Такой не может быть лыжня, проложенная одним человеком по свежему снегу!
Она же так накатана, будто по ней ездили туда-сюда несколько раз!
А это значит... Улисс в растерянности опустился на снег. Это значит,
что здесь были люди! Люди обокрали его! Они пришли сюда вслед за ним,
сломали лыжи, забрали продукты и, тщательно уничтожив следы, укатили
обратно в лес. Но кто? Кто мог это сделать?
И зачем? За что? Никогда ни у кого в Городе не возникало между собой
такой вражды. Даже из-за женщин. Неужели это чужие? Но что им было нужно
от него? Если они видели в нем врага, почему бы просто не подстеречь его и
не убить? Значит, им нужно было только лишить его возможности идти дальше?
Почему?
Улисс не находил ответа ни на один из этих вопросов.
И самое главное, он не знал, что теперь делать. Прятаться от врагов?
Или искать их и драться? Или попробовать объясниться? Но на все это нужны
силы, нужна способность быстро передвигаться, а какое может быть движение
по шею в снегу?
И все же нужно идти к Яме, решил Улисс, другого выхода нет. Высоко
поднимая ноги, он двинулся наискосок по склону холма, постепенно удаляясь
от таящей теперь опасность, ведущей к врагам лыжни...
Улисс сидел, прижавшись спиной к дереву, и тяжело дышал. Было уже
совсем темно, ветер утих, и в лесу стояла мертвая тишина, по крайней мере
Улисс. ничего не слышал, кроме лихорадочного стука собственного сердца. Он
миновал уже первые развалины - остатки построек в окрестностях Большой
Ямы, но до нее самой все еще оставалось отчаянно далеко.
Когда-то здесь тоже был город, думал Улисс. Жители строили странные
большие дома со стеклянными окнами и двери делали во весь рост, а то и
больше, словно не боялись ни вредных дождей, ни ураганов, ни холодов.
Правда, говорят, тогда было теплее, солнце чаще появлялось на небе, и
совсем не было пыльных бурь. Кто знает? Может, и не было. Теперь разного
наговорят, только слушай, да не верится что-то во все эти россказни. Ведь
это когда было? До войны? А те, кто войну пережил, умерли почти все еще в
Убежище, наружу и носа не показывали. Это уж потом дети да внуки их
насочиняли, как до войны было хорошо, да тепло, да какая чистая вода. Да
если бы уж так им было хорошо, разве взорвали бы они все это собственными
руками?
Со стороны громоздящихся невдалеке развалин вдруг послышался шум,
будто со стены посыпались мелкие камешки. Улисс насторожился, вглядываясь
а темноту. Иззубренные обломки здания черной кучей проступали на фоне чуть
более светлого неба и мерцающего под ним снега. Шум повторился. Снег
заскрипел под чьими-то грузными шагами, и от развалин отделился темный
громоздкий силуэт.
Свирепень, отрешенно подумал Улисс. Ну вот и все.
Зверь приближался, двигаясь не прямо к нему, а немного в сторону,
видимо, он еще не заметил Улисса. Но у свирепня отличный нюх - Старый Дым,
за которым зверь шел три дня и три ночи, мог бы подтвердить это, если б на
четвертый день, у самой стены Города свирепень его не догнал.
Вот сейчас он учует поблизости человека, остановится, принюхается и
резко повернет сюда. Улисс замер, изо всех сил прижавшись спиной к дереву,
словно пытаясь врасти в него, и, скосив глаза - страшно было даже подумать
о том, чтобы повернуть голову, - не отрываясь следил за темной тушей,
приближавшейся большими прыжками. Уже совсем близко это огромное черное
пятно, и слышен его храп, и кажется, что земля и дерево за спиной
сотрясаются от его прыжков, и хочется вскочить и с криком броситься ему
навстречу и бить, бить, бить копьем в его тупую, равнодушную морду и в
ненасытную пасть!
Но Улисс не вскочил и не закричал. Впившись ногтями в шершавую кору
дерева, он продолжал неподвижно сидеть, лишь беззвучно шевеля губами...
И свирепень прошел мимо. Уже стих вдалеке его храп и неслышно было
шума прыжков, а Улисс все не мог оторваться от дерева, он забыл, куда и
зачем шел, и чувствовал лишь, как ползет по шее холодная капля пота.
Прошло немало времени, прежде чем он снова стал нормально соображать.
Осторожно поднявшись, Улисс огляделся по сторонам. Ни малейшего движения
небыло заметно вокруг, мертвая тишина снова усталовилась в лесу. Свирепень
ушел. В том, что это был он, Улисс не сомневался, ему уже приходилось
видеть со стены Города тяжелые прыжки зверя и слышать его храп, эхом
разносящийся над снежным полем. Как мог он не учуять человека, пробежав
мимо него в каких-нибудь десяти шагах? В это трудно было поверить.
Впрочем, опасность еще не миновала, зверь оставался где-то
поблизости. Тревога снова охватила Улисса, ведь свирепень ушел в сторону
Большой Ямы, как раз туда, куда и ему нужно было идти. Ходить по пятам за
свирепнем - не самое приятное занятие, но - Улисс уже не в первый раз
убедился в этом сегодня - другого выхода у него нет.
Не спеша, словно бы нехотя, он снова зашагал, или, вернее, пополз по
снегу, и скоро приблизился к пропаханной зверем борозде. Идти здесь было
немного легче, и Улисс двинулся вперед быстрее, но все еще неуверенно, Не
стоит торопиться, думал он, когда идешь вслед за свирепнем.
Но что это? Совсем рядом со следом Улисс заметил вдруг ровную прямую
полосу, убегающую в ту же сторону, куда шел свирепень. Лыжня! Опять лыжня!
И ведет, конечно, прямо в Большую Яму. Так вот почему зверь не заметил
его. Он бежал по свежему следу человека! Но кто был этот человек? Не тот
ли, что ограбил Улисса днем? Уж не поселились ли в Яме какиенибудь новые
жильцы? Что ж, похоже на то. Может быть, они даже не из Города. Может
быть, они оттуда, Из-за Мертвых Полей.
Улисс прибавил ходу. Нужно с ними встретиться. Кто бы они ни были -
ему нужно с ними поговорить...
След привел Улисса прямо ко входу в Яму, однако лыжня исчезла раньше
- свирепень затоптал ее. Самого его тоже не было, судя по следам, он
покрутился перед входом, погрыз колпак и ни с чем убрался в лес.
Маленькая круглая дверца оказалась не заперта, и Улисс протиснулся в
тесный тамбур. Дошел, подумал он. Все-таки дошел. Что бы тут ни творилось,
свирепень остался снаружи.
Он отыскал вторую дверцу, ведущую из этого тамбура в другой,
побольше, - с горящей свечой на подставке и с крюками для одежды. На
крюках висело несколько старых, облезлых курток и тулупов. Улисс стянул
свою куртку, хорошенько вытряхнул ее и тоже пристроил на крюк. Пришлось
оставить и копье, бродить с ним по тесным, извилистым коридорам Ямы
неудобно, и пользы-то от него мало, да и непривычно как-то входить в дом с
оружием, охотиться пришел, что ли?
Улисс пристроил копье в углу и, отвалив тяжелую металлическую дверь,
выбрался в коридор, кольцом охватывающий помещения верхнего этажа.
В коридоре было пусто, но со старухиной кухни (Улисс хорошо знал, где
она находится) доносилось позвякивание посуды и тихий стук ножа по доске,
Улисс направился туда. Дверь в кухню была приоткрыта, и он увидел саму
старуху Канитель, спокойно нарезающую какую-то зелень для супа. На плите
перед ней стоял большой ворчащий горшок, накрытый крышкой. Из-под крышки
вырывался белый пар, чудный мясной запах наполнял всю кухню. Улисс
сглотнул слюну. Он открыл скрипучую дверь, вошел и остановился у порога.
Старуха искоса взглянула на него, но продолжала работать ножом.
- Ну, чего пришел? - проворчала она. - Вниз иди, нечего тебе тут
делать!
- Бабушка Канитель, ты меня не узнаешь? - спросил Улисс.
Старуха вдруг замерла, выронила нож и медленно повернула к нему
голову.
- Улисс, сынок! - ахнула она, всплеснув руками. - Да это никак ты!
- Я, бабушка, - облегченно рассмеялся Улисс.
Увидев, как обрадовалась старая Канитель, он почти забыл все свои
тревоги, - конечно, я! А ты думала кто?
- Да как же ты выбрался ко мне? Вот радостьто! - продолжала старуха,
пропустив его вопрос мимо ушей. - А Ксаночка-то где же? - она вдруг
осеклась.. - Ах, да...
Улисс промолчал.
Канитель пригорюнилась, словно что-то вспомнила.
Выцветшие ее глаза смотрели куда-то вдаль.
- У тебя кто-нибудь живет? - спросил Улисс.
Старуха покачала головой.
- Нет. Кому тут жить? Одна я теперь осталась.
И пора бы помирать, да все смерть не берет. Молодых вон берет, а меня
- нет...
- Странно. А я видел, лыжня к двери подходит...
- А, это! - Старуха махнула рукой и отвернулась.
- Навещает кто-нибудь? - спросил Улисс, глядя, как Канитель бесцельно
перекладывает с места на место кучку сушеных грибов.
- Нет, - снова ответила она, - никого тут нет.
- А как же лыжня?
Старуха пожала плечами.
- Ну как... Сама это я... За дровами ходила. Печку-то надо топить,
нет? Ты лучше скажи, - она внимательно посмотрела на Улисса, - сам-то
просто так пришел, проведать? Или по делу?
- По какому делу? - не понял Улисс.
- Ну откуда ж мне знать, какие у вас, у молодых, дела? Тебе небось
видней.
- Да я и по делу тоже, - сказал Улисс, - тут вот какая история,
бабушка...
И он принялся рассказывать ей о том, куда идет и что случилось с ним
сегодня. Старуха только качала головой, слушая его. Затем, ни слова не
говоря, подошла к плите, налила большую миску супа с мясом, поставила ее
на стол и вручила Улиссу деревянную ложку.
Жадно прихлебывая и обжигаясь вкусным горячим варевом, он продолжал
рассказывать.
Проход через Мертвые Поля не произвел на Канитель особого
впечатления. Гораздо больше заинтересовал ее тот факт, что Улисс
собирается завтра утром покинуть Яму и идти дальше.
- Ну, правильно, - сказала она, как показалось Улиссу, обрадованно, -
раз уж пошел, чего здесь сидеть? С утра-то, за день целый, можно далеко-о
уйти!
А лыжи я тебе найду, не беспокойся. У меня хорошие есть, от сына еще
остались...
На ночлег Канитель устроила Улисса в одной из комнат второго
подземного этажа.
- Ну вот, - говорила она, растапливая маленькую железную печку, - тут
тебе и лежанка, и одежда койкакая, холодно будет - подкинь полешко-другое,
а я пока соберу в дорогу что-нибудь поесть...
Она направилась шаркающей походкой к двери, но, выходя, обернулась,
словно хотела и не решалась что-то сказать.
- Утром я тебя разбужу, - заговорила наконец старуха, - а ты вот
что... Тут на двери защелочка есть, так ты ее накинь... Я когда приду,
постучусь вот так - ты и откроешь...
- Да зачем все это? - удивился Улисс.
- Ну как зачем? - пожала она плечами. - От сквозняка, понятное дело.
Тут иной раз, бывает, так дунет, что еле на ногах устоишь.
Улисс что-то не помнил таких случаев из своих прошлых посещений
Большой Ямы, но спорить не стал.
Теперь, после сытной еды, ему больше всего на свете хотелось спать.
Поэтому, закрыв дверь за старухой, он повернул защелку и, повалившись на
лежанку, сразу уснул.
Его разбудил шум в коридоре. Что-то тяжелое прокатилось по полу и,
ударившись о стену, со звоном раскололось. Послышались быстро удаляющиеся
шаги, и все стихло, но из-под двери потянуло вдруг едким противным
запахом. Улисс поднялся с лежанки, зажег в печи от еще тлеющих углей
короткую свечку и, приоткрыв дверь, выглянул в коридор. На полу возле
двери он увидел лужу темной маслянистой жидкости и осколки стеклянного
сосуда. Улиссу редко доводилось видеть настоящее стекло, поэтому он
опустился на корточки и с интересом стал рассматривать эти удивительные
осколки, прозрачные, как льдинки, и острые, как нож.
Но испарения темной жидкости нестерпимо били в нос и заставляли
слезиться глаза. Улисс закашлялся и отошел от лужи. Кто-то здесь все-таки
