бизнесе.
- Я занимаюсь примерно тем же, - довольно радостным
голосом ответил он, - плюс кое-какой ремонт, пайка, иногда
вожусь с тракторами; если я слишком долго задерживаюсь на
одном месте, у меня порой возникают трудности. Вот я и
собрал самолет. Тоже катаю людей.
- А с какими тракторами ты имел дело? - я с детства
сходил с ума по дизелям.
- Д-8, Д-9. Я занимался этим недолго в Огайо.
- Д-9! Огромный как дом! Двойной нижний привод! Да им
можно хоть гору свернуть!
- Для того, чтобы сдвинуть гору, существуют способы
получше, - сказал он с улыбкой, длившейся, может быть,
десятую долю секунды.
Некоторое время я стоял, облокотившись на нижнее крыло
его самолета и наблюдал за ним. Игра света... Вблизи на него
было трудно смотреть. Создавалось впечатление, что вокруг
его головы светился серебристый ореол.
- Что-нибудь не так? - поинтересовался он.
- А что у тебя за трудности?
- О, ничего особенного. Просто охота к перемене мест,
как и у тебя.
Я взял еще один бутерброд и прошелся вокруг его
самолета. Это была машина 1928-1929 года, только совершенно
новая. Заводы не делают таких новых самолетов, как этот. По
крайней мере двадцать слоев полированной аэролаком обшивки,
натянутые на деревянный каркас, сверкали как зеркало. На
листе английского золота под кабиной было написано имя
"Дон", а на планшете с картами я прочитал: "д. У. Шимода".
Приборы выглядели идеально новыми, как будто только что из
упаковки, оригинальные приборы 1928 года. Ручка управления
из лакированного дуба, рукоятка газа, смеситель, даже
искрогаситель слева. Сейчас больше нигде не встретишь
искрогаситель, даже на идеально отреставрированных старых
машинах. Нигде ни царапинки, ни пятнышка, ни единого следа
от масла на обшивке. Такое впечатление, что эта машина
вообще ни разу не летала, что она материализовалась в этом
поле сквозь полувековой виток времени. Я почувствовал, как у
меня по шее пробежали холодные мурашки.
- Ты давно на нем летаешь? - спросил я, стоя за его
самолетом.
- Около месяца, недель пять.
Он говорил неправду. Пять недель в полях, и, кем бы вы
ни были, на самолете останутся пятна от грязи и масла, в
кабине будут стебельки травы, от этого никуда не деться. Но
эта машина... Ни масла на ветровом стекле, ни зеленых
травяных пятен на передних кромках крыльев и хвоста, ни
раздавленных жуков на пропеллере. Таких самолетов, летающих
летом в Иллинойсе, не бывает. Я исследовал трэвел эйр еще
минут пять, потом вернулся и сел в траву под крылом лицом к
пилоту. Мне не было страшно, мне нравился этот парень, но
что-то тут было не так.
- Почему ты говоришь мне неправду?
- Я сказал тебе правду, Ричард, - ответил он. На моем
самолете тоже написано мое имя.
- Невозможно летать на трэвел эйр так, чтобы на нем не
осталось хотя бы немножко масла, дружок, немножко пыли. Хотя
бы немного травы на полу. Боже, ну хоть бы одной царапины на
обшивке!
Он спокойно улыбнулся в ответ:
- Есть вещи, которые ты не знаешь.
В этот момент он был похож на пришельца с другой
планеты. Я поверил ему, но как об'яснить нетронутую
девственность самолета, я не знал все равно.
- Это верно. Но когда-нибудь я их узнаю. И тогда я
смогу отдать тебе свой самолет, потому что он не нужен будет
мне, чтобы летать.
Он с интересом посмотрел на меня и поднял свои черные
брови.
- О! Как же это?
Я обрадовался. Наконец-то кто-то хочет выслушать мою
теорию.
- Я думаю, что люди не могли летать так долго не
потому, что считали это невозможным, а просто-напросто
потому, что они не знали первого принципа аэродинамики. Мне
хочется верить в то, что где-то есть другой принцип: для
того, чтобы летать, нам не нужны самолеты; нам не нужны
машины для того, чтобы проходить сквозь стены или добраться
до других планет. Мы можем сами научиться этому, если
захотим.
Он серьезно улыбнулся и кивнул:
- И ты думаешь, что научишься всему этому, продавая
полеты по полям по три доллара за десять минут?
- Единственные знания, которые для меня что-то значат,
это те, которые я получил сам, делая то, что я делаю. На
земле нет человека, который мог бы научить меня большему,
чем мой самолет и небо, но если бы он существовал, я бы
тотчас отправился искать его. Или ее.
Темные глаза спокойно смотрели на меня:
- Если ты действительно хочешь научиться всему этому,
то не кажется ли тебе, что тебя кто-то или что-то
направляет?
- Конечно, направляет. Да и всех остальных тоже, разве
не так? У меня всегда было такое чувство, что за мной кто-то
наблюдает.
- И ты думаешь, что тебя за ручку приведут к учителю,
который сможет помочь тебе?
- Да, если я сам себе не учитель!
- Может быть, и так оно случается, - сказал он.
Новенький пикап, подняв тучу пыли, с'ехал с дороги и
остановился у поля. Открылась дверца и из машины вышли
старик и девочка лет десяти. В воздухе висела коричневая
пыль, ветра не было.
- Катаете пассажиров, верно? - спросил старик.
Поле открыл первым Дональд Шимода, поэтому я молчал.
- Да, сэр, - бойко ответил он. - не хотите ли полетать?
- А если и захочу, то вы, поди, начнете петли крутить
да вверх тормашками меня переворачивать? - его глаза хитро
блестели, он ждал, как мы отнесемся к его сельскому
выговору.
- Захотите - будем, не захотите - не будем.
- А стоит это удовольствие, поди, уйму денег?
- Три доллара за десять минут, сэр. Это будет тридцать
три и одна треть цента за минуту в воздухе, а как говорит
большинство, дело того стоит.
Было довольно странно сидеть и смотреть, как работает
этот парень. Я уже давно привык к своему методу рекламы:
"Гарантирую, что наверху на десять градусов холоднее,
мистер! Побывайте там, где летают только птицы и ангелы! И
это всего лишь за три доллара. Двенадцать двадцатицентовых
монет не так уж облегчат ваш карман!" Я забыл, что может
быть и другой метод.
Одному заниматься подобным делом довольно напряженно. Я
к этому привык, но все-таки, если клиентов нет, ты остаешься
без обеда. Сейчас, когда я мог не зависеть от сегодняшнего
дохода, я расслабился и стал наблюдать.
Девочка, блондинка с карими глазами и грустным лицом,
подошла и тоже с любопытством смотрела на нас. Она была
здесь явно только из-за деда. Она не хотела лететь.
Обычно все бывает наоборот: восторженные дети и
подозрительные родители, но когда зарабатываешь себе на хлеб
подобным образом, начинаешь понимать людей по-другому. Я
знал: эта девочка не полетит с нами ни за что, даже если мы
будем упрашивать ее об этом все лето.
- Кто из вас, джентльмены? - спросил старик.
- С вами полетит Ричард. Я еще не закончил свой
завтрак. Или вам придется подождать.
- Нет, сэр, я готов. А мы сможем пролететь над моей
фермой?
- Конечно, - ответил я, - только укажите направление,
сэр.
Я выгрузил из передней кабины флита свой спальный
мешок, чехол с инструментами и посуду и помог старику
взобраться в кабину. Затем сел на заднее сиденье и
пристегнулся ремнями.
- Ты не крутнешь пропеллер, Дон?
- Угу, - он встал, держа в руке чашку, и подошел к
моему самолету, - что нужно делать?
- Толкни его, но только осторожно. Импульс сам закрутит
его дальше.
Каждый раз, когда пропеллер флита толкает кто-то
другой, они делают это слишком сильно, и по всевозможным
довольно сложным причинам двигатель не заводится. Но этот
парень толкнул его так медленно, как будто он занимался этим
всю жизнь. Импульс провернул пропеллер, раздался треск, в
цилиндр пошла искра, и старый мотор прекрасно завелся. Дон
вернулся к своему самолету, присел на корточки и стал
разговаривать с девочкой.
Лошадиные силы погнали мой флит вперед, вокруг
заметались травы, и вот мы взлетели. Мы поднялись на сто
футов (если мотор остановится, мы приземлимся в кукурузе),
на пятьсот футов (теперь мы сможем вернуться обратно и
сесть на поле), на восемьсот футов, разворот, выравнивание,
и мы полетели на юго-восток, туда, куда мой пассажир
показывал пальцем.
Минуты через три мы облетели его ферму, амбары цвета
горящего угля, дом цвета слоновой кости, стоящий в
изумрудной траве. На заднем дворе был огород: кукуруза,
салат, лук, помидоры.
Старик в передней кабине смотрел вниз на свою ферму,
видневшуюся между крыльями и расчалками флита.
На порог дома вышла женщина в белом переднике, одетом
на голубое платье и помахала рукой. Старик помахал ей в
ответ. Потом они будут говорить о том, как хорошо они видели
друг друга сквозь небо.
Наконец он повернулся и кивнул мне: "достаточно", - и
мы повернули назад.
Я покружил над Феррисом, чтобы люди узнали о том, что
над их городом происходят полеты, и стал спускаться по
спирали к нашему полю, показывая, где нас можно найти.
Заходя на посадку, я увидел, как трэвел эйр оторвался от
земли и развернулся по направлению к ферме, над которой мы
только что побывали.
Когда-то я летал в цирке еще с пятью самолетами, и на
секунду мной овладело беспокойство... Одна машина с
пассажиром взлетает, в то время как другая садится. Мы мягко
коснулись земли, и я вырулил к дальнему концу поля, поближе
к дороге.
Двигатель остановился, старик отстегнул ремни, и я
помог ему выбраться из кабины и сойти на землю. Он достал из
брюк бумажник, отсчитал три доллара и одобрительно покачал
головой:
- Отличный полет, сынок.
- Я думаю! Мы продаем хороший товар.
- Вот твой приятель, так уж действительно он продает!
- О?
- Да, твой приятель мог бы самому черту хвост продать,
держу пари! Шимода налил себе чашку воды. - как так?
- Девчонка, ясное дело! Уговорить полететь на самолете
мою внучку Сару!
Он смотрел на трэвел эйр, далекую серебряную пылинку,
кружащуюся над фермой. Он говорил таким голосом, как обычно
спокойный человек рассказывает о том, что у него в саду на
засохшем кусте выросли цветы и зрелые яблоки.
- Эта девочка с рождения смертельно боится высоты.
Вопит. Бросается в панику. Она скорее согласится засунуть
голые руки в пчелиный улей, чем влезть на дерево. Она не
станет подниматься по лестнице на чердак, даже если во дворе
потоп разразится. Девочка любит машины, неплохо ладит с
животными, но от высоты приходит в ужас. И вот она в
воздухе.
Он продолжал говорить, и даже вспомнил те времена,
когда некий Монмаут, работавший, как и мы, на биплане,
вытворял в воздухе сумасшедшие штучки.
В это время я смотрел, как трэвел эйр приближался, рос
и, наконец, начал спускаться, причем круче, чем следовало
бы, учитывая тот факт, что в его кабине сидела девочка,
боявшаяся высоты. Самолет пролетел над кукурузой, изгородью
и аккуратно сел на три точки. Судя по тому, как Дональд умел
сажать свой трэвел эйр, можно было догадаться, что он летал
уже давно.
Самолет подкатил к нам, остановился. Я подошел поближе.
На пропеллере жуков не было. Эта восьмифутовая бритва не
тронула ни единой мухи.
Я взобрался на крыло, расстегнул у девочки ремень,
открыл маленькую дверцу передней кабины и показал ей, куда
нужно сойти, чтобы не повредить обшивку крыла.
- Ну, как тебе понравилось? - спросил я.
Она меня не слышала.
- Деда, я не боюсь! Честно, мне не было страшно. Дом
был похож на игрушечный, мама помахала мне рукой, а Дон
сказал мне, что я боялась потому, что когда-то упала и
умерла, а теперь мне бояться больше нечего. Деда, я хочу
стать летчицей. Я хочу самолет, и тогда я сама буду
ухаживать за мотором и везде летать и возить людей! Можно?
Шимода улыбался, глядя на то, как старик пожимает
плечами.
- Это он тебе сказал, что ты станешь летчицей, сара?
- Нет, я сама так решила. Ты же знаешь, я уже
разбираюсь в моторах!
- Что ж, поговорим об этом с твоей мамой. А сейчас нам
пора домой.
Они поблагодарили нас и заторопились к своему пикапу,
оба потрясенные случившимся в поле и в небе.
Под'ехали два автомобиля, потом еще один, и вот в поле
выстроилась целая очередь людей, желающих увидеть Феррис с
