамы удивленно переглянулись.
- А ты давай налево, который пел! Послушаем тебя в другом месте...
Забегая вперед, следует отметить, что крики "певца" на "скатке" были
слышны и на соседних этажах, однако эти хриплые вопли идиллию в комнате
для медсестер нисколько не нарушали. Наташа, доверчиво склонив гладко
причесанную головку на красный погон, льнула к сержанту конвоя, чья рука
жадно ласкала ее. Заходясь сержант бормотал:
- Ты умница, Наташка! Вовремя позвонила, а то коридорные вообще мышей
не ловят. Спят на ходу. Эти психи сегодня поют, а завтра иди знай о чем
сговорятся...
Его перебил резкий зуммер телефона. Свободной рукой сержант схватил
трубку.
- Да! Слушаю. Здесь. Есть, - и, уже надавив пальцем рычаг: - Иди,
Наташка, твой профессор. Вечером в общаге увидимся.
Подарив на прощанье разлакомившемуся сержанту воздушный поцелуй,
девушка заспешила по лестнице вниз и уже через несколько секунд входила в
кабинет. Мимоходом коснулась старческого плеча, прижалась полной грудью,
ласково, словно извиняясь за опоздание, заворковала, докладывая, и
одновременно успевала заносить в свой "полевой" блокнот полученные
указания.
- Значит, по-твоему, есть отклонения в поведении? Ну, что ж... Но за
Кроновым продолжай наблюдать. И, пожалуй, добавь к хлорперидолу таблетку
тизерцина.
- Будет исполнено, Николай Арнольдович. В этой палате вообще
нездоровая обстановка. Может быть, следует кого-то из них изолировать?
- Верно мыслишь. А шашни свои брось - это я тебе серьезно говорю. Кто
тебе в институт поступить помог? Надо бы ценить.
- Ой, да что вы, Николай Арнольдович! Вы же у меня самый-самый. И
потом - кто говорил, что для того, чтобы все про человека знать, надо
уметь в душу заглянуть? Случайно, не один мой знакомый профессор?
- Ладно. Зайдешь через... - профессор глянул на циферблат золотых
часов, - через час сорок.
Благодарно сияя, Наташа выпорхнула из кабинета. Спустя считанные
минуты Кронов уже получал свою новую дозу. И снова провал - несколько
часов беспамятства.
И все же его мучения не могли сравниться с судьбой Эдика, ухищрения
которого с таблетками были в конце концов обнаружены медсестрой. За этим
немедленно последовали инъекции. Дозы возрастали, пока одна из них не
оказалась последней. Парень навсегда избавился от "спецфизиотерапии". В
палате у него случился страшный приступ судорог - такой, что даже
старожилы лечебницы поразились. А наутро завернутое в одеяло тело покинуло
палату. Поистине вмешательство в деятельность коры головного мозга - дело
тонкое, и что делать, если подчас сопротивление удается сломить только
вместе с самой жизнью?!
Реакция последовала мгновенно. По камерам пронесся глухой гул. Били в
стены, ломали мебель, жгли матрацы. Ярость и отчаяние перехлестывали через
край, но что они могли сделать против хорошо организованных и обученных
"хозяев". Полчаса спустя на территории замелькали солдатские каски,
скрываясь в облаках дыма и копоти, зашныряли по корпусу, перекрыли выходы.
Здание захлестнула пена из брандспойтов пожарных машин. И все равно едкий
дым душил, разъедал глаза, выковыривал из-под нар, где отчаявшиеся
"пациенты" пытались найти убежище. Обезумевшая толпа металась по
коридорам, устремляясь к перекрытым выходам. Под ее страшным напором
трещали и гнулись массивные решетки, кое-кто выбрасывался из окон.
Кронов довольно благополучно выпрыгнул со второго этажа, упав на
чье-то извивающееся, стонущее, обожженное тело. В дыму и пене ничего
ровным счетом не было видно. Но щиты и дубинки лупили и напирали вслепую,
домолачивая угоревших и ушибленных. Хруст костей, стоны раненых - одним
словом, конец света.
Только глубокой ночью спецотряд очистил территорию. Расплавленный
металл, обугленные стены... Утром стало известно, что "битва" унесла пять
жизней. Спецотряд выполнил задачу и вполне мог пожинать лавры. Ждали
своего и бунтовщики.
Для выявления зачинщиков подозреваемых растыкали по одиночным
камерам. Через зарешеченный, величиной с ладонь оконный проем слабо
