не пойдет он, не рассказывай ты мне. Что я Деда не знаю, что ли?
Подзуживает только вас, дураков молодых. Ты лучше затею эту из головы
выбрось, успеешь еще шею свернуть. О нас вот с ней, о родных лучше подумай
а то на уме дурь одна...
Улисс не спорил. Да и о чем спорить? Верно тетки говорит - все это
одна дурь. Сам ведь только что Деду доказывал, что дурь. Плюнь, забудь и
живи, как жил. Да в том-то и дело, что жить, как жил, больше невозможно.
Сил нет. Разве можно жить, глядя на вымирающий Город? Легче уж пробираться
Мертвыми Полями. Разве можно жить, прикидывая, сколько дней осталось до
смерти Ксаны? Лучше уж с копьем на свирепня...
- Жениться тебе надо, - тихо произнесла Ксана.
- На ком? - равнодушно спросил Улисс. Он вдруг подумал: как,
наверное, хорошо было раньше, лет пятьдесят назад, когда всем казалось,
что жизнь понемногу налаживается, что Город - это надежно и надолго.
Люди охотились, чтобы иметь припасы на будущее, женились для создания
семей, рожали детей для продолжения рода, строили стену ради жизни
Города...
Теперь все то же самое делается с единственной целью - отодвинуть
немного неизбежный конец, который все равно скоро наступит. Будущего
теперь нет. Его, конечно, не было и пятьдесят лет назад, но тогда об этом
никто не знал. Было ли оно вообще когда-нибудь у людей, это будущее?
Наверное, было, только очень давно, когда от них еще что-то зависело. От
тех, что остались после войны, не зависит уже ничего.
Война не уничтожила сразу всех, как это, вероятно, намечалось по
плану, но люди все-таки добились своего - послевоенное столетие будет
последним для человека. Или, но крайней мере, для Города. Возможно,
население каких-нибудь других, далеких земель протянет дольше, но какое
это имеет значение для Города, отрезанного от них Мертвыми Полями и таким
же мертвым океаном?
- Да что же, на ком? - заговорила тетка. - Хроманя вон подрастает.
Девка работящая, и ты бы, глядишь, остепенился...
- Так она и без меня работящая, - пожал плечами Улисс, - я-то здесь
при чем?
- Ну, как это - при чем? - сказала тетка. - Может быть, дети у вас
будут...
Тяжелый удар вдруг потряс дощатую перегородку в углу, послышалось
громкое сопение, звякнула цепь, и над перегородкой показалась голая
безглазая голова Увальня. Он потянул воздух ноздрей, широко разинул рот и,
роняя слюну, издал пронзительный вопль.
- Сейчас, сейчас! - тетка кинулась к плите.
Улисс налил в плошку воды и, сунув ее в трехпалые лапы Увальня, вышел
за дверь...
Солнце ярко светило сквозь голые ветви деревьев, было морозно и тихо,
только вдалеке посвистывала какая-то птица. Снег в лесу свежий, рыхлый, не
то что плотный наст в полях вокруг Города, и если бы не Дедовы лыжи,
Улиссу пришлось бы барахтаться в нем по пояс.
Он уже немало прошел с тех пор, как рано утром, простившись у ворот с
Дедом, отправился в путь.
- Может, еще с мужиками потолкуем? - говорил Дед, помогая ему
укрепить на спине мешок. - Собрать хоть человек пять, ну хоть троих -
путь-то неблизкий... А?
Улисс промолчал. За последние десять дней он переговорил чуть ли не
со всем Городом, убеждал, объяснял, соблазнял, ругался, просил, но только
окончательно убедился - с ним никто не пойдет. Одни откровенно
сознавались, что боятся свирепня и Мертвых Полей, другие просто не верили
в новые земли. Были и такие, которых затея Улисса встревожила, они назвали
ее вредной дурью и пригрозили принять меры, если он не выкинет чтот бред
из головы.
- Эх, я бы сам пошел! - в отчаянии махнул рукой Дед. - Но куда! Под
ногами только путаться. Не гожусь уж ни на что, свирепню разве на корм?
Тьфу, не будь перед дорогой помянут!
- Пора, - сказал Улисс, подавая ему руку, - ты к моим заходи, не
бросай их.
- Не беспокойся, - закивал Дед, - без дров, без мяса не оставим. Сам
только возвращайся.
- Ладно, пошел я. - Улисс взял копье, оттолкнулся им, как шестом, и
выехал за ворота.
- Ты, это!.. - крикнул ему вслед Дед.
- Ну?
- Если людей встретишь, ты скажи им!
- Что сказать?
- Ну... Скажи им, что мы... Тут. Понял?
- Понял, скажу! - крикнул Улисс и побежал, скользя лыжами по
сверкающему снегу...
Места, по которым он теперь проходил, были ему хорошо знакомы. Улиссу
приходилось бывать здесь и во время охоты на быкарей, и в те редкие летние
дни, когда снег на лесных прогалинах почти совсем исчезал и из земли,
распространяя вокруг себя вкусный аромат, появлялись и на глазах росли
пузатые синие грибы.
Стаи клыканов, истребляемые охотниками ради шкур, становились все
малочисленнее и были уже почти неопасны. Пожалуй, эти места еще год назад
можно было назвать обжитыми - повсюду здесь попадались охотничьи кочевья,
а в Большой Яме - глубоком многоэтажном подвале, накрытом свинцовым
колпаком, - поселилась даже целая семья из пяти человек.
У них было общее прозвище - Канители, неизвестно за что данное, как и
многие другие прозвища в Городе. Яму они обживали быстро и с умом, нашли
трубу, проходящую через все этажи, чуть не в каждой комнате сложили из
кирпича добрую печь, и за одно прошлое лето битком набили папоротником,
грибами и дичью огромный ледник. Зиму пережили так, будто нет наверху
трескучих морозов и страшных зимних ураганов, а весной вдруг одна за
другой стали обрушиваться на Канителей беды. Неведомый зверь появился
возле Ямы, когда отец и мать были на охоте. Три дня грыз он свинцовый
колпак и рыл землю у входа в Яму. Старуха Канитель с двумя внучками
отсиживались в глубине подземелья, не надеясь на прочность двери. На
четвертый день вернулись добытчики и попали прямо в лапы зверю. С тех пор
и появилось у него имя - свирепень.
Лес вокруг Ямы скоро совсем обезлюдел, но старуха не хотела
перебираться в Город - припасов у нее было еще навалом.
Этой же весной старшая дочь Канителей, Осока, полезла зачем-то в
самые нижние, не расчищенные еще этажи подвала и не то заблудилась, не то
провалилась в какую-то шахту, в общем, больше ее не видели. Младшая же
умерла от какой-то болезни совсем недавно, но в Городе об этом ничего
точно не знали, ходили какие-то слухи, неизвестно кем и как доставленные.
Однако старуха Канитель по-прежнему жила в Яме - это Улисс знал точно и
именно к ней-то он и хотел добраться до наступления темноты.
Соваться без оглядки в те места, где чаще всего видели свирепня, было
бы неосторожно, поэтому Улисс решил остановиться у Оплавленного Пальца,
передохнуть, закусить и осмотреться с его вершины.
Солнце уже начало спускаться к закату, когда за деревьями показалась,
наконец, узкая прямая скала с округлой, как у гриба, шляпкой и горбатая
спина каменной россыпи у ее подножия, Улисс поднялся на белесый холм и,
отыскав среди огромных валунов удобное, укрытое от ветра местечко,
освободился, наконец от мешка и лыж. Он развязал мешок, вынул из него
кусок сушеного мяса и теткину лепешку - еще теплую, потому что хорошо была
укутана, смахнул снег с подходящего камня и, удобно на нем устроившись,
неторопливо принялся за еду. Палец поднимался над ним черной и гладкой,
без трещин, колонной с редкими каменными наплывами, тропа, ведущая к
вершине, была пробита с противоположной, более пологой стороны.
Запив мясо и лепешку очищенной водой из фляжки, Улисс прихватил на
всякий случай копье и двинулся в обход скалы. Лыжи и мешок он оставил под
валуном, тащить их с собой на вершину было неудобно, да и ни к чему.
Подъем занял немного времени - Палец был невысок сам по себе, но
стоял на холме, и от этого вершина его поднималась выше самых высоких
деревьев. Голый лес открывался отсюда как на ладони, чуть не весь.
Где-то на западе, у кромки леса, остался Город. Если бы дома
строились теперь такие же высоченные, как когда-то, он был бы, наверное,
виден отсюда. На север, казалось, до самого океана, тянулись все те же
заросшие деревьями холмы, а на юге и востоке, за невидимыми еще, укрытыми
белесой мглой Предельными Горами, раскинулись безбрежные Мертвые Поля.
Улиссу не удалось отыскать среди деревьев колпак Большой Ямы, она
была еще далеко и наверняка засыпана снегом, да ему и не было в ней особой
нужды, Дорогу он знал хорошо, и сейчас его больше интересовало то, что
происходит в лесу. Медленно переводя взгляд с холма на холм, от болотца к
болотцу, от прогалины к прогалине, он внимательно рассматривал каждое
пятнышко, каждую крапинку на снегу, старался не пропустить ни одной мелочи
- ведь эта мелочь могла оказаться свирепнем. По все было спокойно и пусто
в лесу. Там вообще не ощущалось никакого движения, только ветер разгуливал
по верхушкам деревьев.
А ведь раньше было не так, подумал Улисс. Он вспомнил стада быкарей,
бродивших здесь год назад, выводки клыканов, спешившие присоединиться к
стае, мелкую, скрытую лесную возню, которая все же была заметна опытному
глазу охотника.
Окинув еще раз взглядом бесконечную даль, которую ему предстояло
преодолеть, Улисс стал спускаться вниз. Надо было торопиться - солнце все
ниже клонилось к западу, в сторону оставшегося позади Города.
Пробираясь среди камней к своему валуну, Улисс решил, что теперь
самое главное - побыстрей выйти на дорогу к Большой Яме и по возможности
нигде не останавливаться, пока свирепень спит в какой-нибудь своей берлоге
или бродит где-то далеко от этих мест. Старуха Канитель не раз угощала их
с Ксаной папоротниковым супом в жаркой кухне Ямы, наверное, она будет рада
Улиссу или хотя бы вспомнит его и пустит переночевать, а уж завтра он
встанет пораньше и за день постарается уйти подальше отсюда.
Улисс обогнул валун и вдруг остановился как вкопанный. Снег на том
месте, где он отдыхал, был весь перерыт, там и сям из него торчали мелкие
щепы, бывшие когда-то Дедовыми лыжами. Вокруг валялись клочья мешка. Все
припасы и фляжка с водой исчезли.
Улисс испуганно огляделся, боясь увидеть притаившегося среди камней
свирепня или какого-нибудь другого зверя, поджидающего добычу, но никого
не увидел, Осторожно повернув назад, он сделал широкий полукруг и вышел к
валуну с другой стороны, но убедился лишь в том, что поблизости никого
нет. Мало того, он обнаружил вдруг, что ни один след, кроме его
собственной лыжни, не ведет от леса к подножию Оплавленного Пальца, и это
было уж и вовсе необъяснимо. В снежном месиве никак нельзя было понять,
что за зверь учинил здесь разгром, был он один или целой стаей, откуда они
взялись и куда подевались. И никаких следов! Улисс с отчаянием смотрел на
одинокую лыжню, тянувшуюся от леса.
Лыжня! Как легко и быстро можно было бы по ней бежать! Как весело и
ловко извивается она среди деревьев в лесу, как ровно ложится на поле! Эх!
Улисс только теперь осознал, чего он лишился.
Идти без лыж - значит барахтаться в глубоком снегу, выбиваясь из сил
и едва продвигаясь вперед, значит ночевать в лесу под носом у свирепня и
продрожать всю ночь от холода, не имея ни крошки еды для восстановления
сил. Хорошо хоть осталось копье! Улисс замахнулся им на невидимое
чудовище. Ну попадись мне только эта скотина!
В камнях гулял ветер, сдувая с них мелкую снежную пыль. Оставалось
одно - как можно скорее пуститься в путь и идти в сторону Большой Ямы пока
хватит сил. Может, и повезет, здесь ведь не так уж далеко.
С копьем на плече он двинулся вперед, инстинктивно стараясь держаться
лыжни. Гладкая и прямая, как стрела, она уходила к лесу, глубоко врезаясь
в мягкий снег.
Улисс вдруг остановился. В самом деле, почему она такая гладкая?
