протекции исполняют любые прихоти сильных мира сего, не требуя взамен ничего
сверхЦестественного.
Посему я не мог не отозваться:
- "Наш друг смеет уверять, что видел ноги моей младшей сестры, или мы в
этом вопросе отдадим дань изрядной дозе рейнвейна, поглощенной сим
выдумщиком?" - я задал этот вопрос не моему обидчику, но моей пассии. Правда
таким тоном и голосом, что окружающие не могли не слышать его.
Все мы были немного навеселе, - я по армейскому и лифляндскому
обыкновению пил водку, в то время как курляндские шаркуны нагружались
рейнвейном - этим сбродившим компотом католического Рейнланда. Ни один
уважающий себя лютеранин не возьмет в рот капли сих поганых напитков. Мы
воспитаны исключительно на пиве и водке, в худшем случае - их смеси. Пить
кислый виноградный сок - обидно для нашей Чести.
А вот курляндцы предпочитают вина, - рейнвейн и мозель. Это всегда было
главным и почти законным основанием для дуэлей между лифляндцами и
курляндцами. Мы не пили их вина, они - нашего пива. Прекрасный повод
перерезать глотку ближнему своему.
Впрочем, такие дела не новы. Во Франции дуэльная лихорадка разразилась
сразу после Нантского эдикта, дозволявшего южанам-гугенотам молиться наравне
с католиками Севера. В Англии же резня внутри дворянства разразилась вслед
за "мирным" присоединением католической Шотландии к протестантской Англии. В
Пруссии кровь хлестнула на паркеты дворцов вместе с присоединением
католического Рейнланда к "лютеранской твердыне". Так что и матушкина
"Инкорпорация" дала свои кровавые плоды.
Вот и этот курляндский выскочка мигом почуял в моих словах вызов к
драке и теперь уже громко - для всего зала выкрикнул:
- "Увидеть ноги вашей сестры, - не проблема. Достаточно поехать в
Кемери и полюбоваться на то, как она плещется после дозы шампанского в
грязях, подобно любой протестантской свинье! А после этого купается в море в
чем мать родила, - в компании веселых кавалеров! Вся Рига то знает, да
боится сказать!"
Я, не раздумывая, бросил ему в харю перчатку:
- "Ваши слова - подлая ложь, и ты подавишься ими. Здесь и сейчас".
Мой враг со смехом отвечал:
- "Всегда к услугам - к чему терять время?!"
Нам тут же освободили место посреди танцевального зала и мы скинули
мундиры, оставшись: я в егерских штанах из армейского зеленого сукна, он в
щегольских кожаных лосинах; и белых рубашках - я из грубого лифляндского
льна, он - в курляндском батисте и кружевах. За пару месяцев до того я
присутствовал на подобной дуэли посреди танцев и по молодости удивился, -
зачем дуэлянты остались в одном исподнем? На что моя тогдашняя пассия
прошептала со стоном: "Ах, красное на белом - это так эротично!" Так что в
этот раз мне не надо было подсказывать снять мундир.
Господа офицеры тут же разбились на лифляндцев с курляндцами и стали
заключать пари и делать свои ставки, а милые фроляйн сбились в одну стаю и,
плотоядно облизываясь, и покусывая прекрасные губки, шептали:
- "Господи, как это ужасно!" - но толкались друг с другом, занимая
место получше.
Я был выше и крупнее своего противника, но на шесть лет моложе его и,
как следствие того - неопытен. У него же за плечами было уже две дуэли.
Посему, должен признать, я - малость побаивался.
К счастью, я быстрее моего врага смог справиться с нервами и на пятом
выпаде всадил ему "Жозефину" в левую половину груди - почти по рукоять.
Впоследствии выяснилось, что рапира прошла в пальце от сердца моего обидчика
и все для него обошлось. Но в тот миг я думал, что заколол его и, выдернув
шпагу из страшной раны, воскликнул:
- "В добрый путь, милостивый государь!" - он тут же рухнул на пол, как
подкошенный, а изо рта у него полезли кровавые пузыри.
Я к тому времени сам был оцарапан в левую руку и рукав моей рубахи
здорово пропитался кровью. Так что моя возлюбленная тут же бросилась ко мне,
собственноручно оборвала залитый кровью рукав и обвязала мою ранку дамским
платочком, впившись в меня с поцелуями, как черт в грешную душу.
Раненого тут же унесли с глаз долой, а кровавое пятно посреди залы
посыпали толченым мелом с опилками. Оркестр грянул самый непристойный и
развратный танец этих времен - австрийский вальс. Я подхватил мою одалиску
на руки и через мгновение все общество неслось по кругу в таком возбуждении
танца, что еще немного и пары занялись бы соитием прямо посреди зала, а
всякие следы недавнего инцидента стерлись нашими сапогами и дамскими
туфельками.
Но на душе моей было нехорошо. Стоило Дашке достичь пятнадцати лет, -
она на глазах распустилась и похорошела, как майская роза. Вокруг нее тут же
стали виться стаями кавалеры, которых я в шутку называл "опылители". Дашка
при сем заразительно смеялась, кокетливо играя глазками и напоминая, что ей
всего лишь пятнадцать.
Но я уже заставал ее за довольно двусмысленными играми в кругу ее
фрейлин - подружек по бабушкиному пансиону и молодых офицеров. Они в один
голос уверяли меня, что это обычные развлечения русского двора, к которым
все эти ангелочки привыкли с младых ногтей. А если вы знаете нравы моей
бабушки и ее двора - тут было над чем почесать голову.
Так что я с каждой минутой все больше терял душевное равновесие. Вскоре
я не мог уже думать ни о чем другом, кроме как о Дашкиных голых ногах и
обстоятельствах, при которых они демонстрировались публике. Тут я вспомнил
пару Дашкиных кавалеров. Их я частенько заставал за фривольными играми с
моей сестрой и они были зрителями давешней дуэли, но теперь - вдруг
испарились самым мистическим образом.
Кто-то подсказал мне, что оба молодых человека сразу после вальса,
завершившего мою дуэль, откланялись и ускакали в неизвестном направлении. Я
сразу же заседлал мою лошадь и приказал прочим моим сторонникам остаться с
дамами, - мы не хотим скандала и кривотолков. С собой же я взял только пару
кузенов - Бенкендорфов по крови, которым доверял, как самому себе.
Через полчаса мы были в Кемери, в доме, из которого мы вышибли
ненавистных Биронов сразу по завоевании Курляндии. Теперь этот особняк
принадлежал Рижскому магистрату. На этом основании в нем теперь отдыхала
исключительно наша семья и наши родственники и знакомые.
Слуги при нашем виде разбежались в ужасе. Столовая была в ужаснейшем
беспорядке. Стол пуст, но стулья раскиданы по всей зале, а на скатерти полно
крошек и пятен от еды и питья. На кухне я приказал накинуть петлю на крюк
для свинины и только после этого мне открыли шкафчик с вином и пустой
посудой. Я насчитал там с гору пустых бутылок из-под шампанского, - из
полудюжины еще попахивало свежим алкоголем. Я спросил, кто пил вино и старый
мажордом, вечно прислуживавший нашему дому, пал на колени и с дрожью в
голосе признался, что - пригубил малость.
Я поднял старика с колен за шиворот и заставил дыхнуть. Наш верный
слуга был трезв, как стекло, и я процедил сквозь стиснутые зубы:
- "Спасибо за службу, верный пес. За обман - лично будешь пороть
розгами эту сучку, если я найду ее виноватой. Понял?" - старик, дрожа всем
телом, и часто крестясь, покорно кивнул головой. Мы же с моими кузенами
поскакали в наш домик на взморье - в трех верстах от особняка в Кемери.
Там все было тихо и покойно. Мирно потрескивал камин, у мягкой
постельки с двумя взбитыми подушечками стоял ночной столик с приборами на
двоих и ведерко со льдом, в коем плавала бутылка шампанского. В вазочках
лежали фрукты, в блюдечках - заветривались ломтики сыра со слезой и красная
рыбка. Сильно пахло жасмином с пачулями.
Я молча вышел из этого гнездышка и в гробовой тишине сел на свою
лошадь. Служанки с нескрываемым ужасом наблюдали из всех щелей за каждым
моим движением. В душе моей свирепствовали все силы ада.
Я прибыл в наш рижский дом, сестрины девки пытались загородить дорогу в
ее покои, но я их расшвырял в стороны, как котят. Кузены встали на часах у
дверей в спальню. Я же вошел к негоднице.
Здесь попахивало перегаром от шампанского и мускатными орешками.
Несчастная разгрызла целую пригоршню в надежде отбить предательский запах. Я
откинул одеяло, - Дашка лежала в ночной сорочке, сжавшись калачиком и
усердно делая вид, что крепко спит. Я не поверил ей:
- "Сударыня, я не буду пороть вас... Это бесполезно и бессмысленно, и
только добавит грязи к имени нашей семьи.
Кто-то из ваших друзей слишком распустил свой язык. Сейчас вы назовете
имена всех ваших кавалеров, не указывая, кто именно из них... уже.
Я обещаю, с их головы волоса не упадет, ибо мне дороги желания моей
сестры, как - мои собственные. У всех, кроме одного-единственного. Надеюсь,
вы не будете на меня в обиде за такую вольность. Итак, я вас слушаю".
Моя сестренка вскочила с постели, обвила меня руками, и рыдая от
счастья и облегчения, прошептала:
- "Ты правда - не сердишься на меня? Ты - такой славный!"
- "Сержусь. В другой раз выбирай себе менее говорливых любовников".
- "Ты обещаешь, что не тронешь никого, кроме - предателя?"
- "Нет. Возможно - таких говорливых более одного. Тогда я им всем
собственноручно вырву... сама знаешь что. Но - только у них. Обещаю".
Тогда моя сестра во всем призналась. Список вышел значительным и я чуть
в сердцах не надавал ей оплеух с вопросами, - со сколькими из них она уже
переспала, но...
Мне понравилось, что спальня в домике на взморье была приготовлена для
двоих. Раз женщина в ее возрасте уже умеет заниматься любовью с понятием и
расстановкой, - сие означает - она созрела. А спорить с Природой в сих делах
- глупо. Тем более - глупо ссориться из таких пустяков с родимой сестрицей.
Выяснить, кто из Дашкиного списка раскрыл рот, труда не составило.
Большинство поклонников были юноши благоразумные и, памятуя о нравах нашей
семьи, не афишировали личных побед. За вычетом одного малого, который любил
выпить лишку и под влиянием алкоголя терял голову.
Кстати, Дашка оказалась умна и не спала с этим субчиком. Держали же его
при себе за веселость нрава и легкость характера, - он немало смешил честную
компанию своими забавными выходками.
Как только я установил виновника сих неприятностей и определил слабые и
сильные стороны его характера, у меня созрел план мести сему господину.
План, совершенно обеляющий мою сестру и Честь нашей семьи.
У нашей семьи был в Риге один любопытный дом - лавка. Вернее, - три
лавки. В каждой из лавок была потайная дверка, которая вела на второй этаж
этого большого, вместительного здания.
Из одной вы попадали в прелестный будуар с роскошным альковом на десять
человек и всеми нужными в галантных делах причиндалами. (От бронзовой ванны
и сладких помад, до... стальных оков и набора плеточек - для поклонниц
неистового маркиза.) Многие из прелестниц обменяли мое золото на свое
главное девичье достояние - именно в этой кровати.
Из другой лавки крутая потайная лестница вела в уютную столовую с
батареей бутылок лучших вин, которыми нас только одарила Природа. Здесь же
был обеденный стол, стулья, ломберный столик с мягким диванчиком и комплекты
карт и костей. (Иные любят вист и попойку крепче девиц.)
Из третьей лавки гости поднимались в огромный кабинет, забитый книгами,
шахматами и научными журналами, а на спиртовках рядом пыхтели изогнутые
реторты и кофейники. (В природе встречаются и такие...)
Задние стены алькова, столовой и лаборатории были украшены огромными
зеркалами. С другой стороны трех стен с зеркалами была еще одна комната, в
которую имели доступ только мы с матушкой и наши верные слуги. Там были
