еще жив и... Но Иван нетерпеливо машет рукой, и Федор проглатывает
несказанные слова. Он очень не хочет отвечать князю и бормочет:
- Великие бояре знают лучше нас.
- Я спрашиваю тебя! - с терпеливой настойчивостью возражает Иван.
Федор смотрит на князя, молчит, поводит плечами.
- Как сказать дак: право-то имеет Андрей Лексаныч больше, великий
князь. Выморочно - егово добро... Ну, а по силе и по тому, каков князь и
умом, и обликом, и по всему - дак лучше всех ныне Михайло Тверской... Ну,
а своим-то здесь считают больше московского князя, Данил Лексаныча. Здесь
его все помнят. Простой. Моя матка умирала, дак жалела, что не зашел, не
наведался к ней.
Федор, сказав о матери, скупо улыбнулся и смолк.
- Спасибо, Федор. Прощай. На сегодня все.
Федор вышел, осторожно прикрыв дверь. Иван снова смежил глаза.
Повторил шепотом: <Своим здесь считают московского князя>. Усмехнулся. И
он тоже считает Данилу своим!
В Рождество приходили славщики. Потом приходили ряженые из деревень.
Приезжали бояре. Участливо и тревожно взглядывали в очи князю.
Весна была бурной, разом вскрылись все реки и ручьи. Ветра словно
взбесились. Бурей рвало хоромы. Дрань и бревна, взятые вихрем, летели по
воздуху. Ломило и валило леса, убивало людей и скот. Словно бог Ярило, в
гневе и славе прежних языческих времен, пришел покарать отпавшую от него
под сень креста землю славян.
Вскоре после Пасхи, когда утихли ветра и наступили наконец теплые
майские дни, Иван вызвал переяславского архимандрита и игуменов Никитского
и Горицкого монастырей, а также избранных великих бояр. При них и при
княжеском духовнике слабым, но твердым голосом объявил свою волю:
- Яз, князь Иван, при животе своем, оставляю княжество Переяславское
со всеми селы и деревни и землями дяде своему Даниле Александровичу, князю
московскому.
Иван велел переписать грамоту. Скрепил подписями и княжескою печатью
оба пергаменных свитка: образец и противень. Одно завещание вручил
архимандриту, другое оставил у себя. Причастился. Отпустил духовенство и
бояр, заповедав до его смерти грамоту не разглашать. Про себя подумал, что
нынче же вечером супротивники Данилы пошлют гонца с известием князю
Андрею.
Вечером он вызвал к себе Федора. Иван совсем не хотел, чтобы
завещание, над которым он думал столь мучительно и долго, было попросту
уничтожено боярами Андрея, которые начнут хозяйничать тут после его
кончины.
- Скачи в Москву! - приказал Иван Федору. - Передай грамоту князю
Даниле.
Он протянул противень завещания Федору, помедлил. Прибавил:
- Берегись, чтобы не перехватили. И... смерти моей не жди. Скачи
сейчас!
Федор спрятал грамоту за пазуху. Потом опустился на колени перед
ложем князя и прижался губами к бессильной и влажной руке Ивана.
- Храни тебя Господь! - прошептал князь.
Иван Дмитрич умер пятнадцатого мая*, <тих и кроток, и смирен, и
любовен, и милостив>, причастившись и соборовавшись, и был положен рядом с
отцом в древнем Спасо-Преображенском соборе града Переяславля.
______________
* 1302 год.
Весть о смерти князя едва не обогнала Федора по дороге в Москву.
ГЛАВА 122
Въезжая в Москву, Федор надеялся сразу попасть к Даниле, но у ворот
Кремника его задержали. Стража скрестила копья, вышел боярин.
- Гонец от князя переяславского! - строго бросил Федор, уверенный,
что его тотчас пропустят. Но боярин спесиво потребовал путевую грамоту. Ее
у Федора не было. Пришлось долго ждать, препираясь со сторожей. Наконец
вышел еще какой-то боярин, Федора пропустили в ворота, но не допустили до
дворца, а отвели на посольский двор. Федор, мрачный, расседлал и покормил
коня, пожевал сам дорожную краюху хлеба - накормить его почему-то не
догадались. Он снова ждал, изнывая, беседовал со сторожей, пока не
появился теперь уже третий боярин, которому Федор вновь повторил, что он
послан от князя Ивана к Даниле Лексанычу.
- Кака грамота? Дай сюда! - потребовал боярин.
- Грамоту мой князь велел передать князю Даниле Лексанычу из рук в
руки! - наливаясь гневом, ответил Федор. - Поди доложи! А гонца непутем
держать - николи того не бывало!
Боярин смерил Федора взглядом, почесал в затылке, и проворчав что-то
неразборчивое, ушел. Федор начал догадываться, да и по разговорам понял,
что все эти строгости тут потому, что стерегут рязанского князя и боятся,
чтобы его не похитили.
Наконец, уже ввечеру, он попал к Протасию. Московский тысяцкий
припомнил лицо Федора и говорил с ним приветливее, но тоже как-то
загадочно. Он велел гонцу обождать, сославшись, что князь нездоров. Велел
накормить Федора, поставить коня в стойло и ждать его, Протасия, не уходя
из терема. Наконец в темноте, когда уже Федор, проклиная москвичей, мыслил
завалиться спать, его позвали и провели в княжой терем. Идучи вслед за
двумя ратными, Федор поднялся на крыльцо, прошел крытыми переходами и
оказался в думной палате князя. Хоть была и ночная пора, тут не спали.
Десятка полтора бояр сидели по лавкам, а в глубине, в кресле, сам князь
Данил. Его остановили у дверей. Федор отдал поклон и громко молвил:
- Здравствуй, князь! Послан есмь от князя переяславского Ивана
Митрича к тебе с грамотою!
Крайний боярин протянул руку. Федор, уже достав свиток, покачал
головой и отвел руку.
- Грамота тайная. Князь Иван Митрич велел передать тебе прямо из рук
в руки!
В палате повисло молчание. Потом раздался общий вздох, и кто-то из
бояр молвил:
- Князь Иван умер!
Федор, задохнувшись, обвел глазами озабоченно-хмурые лица бояр,
сделал шаг вперед и сказал, срываясь, прозвеневшим голосом:
- Данил Лексаныч! Покойный князь Иван велел передать тебе это из рук
в руки с глазу на глаз!
Данил смотрел на него насупясь, задрав бороду. Тут только Федор
сообразил, что, кажется, не поименовал его князем. Шумно засопев, Данил
молвил наконец:
- Подойди сюда!
Федор, печатая шаг, подошел к Даниле, на мгновение их взгляды
встретились, и Данил, только что готовый выгнать гонца из палаты, вдруг
махнул рукой, и бояре, переглядываясь, начали подниматься и гуськом
покидать покой. Они остались одни. Федор опустился на одно колено, сказал
глухо:
- Прости, Данил Лексаныч... - И, с неловким опозданием, прибавил: -
Княже... - И заплакал. Он стоял на коленях и плакал, и Данил смотрел на
него и весь как-то опускался, и поникал, и не прерывал Федора, пока тот,
справившись сам, не вытер рукавом лицо, поднял глаза и протянул грамоту:
- Вот! - сказал он и повторил еще раз: - Вот... Князь Иван, покойный,
грамотою сей... Дарит тебе Переяславль.
Он встал с колен и стоял, немо выпрямившись, пока Данил, меняясь в
лице, читал и перечитывал завещание и, отрываясь от строк, удивленно,
смятенно, радостно взглядывал на Федора.
- При... живом? - спросил он, запнувшись.
- Сам отправлял. Своими руками вручал. Противень в Горицком
монастыре. Кабы не держали меня здесь твои бояра, из утра бы еще вручил...
Не узнал меня, князь? - вдруг спросил он почти грубо. Данил всмотрелся,
заслонив глаза от свечи, спросил, еще не веря:
- Федя? Федор! - повторил он радостно и смущенно прибавил: - Голова у
меня стала не та, забываю, прости. Да и поседел ты... По голосу-то враз не
признал! Дак сам, говоришь?
- Сам. Он давно думал, со мной баял о том еще до Рождества. Коли
решишь - спеши, Данил Лексаныч, а то Андреевы воеводы уже, верно, у нас
сидят!
- Ладно, Федор. Спасибо тебе. Поделом и опозорил меня перед
воеводами. Своих забывать грех. На вот пока...
Он снял, потужившись, золотой перстень с изумрудом, протянул Федору:
- И еще... Это спрячь, спрячь! Остановишься на посольском дворе...
- Прости, князь! - возразил Федор. - Отпусти в город, на посад, брат
у меня тута и сын тоже.
- Сын?
- Служит у воеводы твоего, у Протасия, в молодших.
- Что ж ты... Сколь летов-то молодцу?
- Шестнадцатый уже.
- Грамоте разумеет? - строго вопросил князь. Федор кивнул.
- Дак его и ко мне на двор взять мочно! - предложил Данила.
- А поглядишь, княже! - ответил Федор. - Не забудешь, дак...
- Ну, ну, не срами, не срами! - чуть сведя брови, перебил его Данил и
хлопнул в ладоши. Вошел слуга.
- Зови бояр! - приказал князь. Гуськом начали входить давешние бояре,
с любопытством взглядывая на гонца.
- А ты ступай! - оборотился Данил к Федору. - Тамо скажешь, где
пристал, чтобы найтить мочно.
На дворе к Федору подошел посыльный и с поклоном передал ему кошель,
в котором, когда Федор принял кошель в руки, звякнули тяжелые
гривны-новгородки. Ему вывели коня, отворили ворота. Двое ратников, тоже
верхами, проводили Федора на посад. В улицах уже были поставлены рогатки,
и без провожатых Федору много пришлось бы объяснять, кто он и откуда.
С забившимся сердцем Федор отворил калитку Грикшиного дома. Хрипло
залаял пес. Грикша вышел сам. Не удивился, завел коня, затворил ворота.
Прошли в горницу. Брат, видно, читал. Одинокая свеча горела на столе, и
лежала открытая книга.
- Погодь, не буди! - сказал Федор, опускаясь на лавку и глядя на
разметавшегося во сне сына. Потом перевел взгляд на брата, что молча
доставал кувшин с квасом и хлеб.
- Князь наш умер.
- Знаю! - не оборачиваясь, отмолвил Грикша.
- Я его живым... - У Федора пресекся голос, и он замолчал.
- Ты с чем прибыл-то? - спросил брат, беря нож и отрезая краюху.
Федор помедлил, не зная, может ли уже говорить. А, к утру вся Москва
узнает!
- Завещание князя Ивана привез.
- Даниле? - без удивления, как о жданном, спросил брат. Федор кивнул
и выложил на стол золотое кольцо. Грикша сел, вздохнул, налил себе тоже
квасу, мотнув головой в сторону кольца, велел:
- Спрячь!
Выпил, вытер бороду, сказал, вздохнув:
- Войны не миновать!
- Тятя? - раздался сонный голос сына. - Тятя приехал!
Выпутавшись из одеяла, он подбежал к отцу, неловко, по-телячьи,
ткнулся губами отцу в бороду.
- Тятя... Приехал... Приехал же! - повторял он, не зная, что еще
сказать. Федор привлек его к себе и так и сидел, вдыхая здоровый сонный
запах сына, радуясь и отдыхая после тяжелого суматошного дня... Он свое
дело сделал. И последнюю волю князя Ивана исполнил. Теперь черед за
Данилой, как уж он сам решит!
ГЛАВА 123
Данил Лексаныч, когда бояре зашли в палату и уселись, а переяславский
гонец покинул покой, оглядел своих советников и воевод грозно-веселым
взором, пожевал губами, потом протянул грамоту Бяконту и, откидываясь в
кресле, сказал:
- Князь Иван оставил Переяславль мне! Чти вслух!
И, когда смятенные воеводы выслушали завещание, помолчав, твердо
примолвил:
- Како помыслим о сем, бояре?
Кто-то потянул пергамен из рук Бяконта, завещание обошло круг. Каждый
хотел хотя бы потрогать свиток или прикоснуться рукой к вислым серебряным
печатям с клеймами покойного Ивана.
- Великий князь знает? - спросил Протасий.
- Надо думать, вызнал уже! - возразил кто-то из бояр. Тут все
заговорили враз, перебивая друг друга.
- До утра отложим! - сказал наконец Данил, утомясь. Да и боярам надо
было дать помыслить о себе.
В теремах, куда Данил прошел через висячую галерею, уже знали.
Полуодетые княжичи во главе с Юрием толпились у дверей покоя.
- Да, да! - бросил им отец, проходя. - Спать, спать!
Овдотья в одной рубахе стояла у стола босиком, расставив толстые
