придумал пробить прорубь, и последние возы, завозя на реку, просто стали
спихивать целиком в воду, под лед.
Федор, велев кончать быстрее, повел половину дружины встречу
ростовской рати и в полной уже тьме суматошно и безоглядно ударил в лоб,
крича как можно громче и веля наступать несуществующим сотням дружинников.
К счастью, враг вспятился, оставя поле боя за Федором, у которого
оказалось зарублено всего трое ратных да двоих тяжелых отправили назад на
захваченных санях. Он мог теперь и отойти, но решил, раз уж повезло,
попробовать остановить всю ростовскую рать. До утра его ратники скакали,
орали, свистели, <окружая> ростовчан. Уже всем передалась бесшабашная
удаль, что охватила и несла Федора, а потому приказывать было легко, его
понимали с полуслова. Сам Федор трижды врубался в сечу, ему помяли шелом и
отрубили ухо коню, зато к утру ростовская рать, потеряв обоз, стояла,
обрывшись и устроив засеки, а Федор уводил своих смертельно усталых людей
на загнанных конях в лес, туда, где ждали его воинство две бочки
захваченного пива, копченое мясо и заводные лошади. Трупы одиннадцати
своих зарубленных ратников (еще двоих так и не разыскали, может - попали в
полон), завернув в попоны и приторочив к седлам, увозили с собой, чтобы
похоронить дома. Мужики были веселы, засыпающего в седле Федора хвалили в
очи и позаочью. С собою уводили полон - с кого надеялись получить окуп.
Захватили даже двоих ростовских бояринов. Запоздалая ростовская погоня уже
не настигла переяславцев.
Уже воротясь, Федор узнал, что сам владимирский владыка Симеон
прискакал смирять рассорившихся князей и сейчас был уже в стане
Константина Борисовича, так что Федоров отряд почти что выиграл войну.
Оправившийся Иван Дмитрич уже стоял наготове, с собранной ратью, и
ростовский князь уступил. Спор, по совету епископа, порешили передать на
совет старших князей-братьев и великого князя владимирского Андрея.
ГЛАВА 117
Снова по зимним дорогам земли скакали гонцы. В Тверь, Москву, Ростов,
Ярославль, Городец, Стародуб, Суздаль, Новгород...
Смерть Василисы несколько надломила Андрея. Он вдруг понял, что и его
силы не безграничны. Упорный гнев, которым жил он все долгие годы борьбы с
Дмитрием, сейчас, не находя себе должной пищи, как-то сгас, раздробился до
мелкого раздражения. Он не был доволен бездарным походом князя
Константина, но, быть может, еще год назад захотел бы отплатить Ивану. Но
сейчас, когда только что умерла жена, оставив ему пятилетнего бледненького
малыша, с которым Андрей, не выучившийся смолоду быть отцом, не знал, что
ему делать, городецкому князю было не до того. Андрей с болью чувствовал
вместе с тем, что этот малыш с серьезным личиком (<А мама скоро придет?> -
спросил он Андрея через день после похорон) - единственное родное для него
существо, его кровь, единственное, может быть, что оставит он после себя
на земле.
Кроме того, Новгород требовательно звал великого князя с полками.
Свеи захватили устье Невы, грозя отрезать город от моря. Было не до войны
с Иваном, и Андрей согласился на уговоры епископа, согласился и на то,
чего потребовал от него главным образом тверской князь: чтобы княжеский
снем был теперь не во Владимире, а в Дмитрове, где князья-братья будут все
в равном положении и в равных силах, а не на милости великого князя и не
под угрозой ростовского. И на это согласился Андрей в своем высоком тереме
над Волгой, над белою, уходящей в далекие ордынские степи дорогой. Они,
конечно, переспорят, перетянут на свою сторону и все оставят так, как
было... Ну, что ж! Все-таки у него есть сын, есть для кого жить, и
надеяться, и терпеть. Сына он посадит на Костроме. Пусть Давыд Явидович с
Жеребцом будут у него в воеводах! Сыну достанется большой удел: Городец,
Кострома, Нижний и Великий Новгород в придачу. Даст Бог, когда-нибудь ему
достанется и Переяславль. Отдавать отцов град Константину Ростовскому или
Михаилу Тверскому незачем... А там - кто знает? Быть может, сын доделает
то, чего не удастся отцу, и будет Великая Русь, со своим кесарем на
престоле, будут византийские мраморные терема, и будут ордынцы ходить под
его рукой, а не он под рукою ордынского хана!
Он прошел на женскую половину. Поднял на руки бледненького строгого
малыша. Подержал на вытянутых руках.
- Поедешь в Кострому! - сказал он мальчику. - Будешь там княжить.
Пошлю добрых воевод с тобой!
- А мама ко мне приедет? - спросил сын.
- Тебя будут любить... - ответил Андрей и отворотил лицо.
ГЛАВА 118
Княжеский снем в Дмитрове собрался в марте, в самом начале нового,
1301 года. (По мартовскому счету, март - первый месяц в году.)
Снова по всем дорогам замелькали расписные, обитые кожей и окованные
серебром возки, дорогие кони под узорными седлами, красные сукна, золото,
серебро и восточная бирюза на сбруях лошадей, собольи и бобровые опашни
князей и воевод. Дмитровцы пуще владимирцев толпились на улицах, узнавали
князей, разглядывали сбрую и упряжь, дивились коням. Бабы завистливо
провожали глазами иноземную красоту одежд: вот бы кусочек такого на
оплечья к сарафану!
Князья собрались на сенях княжеских хором, сидели в шубах, в шапках.
От дыхания струился парок, в палате было настужено. Дмитровский князь
велел принести жаровни с углями, согревались также сыченым медом и горячим
сбитнем.
Вот они сидят, и в сердцах их нет братней любви друг к другу. Андрей
желчно озирает упрямых подручников, седые завитки усов вздрагивают,
крупные руки с трудом удерживаются, чтобы не сжаться в кулаки. Михаил
сидит прямой, как князья на иконах, прямоплечий, с отросшей, слегка
кудрявою темной бородой и уже слегка обозначившимися будущими крутыми
взлысинами надо лбом. Тридцатилетний красавец - и <не бысть единого порока
в нем>, как сказал бы древний книжник, - устремляет на собеседников
властный взгляд своих широко расставленных глаз, Константин Борисыч,
насупленный, обозленный неудачей, недоверчиво озирает князей-братьев:
помогут ли? Он худ, морщинист, хоть и крепок еще (не взял бы иначе молодую
жену!). Его узкие, с длинными пальцами, красивые руки беспокойно
подрагивают, выдавая волнение князя. Данила сидит откинувшись, выставив
вперед нос и бороду, руки на трости. Раньше без трости ходил. Он сильно
потолстел, лицо немного одрябло и в крупных морщинах. На вид он сейчас не
младше Константина Ростовского, но глаза поблескивают еще молодо, и
хитринка то появляется, то прячется в них, когда Данил переводит взгляд с
Константина Ростовского на Андрея или Ивана.
Иван бледнее обычного, он все еще болен. Он старается сидеть прямо,
хотя это ему и тяжело. У него порою обиженно вздрагивают губы, и тогда
кажется, что он еще совсем юноша, младше Михайлы Тверского. В глазах у
него вопрошание и затаенная боль.
Данил слегка подмигивает ему. От дяди к племяннику перескакивает
какая-то искорка, и Иван немного расслабляется, вольнее располагаясь на
лавке. По крайней мере, дядя Данил должен ему помочь!
Суздальский князь, Михаил Андреевич, очень похожий на отца, покойного
Андрея Ярославича, брата Невского, внимательно и недобро разглядывает
прочих братьев-князей. У него свой счет: за многократные погромы Суздаля,
за отобранный у отца Нижний, который он твердо намерен вернуть, ежели
только великий князь Андрей, двоюродный брат, споткнется. Он уже и
тверскому князю обиняком обещал свою поддержку, ежели что... И тоже в
обмен на Нижний. Он и с Данилой Московским пытался говорить. Приглашен и
Михаил Глебович Белозерский, поскольку интересы ростовских князей касаются
и его. Приглашены старики - юрьевский и стародубский князья. Эти - по
роду, по дедам-прадедам. Тоже Великого Всеволода ветвь. Хоть ни силы, ни
власти у них уже нет, и оба понимают это, и оба смирились.
Хозяин, Василий Константинович, занят больше слугами и питьем. Ему
уже и та честь, что собрались у него во граде. Решать тут, в этом совете,
будут четверо: великий князь Андрей, созвавший всех, чтобы <раз и
навсегда> урядить о княжениях (надолго ли хватит этого <навсегда>, не
знает никто - на год бы хватило, и то добро!), Константин Ростовский и
Михайло Тверской с Данилом. И все четверо - вокруг Ивана, вокруг удела
Переяславского, почти уже выморочного, срединного, главного, удела
великого князя Александра.
Удел этот примыкает к Ростовскому княжению, и Константин требует сел
спорного пограничья. Но удел когда-то был частью общего удела Ярослава
Всеволодича, разделившего свою землю меж Ярославом и Александром. И сын
Ярослава, Михаил, хочет вновь соединить эти княжества под властью Твери.
Однако выморочные (оставшиеся без князя) земли отходят в волость великого,
княжения. К тому же Андрей Городецкий старший в роде своем. У него двойное
право на Переяславль, ежели княжеский стол в Переяславле опустеет. Однако,
по лествичному праву, следующий за Андреем должен сесть на великокняжеский
стол Данил, и, ежели на то пошло, пущай Переяславль оставят в покое! Кто
будет великим князем, тому и владеть.
И все они, кроме, быть может, Данилы, забывают, что Иван-то не умер,
что вот он, сидит за столом, со своим взором праведника, и его рать только
что отбила нападение ростовского князя, да и как, с соромом, перехватив
обоз!
- Я не умер еще! - хочется крикнуть Ивану. (<Как воронье на падаль,
как воронье на падаль!> - повторяет он про себя.) И как мал, как узок мир!
Вот из них должен будет выбрать он наследника себе и господина земле своей
(все равно когда-то должен будет, рано или поздно это произойдет!) Вот из
них... И думать надо не о них, не о себе, а о земле, о народе. О, как это
трудно, когда перед тобой - они! Дядя Андрей, что не пожалел родного
гнезда, выдал град Федору Черному, который и сжег его в дикой
бессмысленной злобе... Или Константин, дядя жены, у гроба покойной уже
потребовавший раздела...
У каждого из сидящих здесь есть и иные заботы. Белозерский князь
должен урядить с ростовским, ростовский - с Михайлой Тверским. Михаил
хочет воротить все, забранное у него прежде, да и мать, Оксинья, не дает
сыну забыть о потерях. Тверь сильна, а ее сын, считает Оксинья Юрьевна,
должен стать первым среди прочих. Даниле Московскому нужно, чтобы Андрей
не лез в его дела. Поход на рязанского князя задуман давно, но Данил
осторожен - без Андреева, пусть молчаливого, согласия начинать войны с
Рязанью он не хочет.
Князья спорят уже три дня от темна до темна, ссорятся и мирятся. Но
Андрея ждет Новгород, и, в конце концов, этот Иван, <монах>, оказывается
слишком упрям. Ничего, придется подождать. Быть может, дело вернее решится
в Орде! И Андрей решает уступить, не вырывать у Ивана непременного решения
судьбы своего удела. У царя ордынского решить можно вернее... И без
Михайлы Тверского к тому ж!
Константин Борисович уступил, выторговав себе у Ивана два села и
отказавшись от прочих. Данил добивается от брата Андрея обещанья, что в
дела его с рязанским соседом, как бы они ни поворотились, никому лезть <не
надобе>. Михаилу ростовский князь уступает, но тоже не все прошенное, и
они замиряются на время. С Иваном Михаил Тверской уряжается о деревнях под
Кснятином, но хитрого договора, который предлагает ему Михаил и по
которому, в случае смерти Ивана, тверской князь может рассчитывать на
Переяславский удел, Иван не подписывает. Князь Иван не хочет здесь решать
ничего, что будет после его смерти. Не за тем он прибыл сюда!
