есть, подумал он.
Неожиданно в глубине коридора, со стороны лестницы, ведущей в нижние
этажи, раздался раскатистый с хрипотцой хохот, послышались неуверенные
шаги по металлическим ступеням, затем тяжелый удар, грохот падения и новый
взрыв хохота - уже откуда-то издалека.
Подняв свечу повыше, Улисс направился к лестнице. На площадке уже
никого не было, но снизу доносились отдаленные звуки и голоса. Улисс стал
осторожно спускаться по ржавым ступеням и вдруг увидел на одной из них
глубокую свежую вмятину. "Ого!" - подумал он, наклонившись над ней.
Головой такую выемку не сделаешь, нужно жахнуть изо всей силы дубиной,
окованной железом, или, на худой конец, камнем.
Улисс пожалел, что не прихватил чего-нибудь в этом же роде, но
продолжал спускаться. Он твердо решил выяснить, что за люди обитают в
Большой Яме. Старуха Канитель сказала ему неправду, но, как казалось
Улиссу, не для того, чтобы его обмануть, а для того, чтобы уберечь от
чего-то. От чего? Похоже, сейчас это станет ясно.
В коридоре третьего подземного этажа тоже было пусто и тихо, только
капала где-то вода. Порыжевшие железные двери с болтами, рукоятками,
иногда с наружными запорами, тянулись по обеим сторонам коридора.
Интересно, почему во время войны здесь так никто и не поселился,
подумал Улисс. Целый город погиб в двух шагах от Большой Ямы, и никому из
жителей не пришло в голову спастись. Может быть, они успели? Или ничего не
знали о Яме? А может быть, их просто не пустили сюда? Дед как-то
рассказывал, что Яма была закрыта, когда охотники наткнулись на нее
неподалеку от развалин города. Не один месяц пришлось повозиться, прежде
чем удалось в нее проникнуть. Но никаких припасов в Яме не оказалось,
наверное, перед войной их не успели завезти...
- Ох! - явственно послышалось вдруг из-за ближайшей двери.
Улисс вздрогнул.
- О-о-ах! - повторил кто-то таким голосом, будто обливался ледяной
водой, задыхаясь от восторга.
- Кто там? - громко спросил Улисс, пытаясь открыть дверь. Но она была
заперта. Голос смолк, слышалось лишь чье-то напряженное сопение. Улисс
ударил в дверь кулаком.
- Откройте, эй!
Никто не ответил ему. Вместо этого из-за соседней двери раздался
вдруг протяжный стон. Улисс метнулся туда, но и эта дверь была заперта
изнутри. Стон повторился. С другого конца коридора донесся чей-то
надрывный кашель.
- Кто там есть? Отзовитесь! - кричал Улисс, колотя во все двери. Одна
из них поддалась, и он неожиданно оказался в тесной пустой комнате с
низким потолком и бетонными стенами. Грязный худой человек сидел на полу
комнаты, сжимая в руке маленький флакончик из тонкого стекла. Увидев
Улисса, он поспешно сунул флакончик в рот и с хрустом принялся его жевать.
На лице его появилась блаженная улыбка.
- Ты кто? - спросил Улисс, отступая.
- Тес! - человек приложил палец к сочащимся кровью губам. - Разве ты
не знаешь? Осока снова выбралась из шахты. Она бродит по этажам и собирает
всех, чтобы увести с собой. Слышишь? Она идет сюда!
Улисс вдруг в самом деле услышал приближающиеся шаги.
- Осока идет сюда, - повторил человек и, не отрывая взгляда от двери,
ползком попятился к противоположной стене.
Улисс обернулся. Он был настолько ошеломлен происходящим, что,
наверное, не удивился бы, если бы в самом деле увидел погибшую весной
старшую дочь Канителей.
Но в дверях появилась не она. Поигрывая огромной, окованной железом
палицей, в комнату вошел Шибень, старый приятель Улисса, один из городских
сторожей.
Улисс расхохотался:
- Шибень! Ты как здесь? Решил все-таки со мной идти? Вот молодец! Тут
у них, знаешь, что-то странное творится, я чуть не тронулся - ничего
понять не могу!
Шибень остановился у двери и, прищурившись, с ног до головы окинул
Улисса насмешливым взглядом.
- Ты зря становишься на задние лапы, свирепень, - произнес он
каким-то чужим, сдавленным голосом, - от этого ты стал меньше, и я все
равно убью тебя.
Он поднял дубину и начал осторожно подступать к Улиссу. В глазах его
застыла спокойная уверенность, как у опытного лесоруба, примеривающегося
свалить подходящее дерево.
- Что с тобой, Шибень? - испугался Улпсс. - Ты не узнаешь меня?
- Просто удивительно, - сказал Шибень, медленно приближаясь, - как ты
похож на одного парня.
Ты всегда становишься похожим на тех, кого сожрал, свирепень?
Улиссу стало страшно. Он боялся не дубины Шпбня, а его глаз,
бессмысленно задумчивых, будто незрячих. Он почувствовал вдруг страх перед
этой комнатой, перед худым, грязным человеком, бьющимся в судорогах у
испачканной кровью стены, он почувствовал себя погребенным в Большой Яме,
как в могиле.
- Шибень, ты что? Очнись! - повторял он в отчаянии. - Это же я,
Улисс!
- Улисс, - задумчиво произнес Шибень, продолжая наступать, - Улисс
был настоящий охотник, да! Он ничего не боялся, даже в новые земли
собирался идти... Только потом передумал. Я, говорит, лучше пойду в
Большую Яму. Старуха Канитель меня любит, она отдаст мне все ящики, и я
открою их, и все ампулы будут мои! - в глазах Шибня загорелся ужас, он
перешел почти на крик. - И я, говорит, буду разламывать их, одну за
другой, и пить сок! И никому! Никому! Никогда! Ни капли не дам
попробовать!
Он выкрикивал слова и трясся, как в лихорадке.
Слезы текли по его щекам, дубина выпала из рук, но он этого даже не
заметил.
- Одну за другой! - кричал он, беспорядочно размахивая руками, будто
отбиваясь от невидимого врага. - Никому! Ни капли! Он все выпьет сам! Так
нельзя. Неправильно так! Все хотят! Я хочу, я!
И, закрыв руками лицо, Шибень разревелся. Он долго, всхлипывая,
бормотал что-то неразборчивое, а затем вдруг умолк, поднял глаза на Улисса
и спокойно произнес:
- И тогда мы убили тебя, Улисс. Выследили и убили. Сначала сломали
твои лыжи и унесли еду, а потом разбудили свирепня...
- Но зачем? - прошептал Улисс. Он испытывал и жалость, и ужас
одновременно.
- Мы боялись, что ты заберешь наши ампулы, - просто сказал Шибень, -
старуха и так дает их очень редко. А тебя она любила и могла отдать все
сразу.
- Да какие еще ампулы? - Улисс схватил Шибня за плечи и тряхнул изо
всех сил. - Ты можешь мне объяснить, что это такое?
- Я объясню, Улисс, - послышалось вдруг от двери. В комнату вошла
Канитель.
- Вот, посмотри.
Она протянула Улиссу уже знакомый ему стеклянный флакончик. Точно
такой же на его глазах сжевал неподвижно лежавший теперь на полу грязный
человек.
- Это называется "ампула", - сказала старуха. - Осока нашла несколько
ящиков таких штук где-то в нижних этажах. Она попробовала этот сок
раз-другой, а потом стала всем говорить, что он очень вкусный, угощала и
Шибня, и Вихра, и Проныру тощего, да и других... В общем, всем, кто к нам
приходил, она этого сока дала отведать. Одни плевались и больше не хотели
и пробовать, другие говорили, что, мол, ни то ни се, но потом снова
приходили и просили угостить. Когда-то я такие ампулы видала еще в
Убежище, и было в них лекарство, поэтому и не ждала никакой беды, думала
даже, полезные они. Мне ведь невдомек было, отчего Осока стала вдруг
меняться на глазах, есть ничего не хотела, исхудала вся... А по ночам
встанет и ходит, будто ищет что-то. Окликнешь - не обернется, только
разговаривает сама с собой. Пробовала я ее лечить, да все без толку. Одна
ей радость - разломит ампулу, сок высосет и уходит скорей куда-то в нижние
этажи. Забиралась в самую глубь, да однажды и совсем не вернулась.
Бросилась я искать, к шахте спустилась, но нашла только одежды клок, да
пролом в настиле - гнилой он совсем, перекрытие ржавое, а под ним ничего
нет до самого дна.
А эти, - старуха кивнула на Шибня, - как и раньше, что ни день,
приходят и требуют, дай им ампулу, и все тут. Мясо приносят, дрова, воду
чистую где-то достают, последнее из дому волокут - только ампулы давай. Да
и не дай попробуй. Бешеные ведь делаются - убьют и не заметят.
Уж как я обрадовалась, что ты не за гадостью этой пришел, что уходишь
завтра и с компанией здешней не свяжешься! Ведь никак мне с ними не
справиться - звери уже, а не люди. Плюнула бы на все да и ушла куда глаза
глядят, да боюсь, ящики эти они найдут и в Город притащат. Что же будет
тогда? Конец Городу. Он и так еле жив, а то и вовсе вся жизнь
прекратится...
- Жизнь! - просипел вдруг Шибень. Он не отрываясь смотрел на ампулу в
руках Улисса. - Что ты городишь, старуха! Никакой жизни не бывает! Только
сны. Один страшный, длинный - там снег, холод, свирепень, уроды. Целый
город уродов! Там кругом отрава, и Яма, и старуха, и ампулы, и стены, и
потолки, и темень, шахта! Там страшно. И хочется только проснуться... А
другой сон... Там не так. Там солнце и тепло. И цветы. Знаешь, что такое
цветы? И я не знал, а там увидел. И земля там - огромная, и никаких
Мертвых Полей, беги, куда хочешь. Или лети. Я там летаю много... Летишь! А
под тобой цветы. И вода - прямо из ручья. И небо - не серое, и не черное,
как у вас, а такое, знаешь... Другое совсем. А вы тут... Эх! Не надоело
вам? Так и будете всегда в одном сне? Удавиться ведь легче! Проснитесь,
дураки! Как же вы не понимаете, что лучше там умереть от счастья, чем
сдохнуть здесь в стылой конуре? Как же вы... Эх! Да что с вами говорить!
Шибень вдруг бросился к Улиссу и выхватил у него ампулу. Потом,
проворно отбежав в дальний угол, он дрожащими пальцами отломил стеклянную
головку и стал поспешно высасывать из ампулы содержимое.
- Не надо, Шибень, не пей, погоди! - крикнул Улисс. Но Шибень уже не
обращал на него внимания.
С отсутствующей улыбкой он лег на пол, отвернулся к стене и замер...
...Ящики оказались удивительно тяжелыми. Улиссу приходилось брать их
по одному и осторожно, чтобы не рассыпать ампулы, спускаться по крутым
железным ступенькам. Он боялся надолго оставить их без присмотра, хотя
знал, что в Яме все спят, успокоенные нооой порцией "сока". Последней
порцией, подумал Улисс, нащупывая ногой ступеньку. Как хотите, ребята, а
больше вам этой отравы не пить.
- Ну почему отравы? - возражал голос Шибня, все еще звучавший в ушах,
- ты сам-то пробовал? Ты попробуй сначала, а потом уж говори - отрава...
Дурак! Зачем куда-то идти, зачем искать новые земли, когда я тебе и так
могу сказать: да, новые земли есть. Да еще какие! Без конца-края, без
снега, без горя! Вот они, у тебя в руках! Разломи только ампулу - и они
твои!
Улисс мотал головой, отгоняя голос, но он не отставал:
- Одну только ампулу! Ну что тебе будет от одной? Заглянешь - и
назад. А уж остальные можешь выбрасывать, бить и топтать, сколько злезет.
Потом.
- Нет! Нельзя! - рычал Улисс, борясь с очередным ящиком, не входившим
в узкий дверной проем. - Если я не выброшу их сейчас, больше уж никто не
сможет!
И ампулы попадут в Город, подумал он. И Город умрет, И не станет
больше людей, как будто зря уцелели в войну их предки, как будто зря они
сами приспособились к жизни на холодной и отравленной земле.
Протащив последний ящик по коридору, ведущему к шахте, Улисс, кряхтя,
взгромоздил его на остальные и в изнеможении опустился на пол.
- Ну вот и все! - сказал он, вытирая пот со лба.
Все пять ящиков стояли теперь один на другом у самого края пролома.
Стоило легонько толкнуть эту башню плечом...
Но Улисс не спешил. Тихий голос Шибня снова зазвучал у него в ушах:
- Ты боишься, что Город умрет. Но ведь он и так умирает. Долго
