чтобы выключить гидравлический насос. Самолет стал набирать высоту со
скоростью чуть меньше тысячи футов в минуту. Это, конечно не Т-ЗЗ, тот
поднимается гораздо быстрее, но он и расходует не шесть галлонов
топлива в час.
Внизу проплыла береговая линия, сотни людей на пляже.
Если сейчас откажет двигатель, - отметил я про себя, - хватит
высоты, чтобы вернуться и приземлимся на площадке для гольфа или даже
прямо на полосе.
Мы сделали плавный широкий разворот над аэропортом и взяли курс на
первый промежуточный пункт на маршруте в Сан Диего. Наш путь пролегал
над Лос-Анжелесским международным аэропортом, и Лесли указала на
несколько лайнеров, заходящих на посадку.
- Мы у них на нути?
- Нет, - ответил я. - Над аэропортом есть коридор; мы находимся в
нем. Самое безопасное для нас место - над взлетно-посадочными
полосами, так как, видишь, все большие лайнеры взлетают с одной
стороны полосы, а заходят на посадку с другой. Диспетчеры называют их
"жемчужной цепочкой". Ночью, когда горят бортовые огни, они становятся
цепочкой бриллиантов.
Я снизил обороты, чтобы перейти в полетный режим, двигатель
заработал еще тише.
В ее глазах появилось вопросительное выражение, когда я стал
крутить различные ручки, и я принялся объяснять, что происходит.
- Сейчас мы выровнялись. Видишь, стрелка спидометра движется? Она
дойдет примерно вот досюда, это где-то сто девяносто миль в час. Этот
циферблат показывает нашу высоту. Маленькая стрелка означает тысячи, а
большая - сотни. Какая у нас высота?
- Три тысячи... пятьсот?
- Скажи без вопросительной интонации.
Она прильнула ко мне, чтобы взглянуть на альтиметр прямо.
- Три тысячи пятьсот.
- Правильно!
Тысячей футов выше в коридоре нам навстречу плыла Чессна 182.
- Видишь ее? Она идет на высоте четыре тысячи пятьсот в
противоположном направлении. Мы придерживаемся определенных правил,
чтобы в воздухе держаться друг от друга на достаточном расстоянии.
Несмотря на это, указывай мне на любой самолет, который ты заметишь,
даже если ты знаешь, что я тоже его вижу. Мы всегда стараемся смотреть
по сторонам, замечать других, сами стараемся быть заметными. У нас на
брюхе и на кончике хвоста установлены мигающие лампочки, чтобы другим
было легче нас заметить.
Она кивнула и принялась искать глазами самолеты. Воздух был
спокоен, словно гладь молочного озера. Если сбросить со счета урчание
двигателя, то мы могли бы с тем же успехом лететь в низкоскоростной
космической капсуле вокруг Земли. Я потянулся вниз и подкрутил триммер
на приборной панели.
- Чем быстрее летит самолет, тем больше нужно направлять его вниз
с помощью триммера, иначе он начнет подниматься. Хочешь повести его?
Она отпрянула так, словно подумала, что я собираюсь вручить ей
двигатель.
- Нет, вуки, спасибо. Я ведь не знаю, как.
- Самолет летит сам. Пилот просто указывает ему, куда лететь.
Мягко, аккуратно. Возьмись рукой за штурвал прямо перед собой.
Легонько, просто тремя пальцами. Вот так, хорошо. Я обещаю, что не дам
тебе сделать ничего плохого.
Она с опаской коснулась пальцами штурвала, словно это был капкан,
готовый сжать ее руку.
- Все, что тебе нужно сделать, - это нажать легонько на правую
половину штурвала.
Она вопросительно на меня посмотрела.
- Ну, давай. Поверь мне, самолету это нравится. Нажми легонько на
правую половину.
Штурвал под ее пальцами сдвинулся на пол-дюйма, и Майерс, как и
полагается, накренился вправо, приготовившись к развороту. Она затаила
дыхание.
- А теперь нажми на левую половину штурвала. - Она проделала это с
таким выражением, словно ставила физический эксперимент, исход
которого был абсолютной загадкой. Крылья выровнялись, и я был
награжден улыбкой, в которой светилась радость открытия.
- Теперь потяни штурвал немного на себя...
К тому времени, как на горизонте показался аэропорт Сан Диего, она
завершила свой первый летный урок, указывая мне на самолеты размером с
пылинку, до которых было не меньше пятнадцати миль. Ее глаза были не
только прекрасны, но и обладали острым зрением. Лететь с ней было одно
удовольствие.
- Ты станешь хорошим летчиком, если пожелаешь когда-нибудь этим
заняться. Ты обращаешься с самолетом нежно. Большенство людей, когда
их просишь в первый раз делать все мягко,от волнения дергают за рычаги
управления так, что бедный самолет начинает брыкаться и вставать на
дыбы... Если бы я был самолетом, мне бы понравилось, как ты мной
управляешь.
Она искоса взглянула на меня и снова принялась выискивать летающие
объекты. Мы стали спускаться к Сан Диего.
Когда мы вернулись в тот вечер домой, в Лос-Анжелес, после такого
же спокойного полета, как и утром, она рухнула на кровать.
- Позволь открыть тебе тайну, вуки, - сказала она.
- Позволяю. И что за тайна?
- Я ужасно боюсь летать! УЖАСНО!!! Особенно на крошечных самолетах.
Вплоть до сегодняшнего дня, если бы кто-то ворвался ко мне, приставил
к моему виску пистолет и сказал: "Либо ты влезаешь, в этот самолет,
либо я нажимаю на спусковой крючок", - я бы ответила: "Жми на крючок!"
Просто не верю, что сегодня я летала. Была до смерти напугана, но
летела!
Что? - подумал я. - Боишься? Почему ты мне этого не сказала? Мы
могли бы оседлать Банту... - Я не мог поверить. Женщина, которая мне
так дорога, боиться самолетов?!
- Ты бы возненавидел меня, - сказала она.
- Я бы не возненавидел тебя! Я бы подумал, что ты просто глупишь,
но не стал бы тебя ненавидеть. Многим полет не доставляет
удовольствия.
- Дело не в том, что он не доставляет мне удовольствия, - сказала
она. - Я не выношу полет! Даже на крупном самолете, на реактивном. Я
летаю лишь на самых больших самолетах, и только когда это абсолютно
необходимо. Я захожу, сажусь, хватаюсь за поручни кресла и стараюсь не
закричать. И это еще до того, как запустят двигатели!
Я нежно обнял ее.
- Бедняжка! И ты ни слова не сказала! Значит, садясь в Майерс, ты
считала, что пошел счет последним минутам твоей жизни, да?
Она кивнула, уткнувшись носом в мое плечо.
- Что за храбрая, отважная девочка!
Она снова кивнула.
- Но теперь все позади! Этот страх улетел прочь, и куда бы нам с
этого момента ни пришлось путешествовать, мы будем летать, ты будешь
учиться летать, и у тебя будет свой маленький самолет.
Она кивала головой вплоть до "куда бы нам с этого момента ни
пришлось путешествовать".На этом месте она замерла, высвободилась из
моих объятий, и посмотрела на меня взглядом, полным муки, в то время
как я продолжал говорить. Глаза размером с блюдце, подбородок дрожит.
Мы оба рассмеялись.
- Но Ричард, правда! Я не шучу! Я боюсь полетов больше, чем чего-бы
то ни было! Теперь ты знаешь, что для меня значит мой друг Ричард...
Я направился на кухню, открыл холодильник и вынул оттуда мороженое
и фадж.
- Это стоит отметить, - сказал я, чтобы скрыть свое смущение от ее
слов: "Теперь ты знаешь, что для меня значит мой друг Ричард..." Чтобы
преодолеть такой страх к полетам, требуется доверие и привязанность
такой силы, как сама любовь, а любовь - это пропуск к катастрофе.
Всякий раз, когда женщина говорила мне, что она меня любит, нашей
дружбе грозил конец. Неужели Лесли, мой очаровательный друг, исчезнет
для меня в огненном смерче ревности и чувства собственности? Она
никогда не говорила, что любит меня, и я не скажу ей этого и за тысячу
лет. Сотни аудиторий я предупреждал:
- Когда кто-нибудь говорит вам, что любит вас, остерегайтесь!
Мои слова незачем было принимать на веру, каждый мог убедиться в их
справедливости на примерах из собственной жизни: родители, которые ду-
басят своих детей с криками о том, как они их любят, жены и мужья,
уничтожающие один другого словесно и физически в острых, как нож,
склоках, любя при этом друг друга. Непрекращающиеся оскорбления, веч-
ное унижение одним человеком другого, сопровождающееся утверждениями,
что он его любит. Без такой любви мир вполне может обойтись. Зачем та-
кое многообещающее слово распинать на кресте обязанностей, увенчивать
терниями долга, вздергивать на виселице лицемерия, спрессовывать под
грузом привычного. После слова "Бог", "любовь" - самое затасканное
слово в любом языке. Высшей формой отношений между людьми является
дружба, а когда появляется любовь, дружбе приходит конец.
Я нашел для нее хот фадж. Разумеется, она не имела в виду любовь.
"Теперь ты знаешь, что для меня значит..." является признаком доверия
и уважения, указывает на те заоблачные выси, которых могут достичь
друзья. Она не могла иметь в виду любовь. Только не это! Пожалуйста!
Как бы я не хотел ее потерять!
Двадцать семь
Звезды всегда неизменные друзья, - думал я. Усыпанный созвездиями
купол; я изучил его, когда мне было десять лет. Эти созвездия, видимые
планеты и несколько звезд, мы с ними друзья и сегодня, словно минула
всего лишь ночь с тех пор, как мы познакомились.
Светящаяся мягкая зелень, разбуженная скольжением яхты по полночной
глади, изгибалась и вилась, крошечные искрящиеся водовороты и вихри,
вспыхнув на мгновение, растворялись в темноте.
Идя под парусом вдоль западного побережья Флориды на юг, от Сейни-
бел к островам Киз, я повел яхту правее, чтобы мачта была направлена
как раз на созвездие Ворона - эдакий парус из звезд. Маловат парус, с
ним не поплывешь слишком быстро.
Спокойный ночной бриз, восток-северо-восток.
Интересно, есть ли здесь акулы? Не хотелось, бы оказаться за бор-
том, - подумалось по инерции. И вслед за этим: а я и в самом деле не
хотел бы оказаться за бортом?
Каково это - тонуть? Люди, которые едва не утонули, утверждают, что
не так уж плохо; по их словам, в какой-то момент наступает состояние
умиротворения. Много людей были на грани смерти, но возвратились к жи-
зни. Они говорят, что смерть - это самый прекрасный момент в жизни и
теперь они не боятся умереть.
Нужны ли мне бортовые огни, когда здесь, кроме меня, никого нет?
Только попусту расходуется энергия, садятся батарейки.
Тридцать один фут - самый подходящий размер для яхты. Немного бол-
ьше - и уже потребуется команда. Хорошо, что команда мне не нужна.
Один, один, один... Значительную часть нашей жизни мы проводим нае-
дине с собой. Лесли права. Она говорит, что я держу ее на дистанции.
Я держу на дистанции всех, вук! Это не значит, что именно тебя.
Просто я никому не позволяю слишком приблизиться ко мне. Не хочу ни к
кому привязываться.
"Почему?" - в ее голосе звучала досада. Это происходило все чаще и
чаще. Ни с того, ни с сего, она могла обидеться на меня из-за пустяка,
и наша беседа внезапно обрывалась. "Что такого ужасного в том, чтобы
привязаться к кому-либо?"
А что, если, возлагая чересчур большие надежды на одну женщину, по-
том ее потеряешь? Допустим, что я знаю ее, затем вдруг оказывается,
что она совершенно не такая, и я вынужден возвращаться к чертежной до-
ске и все начинать заново. В конце концов, приходишь к мысли, что
никого нельзя узнать глубоко, разве только самого себя, да и то весьма
приближенно. Единственное, во что я согласен поверить, это в то, что
все - такие, какие они есть. И если вдруг они время от времени
буквально взрываются от гнева, лучше всего немного отступить, чтобы
остаться целым. Это же очевидно, как вчерашний день, не так ли?
"Но тогда я стану не так независим, как мне бы хотелось", - ответил
я вслух.
Она наклонила голову и пристально на меня посмотрела. - "Ты сказал
мне самую истинную правду?"
Бывают моменты, - подумал я, - когда присутствие лучшего друга,
умеющего читать мысли, и в самом деле становится в тягость. - "Мне,
