был где-то за горизонтом, по крайней мере милях в
шестидесяти отсюда. Я поднял эту штуку, повертел ее в руках
и осмотрел со всех сторон, чувствуя себя доисторической
обезьяной, которая никак не может понять, как это у нее
перед глазами крутится колесо. Но как-то это можно же было
об'яснить.
В конечном итоге я сдался, положил ключ в чехол с
инструментами и развел костер, чтобы испечь оладьи. Спешить
было некуда. Если бы я захотел, я смог бы остаться здесь на
целый день.
Оладьи с одной стороны уже поджарились, и их пора было
переворачивать, когда я услышал в небе какой-то звук.
Этот звук никак не мог быть звуком самолета Шимоды,
никто не смог бы отыскать меня на этом поле среди миллионов
других полей среднего запада, но я знал, что это летит он. Я
принялся насвистывать какой-то мотивчик, поглядывая то на
оладьи, то на небо и думая о том, что бы такое поспокойнее
ему сказать, когда он приземлится.
Это действительно был трэвел эйр, он пролетел низко над
флитом, поднялся в пижонском развороте, скользнул вниз и
приземлился на скорости 60 миль в час, как и подобает
добропорядочному трэвел эйру. Он подрулил и выключил мотор.
Я молчал. Помахал рукой, но не сказал ни слова. Я продолжал
посвистывать.
Он вылез из кабины и подошел к костру.
- Привет, Ричард.
- Ты опоздал, - сказал я, - мои оладьи почти сгорели.
- Извини.
Я протянул ему чашку воды из ручья, жестяную миску с
половиной оладьев и немного маргарина.
- Чем кончилось все дело? - спросил я.
- Все о'кэй, - ответил он с мгновенной полуулыбкой, - я
все-таки спас свою жизнь.
- Я сомневался в том, что у тебя это получится.
Некоторое время он молча ел оладьи.
- Ты знаешь, - в конце концов сказал он, глядя в свою
тарелку, - все-таки это порядочная гадость.
- Тебя никто не заставляет есть мои оладьи, - рассердился
я. - почему все их ненавидят? П_о_ч_е_м_у
н_и_к_т_о н е л ю б и т м_о_и о_л_а_д_ь_и? Почему, о мой
просвещенный учитель?
- Что ж, - улыбнулся он, - я скажу тебе то, что мог бы
сейчас сказать тебе сам господь бог: ты веришь в то, что они
вкусные, и поэтому они тебе нравятся. Попробуй с'есть их,
отбросив свою глубокую веру в их прекрасные вкусовые
качества, и они покажутся тебе чем-то вроде... Пожара...
После наводнения на мельнице, тебе не кажется? А траву в
них, я полагаю, ты положил специально?
- Прошу прощения, она попала туда случайно. Но разве
оладьи сами по себе - не трава и подгоревшие места - сами-то
оладьи - разве они...
- Ужасные, - сказал он, возвращая нетронутыми все,
кроме самой первой. - уж лучше я останусь голодным. А
персиков у тебя не осталось?
- Остались, там, в коробке.
Как он отыскал меня в этом поле? Двадцативосьмифутовый
самолет в десяти тысячах миль прерий - это не такая уж
простая мишень, особенно если лететь против солнца. Но я дал
себе зарок не спрашивать его об этом. Если ему захочется, он
скажет сам.
- Как ты меня отыскал? - спросил я его. - ведь я мог
приземлиться где угодно.
Он открыл банку и ел персики с ножа... Непростой трюк.
- Одинаковых людей всегда тянет друг к другу, - пробормотал
он, уронив ломтик персика.
- О?
- Космический закон.
- О.
Я доел оладьи и выскоблил сковородку песком из ручья.
Все-таки это были вкусные оладьи.
- Может быть, ты все-таки об'яснишь, как это ты меня
вычислил? Ты имел в виду, что наши самолеты похожи?
- Мы, чудотворцы, должны держаться вместе, - сказал он.
Эта фраза и то, как он ее произнес, была одновременно и
доброй и пугающей.
- Ах... Дон... Что касается твоего последнего
замечания, может быть, ты пояснишь, что значит "мы,
чудотворцы"?
- Судя по ключу, лежащему на чехле, я могу предположить,
что сегодня утром ты практиковался в левитации. Разве
я не прав?
- Ничем я не занимался! Я проснулся... Эта штука сама
меня разбудила!
О! С_а_м_а п_о с_е_б_е, - смеялся он надо мной.
- Да. С_а_м_а п_о с_е_б_е.
- Ричард, в чудесах ты разбираешься не более, чем в
приготовлении оладьев.
В ответ на это я промолчал, просто поудобнее растянулся
на своем одеяле. Если он хотел сказать что-нибудь еще, он
мог сделать это, когда ему только заблагорассудится.
- Некоторые из нас начинают постигать это подсознательно.
Наш просыпающийся разум отказывается принимать это,
поэтому мы творим чудеса во сне, - он смотрел на небо, на
первые появившиеся облака.
- Не будь нетерпелив, Ричард. Все мы находимся на пути к
дальнейшим знаниям. Теперь они придут к тебе намного
быстрее, и ты станешь старым мудрым духовным маэстро раньше,
чем сам об этом догадаешься.
- Что значит: "раньше, чем я об этом догадаюсь"? Я
вообще ничего не хочу об этом знать.
- Ты ничего не хочешь знать?
- Нет, я хочу знать, почему существует мир, как он
устроен и почему я в нем живу и где я буду жить потом... Это
я хочу знать. Ну, скажем, как летать без самолета, если мне
это понадобится...
- Прошу прощения.
- За что?
- Так дело не пойдет. Если ты узнаешь, как устроен мир
и как он существует, ты автоматически начнешь творить
чудеса, вернее, то, что другие будут называть чудесами. Но
на самом-то деле в них нет ничего чудесного. Научись тому,
что умеет делать фокусник, и все волшебство фокусов
пропадет, - он опустил взгляд вниз. - ты такой же, как все.
Ты уже все знаешь, просто ты это еще не осознал.
- Я что-то не припомню, - сказал я, - чтобы ты
спрашивал у меня, хочу ли я всему этому научиться. Тому, что
собирает вокруг тебя толпу, тому, что сделало всю твою жизнь
несчастной. Что-то я об этом запамятовал.
Как только я произнес эти слова, я подумал, что он
скажет, что я вспомню об этом позже, и что в этом он будет
прав.
Он лежал на траве.
- Послушай, не нужно беспокоиться о толпах. Они и
пальцем тебя не тронут, пока ты сам этого не захочешь.
Запомни, ты - волшебник: бах! - ты невидим и проходишь
сквозь запертые двери.
- Но толпа в Трое все-таки тебя достала.
- А разве я говорил, что мне этого не хотелось? Я
позволил им это сделать. Мне это понравилось. Во всех нас
есть немного честолюбия, иначе мы никогда не стали бы
учителями.
- Но разве ты все это не бросил? Я же читал...
- Судя по тому, как все это происходило, я начал
превращаться в одного-и-единственного-мессию-на-полномрабочем-не,
а эта работа не по мне. Но, понимаешь, я не мог
разучиться тому, что я узнал во всех своих предыдущих
жизнях.
Я сорвал травинку и закрыл глаза.
- Послушай, Дональд, что ты пытаешься мне об'яснить?
Почему бы тебе прямо не сказать мне, что, собственно,
происходит?
После долгого молчания он сказал:
- А, может быть, ты мне это скажешь? Ты будешь
рассказывать мне то, что я пытаюсь тебе об'яснить, а если ты
ошибешься, я тебя поправлю.
С минуту я размышлял, а затем решил его удивить.
- О'кэй, я тебе скажу.
Я помолчал некоторое время, чтобы посмотреть, как он
будет реагировать, если мой ответ заставит себя ждать.
Солнце взошло уже достаточно высоко, потеплело. Где-то на
невидимом отсюда поле какой-то фермер, ранняя пташка, начал
обрабатывать свое кукурузное поле трактором.
- О'кэй, я тебе скажу. Во-первых, то, что я увидел тебя
на поле в Феррисе, не было простым совпадением, верно?
Он лежал тихо, не говоря ни слова.
- Во-вторых, мы с тобой когда-то заключили мистический
договор, о котором я забыл, а ты нет.
Лишь тарахтение мотора было слышно в мягком шелесте
ветра.
Что-то внутри меня подсказывало мне, что то, что я
говорю, не вымысел. Я говорил правду.
- Я бы сказал, что мы уже встречались три или четыре
тысячи лет назад, может быть чуть раньше или чуть позже. Нам
с тобой нравятся одни и те же приключения; возможно, мы
ненавидим одних и тех же разрушителей, учимся с одинаковой
радостью и одинаково быстро. Но у тебя память лучше. Когда
ты сказал: "одинаковых людей всегда тянет друг к другу", ты
подразумевал под этим нашу встречу.
Я сорвал еще одну травинку.
- Ну, как у меня выходит?
- Я думал, что твоя речь затянется надолго, - сказал
он. - она, пожалуй, и затянется, но, я думаю, есть шанс, что
ты доберешься до истины. Продолжай.
- Дальше я мог бы не продолжать, потому что ты уже
знаешь все, что знают другие люди. Но если бы я этого не
сказал, ты бы не знал, что я, как мне кажется, знаю, а без
этого я не смогу научиться тому, чему хочу, - я выкинул
травинку. - что тебе до всего этого, дон? Почему ты так
хлопочешь обо мне? Если человек так просвещен, как ты, то
все эти чудеса должны для него быть не больше, чем побочным
продуктом. Я тебе не нужен. В этом мире тебе вообще ничего
не нужно.
Я повернулся и посмотрел на него. Он лежал с закрытыми
глазами.
- Как бензин для трэвел эйра? - спросил он.
- Вот именно, - ответил я. - и поэтому в этом мире тебе
все наскучило... Для тебя не существует приключений, потому
что ничто на свете не может причинить тебе вреда.
Единственная твоя проблема заключается в том, что у тебя нет
проблемы.
Я подумал о том, что у нас происходит жуткий
разговорчик.
- Здесь ты ошибаешься, - отозвался он. - а теперь
скажи, почему я бросил работу... Ты знаешь, почему я бросил
быть мессией?
- Ты говорил, что из-за толп. Из-за того, что они ждали
от тебя только чудес.
- Да, но это не главное. Толпофобия - это твоя проблема,
но не моя. Меня утомили не толпы сами по себе, а то, что им
было наплевать на все, что я им говорил. Я мог бы пешком
перейти океан из Нью-Йорка в Лондон, я мог бы делать из
воздуха золотые монеты, а им все равно было бы наплевать на
мои слова.
Когда он говорил это, он выглядел одиноко, как никто
другой. Ему не нужны были ни пища, ни кров, ни деньги, ни
слава. Он жаждал рассказать всем о том, что знал, но никто
не хотел его даже выслушать.
Я нахмурился, чтобы не заплакать.
- Что же, ты спросил, я ответил, - сказал я. - если
твое счастье зависит от того, как поступают другие, то,
пожалуй, у тебя действительно есть проблемы.
Он мотнул головой, и глаза его вспыхнули, как будто я
ударил его гаечным ключом. Я вдруг подумал, что с моей
стороны было бы глупо сердить этого парня. Если в человека
ударит молния, он обуглится очень быстро.
Он улыбнулся своей полуулыбкой.
- Знаешь, Ричард, - медленно сказал он, - ты... Ты
прав!
Он продолжал сидеть тихо, будто приходя от моих слов в
транс. Не замечая этого, я продолжал говорить о том, как мы
встретились и чему нам всем нужно научиться; все эти идеи
проносились сквозь мой мозг, как утренние кометы и дневные
метеоры. Он очень спокойно лежал в траве, не шевелясь, не
произнося ни слова. К полудню я нарисовал перед ним
законченную картину вселенной и всех ее составных частей....
- И это только начало, Дон, можно еще так много
сказать! Как я все это узнал? Как это вышло?
Он не отвечал.
- Если ты хочешь, чтобы я сам ответил на свой вопрос,
то я должен признаться, что не знаю, как это сделать. Почему
сейчас я мог рассказать тебе об этом, ведь раньше подобные
вещи мне и в голову не приходили? Что со мной случилось?
Никакого ответа.
- Дон, пожалуйста, ответь мне.
Он не сказал ни слова. Я нарисовал перед ним панораму
жизни, а он, мой мессия, как будто услышав в моих случайно
оброненных словах о его счастье все, что он хотел, заснул
крепким сном.
7.
Суббота, 6 утра, я еще сплю, и вдруг - б_у_м!!!
Страшный шум, внезапный и мощный, как взрыв какой-то
симфонии, мгновенный многоголосый хор, слова на латыни,
скрипки, литавры и трубы, способные разбудить мертвого. Земля
содрогалась. Флит раскачивался на колесах, я выскочил из-под
одеяла как кошка, которую ударили током в 400 вольт; волосы
на моей голове стояли дыбом, как восклицательные знаки.
В небе холодным пламенем разгорался закат, дикий узор
облаков казался живым, но вся эта красота меркнула в
сравнении с динамитом ужасного крещендо.
- П_р_е_к_р_а_т_и! П_р_е_к_р_а_т_и! В_ы_к_л_ю_ч_и
